Эра зеленой феи. Абсент в искусстве
Никакой другой напиток в истории не снискал репутации чего-то порочного и ужасного в большей степени, чем абсент. При этом эра абсента была удивительно недолгой, хотя по-своему плодотворной для богемы. Абсент создал миф, миф о пленительном упадке, о фатальном союзе эротизма, фантазии и смерти. Ему посвящали романы и картины, его готовили и пили, превращая этот ритуал в священнодействие, в причащение к тайне Красоты и Безумия. Об эпохе популярности абсента в искусстве и в жизни рассказывает Иван Кудряшов для Concepture.
История популярности абсента одновременно проста и загадочна. С одной стороны, есть вполне понятные предпосылки, объясняющие его распространение и влияние. С другой стороны, вероятно, есть нечто глубоко неслучайное в том, что в эпоху свободного распространения тяжелых наркотиков именно «зеленая фея» стала главным вдохновителем богемы. К тому же современные исследования ставят под вопрос слишком очевидные объяснения того, почему в начале ХХ века именно абсент неоднократно был назначен «козлом отпущения» в связи с различными социальными проблемами.
Абсент — это крепкий алкогольный напиток (от 55 до 86%), содержащий в себе экстракт полыни (прежде всего: вещество туйон, обладающее токсичным воздействием на мозг). Долгое время считалось, что туйон в ответе за галлюцинации у его потребителей. Однако туйон эффективен лишь в нервнопаралитическом воздействии, вызывающим конвульсии, к тому же алкоголь как антагонист должен блокировать его воздействие. Хотя культуре известно очень много подобных смесей стимулятора и депрессанта в одном флаконе. И все же за галлюцинации, судя по всему, отвечали банальный алкогольный психоз или очень богатое воображение.
Омнибус в Шарантон
Изобрели зеленый напиток в Швейцарии в конце XVIII века, но широкое использование как аперитив приобрел во Франции и ее колониях в 30-40-е гг. XIX века. Любопытно отметить, что абсент с самого начала имел двойственный статус: его пили солдаты и вместе с тем респектабельные буржуа (правда, только рюмку для аппетита). В 70-80-е годы абсент меняет прописку и становится бичом рабочих кварталов, а также напитком притонов и богемы. Причем в эти годы
В 80-е в рабочем квартале стакан абсента мог стоить 15, а иногда и 10 сантимов (каравай хлеба, например, 45 сантимов, а бутылка вина — все 100). Что неудивительно, ведь чтобы абсент сделать дешевле вина (а тем более раз в 5-10 дешевле), некоторые производители использовали технический, а не виноградный спирт. Безусловно, видевшие результаты абсентизма били тревогу и без всякой иронии называли этот напиток «омнибусом в Шарантон» (т. е. в сумасшедший дом). Более поэтично звучали прозвища «зеленая ведьма» и «королева ядов», но сути это не меняло — страны, где был распространен абсент, могли похвастаться ростом эпизодов острых психозов и женского цирроза печени.
Под давлением лобби виноделов политики, обеспокоенные здоровьем и нравственным состоянием своих наций, в начале ХХ века стали инициировать запрет абсента. В Швейцарии для этого был проведен референдум (1908), США запретили все напитки с туйоном, т. к. это токсин (1912), а во Франции и ряде других европейских стран для полного запрета использовали военное положение (1915-18 гг.). Кое-где его производство сохранится, а на рубеже нового столетия его реабилитируют, впрочем, серьезно ограничив содержание туйона.
Более того, практически все современные марки абсента ни по способу изготовления, ни по вкусу и составу не имеют ничего общего с абсентом эпохи fin de siècle. Взять хотя бы тот факт, что классический абсент не был по-настоящему горьким (от горечи избавлялись перегонкой), и состав трав настаивался на спирту, а не по отдельности на воде как сейчас (
Символ другой реальности
Как бы то ни было, зеленый цвет (кстати, характерный только для французского абсента), специфический способ приготовления напитка, суровое похмелье, алкогольные галлюцинозы и рассказы о людях, загубивших свои жизни пристрастием к абсенту — всё это пришлось ко двору в эстетических исканиях символистов и декадентов конца XIX — начала ХХ веков.
Уже ранние символисты обратились к повседневным вещам, часто современным, связанным с урбанизацией — например, газовые фонари, сигареты, чадящие трубы и т. д. А впоследствии Бодлер и другие «проклятые поэты» расширят сферу эстетического до предметов, обычно вызывающих отвращение и моральное порицание (например, такие «цветы зла», как падаль, наркотики, безумие). При этом в них они искали что-то вроде двойственности, способной превратить вещь в иероглиф, символ другой (более совершенной) реальности. К тому же общий тон исканий был ощутимо пессимистичным: этот мир в значительной степени проигрывал тем мирам, что рождает искусство.
В абсенте было несложно обнаружить эту двойственность, чтобы затем ее многократно усилить в поэзии и мифе. Дело в том, что абсент по большей части употребляли двумя способами. Первый был вполне традиционным для крепких настоек: небольшая рюмка чистого абсента выпивается за раз или небольшими глотками. Считалось, что это не только улучшает аппетит, но и имеет лечебный эффект.
Впрочем, по странному стечению обстоятельств многие известные абсентисты, такие как Уайльд, Жарри, Смайзерс, Кро и другие, умерли довольно рано в том числе и потому, что часто недоедали. Как скажет Альфред Жарри перед своей смертью: «Папаша Убю умер не от того, что много пил, а от того, что редко ел».
Учитывая крепость абсента, таким способом можно было очень скоро дойти до самых разных градаций алкогольного опьянения. Впрочем, в 50-60-е годы, когда абсент еще ассоциируется с респектабельностью, то пьют его только в «зеленый час» (5-7 часов вечера) и не более одной рюмки. Тот, кто заказал бы вторую, встретился бы с презрительным взглядом окружающих и даже официанта. Но любители абсента быстро нашли решение — гулять из одного кафе в другое весь вечер, заказывая везде по одной. Возможно, именно эта привычка и сформировала феномен фланирования, на который обратили внимание Шарль Бодлер и Виктор Фурнель.
Второй способ напротив располагал к эстетизации и творчеству: абсент смешивали с водой, часто добавляя к нему сахар (реже камедь, ликеры, оршад). При этом из прозрачного и
Вероятно, привычка мешать крепкий алкоголь с водой возникла в колониальной армии, где солдатам выдавали некоторое количество абсента для обеззараживания воды (
Стоит также заметить, что женщины часто предпочитали первый способ второму
«Жить? За нас это сделают слуги»
Таким образом, и сам абсент, и его место в обществе давало значительную пищу для размышлений, аллегорий и поэтических контрастов. Абсент оказывается и
И даже последствия употребления абсента в значительной степени удалось романтизировать, ведь безумие, социальная изоляция, знакомство с низами общества, болезни и смерть сулили декаденту обретение независимой позиции, с которой можно было постичь о себе и о мире то, что недоступно скучным мещанам. Любопытно и то, что молва, а затем и сами декаденты приписывают абсенту довольно противоречивые свойства и в отношении чувственности.
Для одних он возбуждает остроту ощущений, провоцирует эротизм или даже безудержную похоть, для других — он средство аскетизма, выжигающего своей крепостью все приземленное. Здесь стоит отметить, что отнюдь не все декаденты были сторонниками вызывающего словно пощечина общественному вкусу образа жизни — некоторые (Лайонел Джонсон, Обри Бердслей, Эрнест Доусон и др.) напротив стремились к скромности и почти религиозному служению Прекрасному, отрицая всякую внешнюю показуху и прелести жизни.
Яркими примерами, серьезно повлиявшими на многих творцов той эпохи, оказались литературные персонажи, красиво гибнущее ради то ли своего стиля, то ли неведомого другим идеала, что важнее всякой жизни. К таковым относятся прежде всего герои романов «Наоборот» Жориса-Карла Гюисманса, «Полынь» Марии Корелли и «Аксель» Огюста Вилье де Лиль-Адана. Именно Аксель скажет фразу, которая вполне сойдет за девиз любого возвышенного пессимиста: «Жить? За нас это сделают слуги».
Зеленая гвоздика в петлице
Впоследствии многие писатели и поэты французского и английского символизма отдадут свою дань зеленой фее — как в форме литературных произведений, так и своим здоровьем, судьбой и жизнью. Среди них вероятно самые известные — Шарль Бодлер, Поль Верлен, Артюр Рембо, Август Стриндберг, Стефан Маллараме, Эдгар Алан По, Оскар Уайльд, Эрнест Доусон и многие другие. Многие из них в конечном счете признавали губительность абсента, впрочем, находились и ярые защитники — например, Алистер Кроули.
Однако из песни слова не выкинешь, и стоит признать, что именно поэты в значительной степени превратили абсент в чудесный напиток, сулящий опасности и потому вдвойне притягательный. Подобно сигаретам, этот напиток удостоился возвышенной эстетики.
Исследователь абсента Фил Бейкер в одном из источников нашел такую фразу: мраморная стойка заведения «Старый дом абсента» была «вся изъедена оспинами, говорят — оттого, что на нее все время проливали абсент. Невольно подумаешь, какой вред причиняет абсент человеческому телу, если он разъедает даже прочный камень». Как замечает сам Бейкер: скорее всего стойку повредила капающая вода, но здесь ярко выражен ужас перед абсентом; люди хотят, чтобы он был страшным, ведь страшное доставляет особое наслаждение.
Поль Верлен до того, как будет требовать запретить абсент, назовет его «третьим глазом поэта, который растапливает лед души». А вот как описывал воздействие абсента Оскар Уайльд: «После первого стакана ты видишь вещи такими, какими тебе хочется, чтобы они были. После второго ты видишь их такими, какими они и не были. Наконец ты видишь их такими, какие они на самом деле, и это очень страшно».
Уайльд здесь имеет в виду сильную степень остранения, при которой связи вещей и слов отступают, и мы обнаруживаем жутковатое Реальное вещей. При этом он однажды признался, что ему пришлось привыкать к абсенту, потому как он слишком уж подходит его образу. В самом деле, в культуре той поры желтый и зеленый — это цвета, парадоксальным образов подчеркивавшие искусственность и изысканность. Например, одним из знаков группы Уайльда стала зеленая гвоздика, каковых в природе не встречается.
В
Не обошли вниманием абсент и художники того времени, интересовал он как импрессионистов и сторонников экспериментов, так и тех, чей подход был академичен и близок натурализму. В
Пожалуй, главным нейтральным бытописателем жизни кафе, в которых пьют абсент, был салонный художник Жан Беро. Сегодня его картины не так ценны, как при жизни, на длинной исторической перспективе отверженные импрессионисты одержали верх над Салоном, но
Однако более известны прежде всего несколько работ импрессионистов — Эдуарда Мане и Эдгара Дега. Первый в 1859 году напишет своего «Любителя абсента» (иллюстрация по соседству), который не понравится никому, даже его учителю. В то же время она была по-своему новаторской: нарушая классическую перспективу, отбросив дальние планы и демонстрируя странную позу опустившегося пьяницы, Мане сокращает дистанцию между зрителем и полотном.
Подобный прием вскоре станет весьма характерным, его можно увидеть не только у известных художников вроде Сезана, но и у авторов второго ряда (например, «Пьющие абсент» Жана-Франсуа Рафаэлли 1881 г.).
Тема абсента, как и он сам, вообще долгое время оказывалась довольно разрушительной для всех, кто с ней связался. Так произошло с картиной Дега, первоначально носившей безобидное название «В кафе» (сейчас она известна как «Абсент», 1876 г.). И художника, и двух его персонажей, списанных с реальных людей, критики поносили самыми последними словами. Спустя несколько десятилетий Элен Андре (дама с картины) в сердцах скажет: «Дега меня просто уничтожил!».
Благодаря критикам пара из мужчины, пьющего «Мазагран» (холодный черный кофе с коньяком — тогдашнее средство от похмелья), и дамы, задумчиво смотрящей поверх бокала с разведенным абсентом, превратились в жалкую иллюстрацию нравственного и эстетического падения. Хотя Дега, по всей видимости, интересовала скорее нотка трагизма, проскользнувшая в этих двух отрешенных и расслабленных телах.
Творческие безумства
Но если Мане, Дега, или, например, Поль Гоген скорее наблюдали за происходившим в парижских кафе, то были и те, кто непосредственно проживал этот роман с абсентом. В первую очередь это конечно же Анри де Тулуз-Лотрек, которого абсент буквально преследовал. Еще в детстве он рисовал попугаев как некоторый личный символ зла, а уже во взрослом состоянии каждый вечер отправлялся «задушить попугая» (слэнговое выражение, означавшее «выпить абсента»).
Пьянство Тулуз-Лотрека было не менее известно, чем его рисунки, он даже завел себе трость, в которой умещалось до
В связи с абсентом нельзя не упомянуть творчество Винсента ван Гога, он появляется на его натюрморте 1887 года. Многие его странности и безумства еще в то время объясняли увлечением абсентом, хотя доподлинно неизвестно, насколько часто он его пил (зато известно, что иногда он не ограничивался этим — дышал камфарой, пил скипидар и ел краски). Хотя на портрете, сделанном Тулуз-Лотреком, Винсент сидит за столом с легко узнаваемым бокалом абсента (иллюстрация выше).
В честь ван Гога даже названа марка современного абсента, а также существует спорная, но уже ставшая популярной гипотеза, согласно которой желтая тональность его картин объясняется передозировкой терпентинов из абсента. Однако всякий, кто хотя бы немного знаком с его творчеством, скорее скажет, что привычные для ван Гога цвета — это вообще не краски мира, это оттенки его психических состояний (и здесь желтый вполне соотносится с его тревожным характером).
Объект ностальгии
Уже к рубежу ХХ века тема абсента в значительной степени станет символом чего-то болезненного и разрушительного. Все чаще он фигурирует в карикатурах и иллюстрациях, хотя художники-символисты не забывают о нем. Характерными можно назвать две работы того периода: «Зеленая муза» Альбера-Пьера Рене Маньяна (1895) и «Пьющий абсент» Виктора Олива (1901). Обе картины демонстрируют не только прекрасную сторону опьянения-вдохновения, но и мрачную (бардак и разбитая бутылка, потерянный взгляд разбитого человека). Еще более показательна смесь эротизма и упадочности в образах Фелисьена Ропса — особенно в его «Любительнице абсента» (1877).
Уходящую эпоху по-своему запечатлел и Пабло Пикассо: в его «синий период» появится около десятка работ на тему женщин с абсентом, а также несколько натюрмортов. А в 1914 году он создал кубистическую скульптуру «Бокал абсента», существующую в шести бронзовых копиях, каждая с оригинальным рисунком.
В визуальную культуру абсент вернется только к концу ХХ века и по большей части станет пустой отсылкой к жизни богемы или элиты «старой эпохи». Хотя легенда о том, что любитель абсента накоротке с музами, продолжает подпитываться слухами. Например, Ханс Руди Гигер якобы создал некоторые свои работы, употребляя его. В литературе же абсент в качестве ностальгического объекта остался навсегда: в любом десятилетии ХХ века можно найти поклонника-декадента или автора, излишне демонизирующего этот напиток.
Ритуал как катализатор мифа
Абсент — это прежде всего крепкий алкоголь, и так уж вышло, что частое его использование под любым предлогом вскоре разрушит и ваше здоровье, и вашу психику. Ученые Маньян и Лансеро уже в 80-е гг. в деталях описали жуткие особенности абсентового алкоголизма, такие как мрачные галлюцинации, зуд, конвульсии, параноидальные эпизоды. Однако врачи и идеологи XIX века изрядно перегнули палку, виня (как минимум только) абсент во всем подряд — от эпилепсии до шизофрении, и от роста безнравственности и похоти до вырождения нации.
Викторианская эпоха, особенно в отношении народных масс, в то время не могла похвастаться даже сколько-нибудь эффективной пропагандой профилактики, что уж говорить об общем падении здоровья в стремительно растущих городах? В целом ряде стран только к середине ХХ века появилось что-то похожее на централизованную систему здравоохранения, а до этого частный врач вообще мог выписать все что угодно, своему пациенту.
И
Я думаю ответ прост — все дело в ритуале. Специфический ритуал, возникший вокруг абсента, очень быстро стал тем катализатором, который запускает миф. С одной стороны, ритуал позволяет эстетство и наложение смыслов, разделяющее людей, с другой стороны, он
Умение приготовить абсент быстро стало тайным паролем настоящих любителей. Употребление абсента также могло быть своеобразных языком выражения своих чувств: «полночный абсент» (абсент с белым вином) пили, чтобы подчеркнуть свою утонченность, а «абсент мусорщиков» (с красным вином) можно пить только с горя, более суровые сочетания (то же «Землетрясение»), очевидно, еще знак пропащего человека, публично отказывающегося от всяких жизненных надежд.
Именно ритуал позволяет испытать даже то, чего не предполагает фармокинетика этого напитка. На нескольких примерах уже доказана связь между влиянием вещества (например, каннабиноиды) и обучением, ожиданиями, культурным стереотипом или привычкой, а если приглядеться, то значимость ритуала можно увидеть даже на примерах с едой. И в самом деле, абсент очень скоро превращался в элемент культурной идентификации там, где возможна избирательность (которой, например, лишен спивающийся бедняк).
Барнаби Конрад в 1997 году рекомендовал пить абсент разведенным и обязательно под циклическую музыку — Сати или Равеля, но и в 1897 году почти в каждом кафе Парижа вы могли встретить так называемого «профессора» — человека, который с радостью вам объяснит все тонкости «правильного» приготовления и употребления абсента.
Люди всегда находили способы опьяняться, стимулировать воображение, сбегать от гнусной реальности в «искусственный рай» или попросту достигать состояния покоя и «полного миронеощущения». Абсент, вероятно, в