Create post
ча-ща

Александр Бренер, Барбара Шурц "Бздящие народы"

Юра Соколов

Мы встретились год назад. Александра выпустили тогда из тюрьмы в Амстердаме! Ура! Я отмотал целых пять месяцев. За что? Я уже рассказывал эту историю. В амстердамском Стеделийк-музеуме я подошел к картине пресловутого русского модерниста Казимира Малевича. Долго же я добирался до этой картинки: из Нью-Йорка, через Париж, Берлин и Милан! На холсте был изображен масляными красками белый крест на белом фоне. Претенциозная русская культурка, привет! У меня в кармане лежал баллончик с зеленой краской. В зале с Малевичем не было ни души. Я вытащил баллончик и струей краски нарисовал на белой картине зелененький знак доллара: прибил доллар к кресту, как Иисуса. В то время я уже не считал себя художником и презирал contemporary art. Что такое современное искусство? Как сказал бы Жан Жене, это простой беззвучный пердеж в гостиной, где собрались гости в смокингах и декольте. Эти господа делают вид, что ничего не случилось, хотя вонь в помещении стоит изрядная. Что ж, пердеть нужно! Но так, чтобы гостиная взорвалась! Чтобы все, заткнув носы, выскочили наружу! Чтобы бокалы задрожали! А современное искусство пердит без звука, без шороха. Так что я не хочу быть современным визуальным художником — я политический активист. Йяа!

Итак, я нарисовал доллар на Малевиче, подозвал охранника и продемонстрировал ему нашу с Малевичем работу. Бедняга просто не знал, что и подумать! Ему казалось, что все на месте, все в порядке, это был явно не эксперт по Малевичу. Зато как озверели кураторы! Они прибежали в зал, когда меня уже заковали в наручники. Они чуть не растерзали меня, просто на куски разорвали, одна старая сука плюнула мне на штаны. Вот какая любовь к искусству: беспредельная! Твари, лучше бы вы не мертвых художников обожали, а к живым внимательней относились! Ебать вас, не переебать!

Короче, я отсидел за Малевича пять месяцев, а потом сел на самолет и прилетел в Вену. Вообще, меня должны были выслать в Израиль, у меня израильское гражданство с 1989 года. Но в Вене открывалась одна вонючая русская выставка в Сецессионе, меня тоже на нее пригласили. Ибо, как водится, все хотели видеть знаменитого Александра Бренера, отмотавшего пять месяцев за Казимира Малевича. Ложное внимание, собачий интерес! Меня встретили в аэропорту оба куратоpa выставки — австрийский и русский! Говнодавы похабные! Но срать на все это. На следующий день мы встретились с Барбарой.

Барбара училась Венской Академии прикладных искусств. Ха! Это был специальный Свободный Класс Академии, проект самоорганизованного студенческого коллектива. Коллектив, как обычно, состоял из весьма разнородных элементов: пустоголовых кукушат, амбициозных функционеров, авторитарных вожаков, желторотых энтузиастов, дискотечных придурков, ну и так далее. Ссать и срать! Здесь, как и всюду, разворачивались игры власти, межличностные соревнования и институциональные интриги. В то время я представляла из себя комбинацию из двух составляющих: депрессии и феминизма. Феминизм дал мне оперативную критическую концепцию современного общества и всех царящих в нем неравенств, а депрессия — ну, она дала мне паучье вымя и виртуальную пустыню!

В 70-е годы радикальные феминистки публично сжигали свои бюстгальтеры и туфли на каблуках. Простушки! Сейчас нам не поможет, даже если мы сожжем Белый Дом, Мавзолей и венский Оперный Театр. Хитросплетения власти опутывают каждого, как сиреневые эротические упругие щупальца. Власть именуется не Парламент, не Жак Ширак, не Саддам Хусейн, не ЦРУ: власть это Клаудиа Шифер, это Николас Кейдж, Кортни Лав, Кальвин Кляйн и миллионы их безымянных неофитов и подражателей. Власть — это мясные кубики бизнесменов и лесная ягода рыночных торговцев, лапша университетских преподавателей и копченые селедки послушных эмигрантов, рождественский воск студентиков, все, все, все!

Конечно, мы встретились, чтобы трахнуться. Я не сношался уже больше пяти месяцев — только онанизм, онанизм, онанизм. Проклятый тюремный онанизм. До тюрьмы я тоже не ебался бог знает сколько дней и ночей — номадизм, бля, нищета, воздержание. Но и я реально давно не ебалась: депрессия, скорбное бесчувствие, прозябание. Мы встретились на вернисаже этой дешевой русской выставки и, честно говоря, не расчухали друг друга. Не опознали. Я подумал, что Барбара — сушка, стерилизованный крольчонок, деревянная мастурбанка. А я решила, что Александр сам депрессивный, как выпь.

Мы пошли в кафе при Сецессионе и выпили пива. Короче, мы нажрались, как свиньи. Последний притон оказался совсем рядом с домом Барбары. Александр трусил, как щенок, я его первая поцеловала, а потом залезла в штаны. Там ничего ничего не стояло, он был совсем бесчувственный — то ли от страха, то ли от пива. Я почти внесла его домой. И в первый раз я не кончила, хотя это и не было противно. Он лизал мою пизду, но она тоже стала бесчувственной от алкоголя. Еще он лепетал: «Я тебя люблю», и это было смешно мне, потому что никого невозможно любить в первый раз. В первый раз может быть только хорошо или плохо. Мне было ни хорошо, ни плохо, а скорее все равно. По фигу. И немного странно.

Чтобы расставить все точки над "и", я должен сказать, что я женат. Моя жена и мой сын живут в Израиле. Ебс! Не рождался папаша хуже меня. Я ни хуя не думаю о семье: только иногда пизданут по мозгам могучие угрызения совести.

Я очень люблю удовольствия. Я начала трахаться в пятнадцать лет: сладко, сладко! К сожалению все мои мальчики были деполитизированные мудаки. Самое светлое воспоминание — об одном умном пятидесятилетнем дяде, с которым мы дружили месяца три. Все испортил его сынок-оболтус, который терпеть меня не мог и орал на папу: «Старый ебарь!»

Когда я лизал барбарину пизду, я почувствовал, что попахивает кровью. На следующий день рванули месячные, и мы еблись в великолепной кровище. Я кончал быстро и с мучительным воплем, как неопытный пехотинец, которого подстреливают в самом начале сражения. Менструация! Я доставал Барбару своим членом до самого донышка, я был по колено в крови, меня тошнило от наслаждения. Барбара вдруг начала пахнуть ужасающей заскорузлой пиздой, она распространяла вокруг себя сладкую гниющую вонь — в кафе, в кинотеатре, на кухне! Мы оба охуевали. Что такое? У меня начала болеть пизда, нет, не пизда, просто повысилась температура: 38,5! Бедняжка лежала в постели, а Александр ходил вокруг со вздыбленным хуем и тревогой в душе. Охуение и меланхолия!

Стало совсем плохо. Я не спала всю ночь, и следующую тоже. Голова и бедра горели: чад! Мы решили ехать к врачу, в дежурную больницу. Душной ночью, в такси, хуй знает куда, на край города. Врач оказался хером с юморком: «А почему на вас разные носки?» По кочану! Ебаный коновал! Лучше смотри, что там в пизде, почему воняет, болит, почему температура?!

Оказалось, в пизде застряли два тампона. Глубоко в пизде. Барбара и Александр еблись, Александр утрамбовывал тампоны, тампоны загнили. Менструация, бля! Некомпетентность, забывчивость! Охуение!


http://cha-shcha.com/our_books

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Юра Соколов

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About