ОН.

Вместе мы покидаем, затопленный лунным светом город. Она уже заснула на заднем сидении, лежа под теплым пледом. Джулли спокойно там умещается, ее крохотное тело позволяет ей это. Интересно, что ей там сейчас снится? Может дом, а может уже Япония. Ночная трасса летит вперед, мы за городом. Лишь куча нагроможденныx фонарей. И никого навстречу, да и за нами никого. Лишь поблескивающих Додж Челленджер, старый, никуда негодный. Лишь он один бороздит космическое пространство, и в такие моменты я чувствую себя капитаном межгалактического крейсера, вроде тех что были в Star Wars или Star Trek. За горизонтом ничего. Лишь тьма. А там впереди только фонарные столбы. И такое ощущение, что только что ты проезжал то же самое место, что миновал до этого. И эта бесконечность, никогда не кончится. Эта сложная бесконечная трасса. Она мне напоминает человеческую жизнь. Бывают моменты, когда человек перестает видеть смысл, а лишь бесконечное хаотическое повторение одного и того же. Безумный экстаз потребления. Краткие просветы, придающие ему смысл. Смысл жизни человека. Но свет этот искусственный, и многие этого так и не научились понимать. Они думают, что этот свет, пускай он искусственный приведет их к счастью. И приводит, редко, но приводит. Правда счастье это оказывается таким же бутафорским, как и сам свет. Таким же, как и люди, создавшие этот свет. Шины прожигают асфальт, и мы несемся, быстро. Мы бежим от того дерьмового мира, который окружал нас прежде. Мы едим в страну грез, где наши души наконец, смогут упокоиться. То и дело мы подскакиваем на небольших изъянах дороги. С первого взгляда она казалось более гладкой. Так и с людьми, их внешность, бывает слишком часто обманчивой. Да и не только внешность, запах, одежда, кожа, вкус. Гламур. Их слова, даже мысли и чувства, бывают лживы. Дискурс. Современные люди они такие. Не думаю, что раньше было лучше. Все тоже, только, пожалуй, было проще. Лишь мысли о том доме, что обязательно приютит нас, греют меня. Да и ее тоже. Она слишком много настрадалась, да и я не меньше. Дорога, эта бесконечная череда метафизических преддверий. Мы на пороге, чего-то, чего сами представить не можем. Скоро. Теперь все зависит от нас. Будет чай и ночлег. Мы сможем, если у нас хватило смелости убежать, то у нас хватит смелости дойти до конца. До Нью-Йорка, там мы продадим машину, и на вырученные деньги исчезнем с материка на корабле. И мы подобно пилигримам, когда-то приплывшим к берегам Америки, сделаем в точности наоборот. Тут нет свободы, о которой все говорят. Мы поплывем в Петербург, но и этот край будет лишь точкой на карте, оттуда мы без труда доберемся до Сахалина, где сев на пароход отправимся на остров сказок и наших детских грез. Запланированное, многими годами ранее, осуществиться. И тогда. МЫ будем валяться на зеленой траве, вдали рисовых полей, под цветущей Сакурой, и будем из дали глядеть на Фудзи. План не самый гениальный, но это грезы, которые мы воплотим в жизнь, легким дуновение ее волшебной палочки. Незнакомки, из забытого мной сна, спящей на заднем сидении этой развалюхи. Мы будем вместе, как и сейчас, всегда. Нужно немного времени. И все.

ОНА.

Мы подъезжали к заправке. Когда яркое, ее освещение плюнуло мне прямо в глаза. Я проснулась. И сон мой прервался. Он вставлял пистолет от бензоколонки, когда я пришла в себя. Потом кажется я опять провалилась в царство Морфея. Но вновь очнулась, когда он вернулся. Когда он включил зажигание, я заговорила, от чего он слегка испугался, видимо не ожидая моего, скорого пробуждения.

— Сколько мы проехали?

Он поставил машину на остановку.

— Ты почему не спишь? — спросил Рама.

— Меня резкая остановка разбудила, — устало ответила я, улыбаясь ему в зеркало заднего вида.

Кот повернулся ко мне и спросил — Ты будешь кофе?

Я не называла его котом вслух, знала, что его раздражает, но в мыслях, я думала о нем только, как о пушистом коте. Одна за другой в голову прилетали мысли, точнее их обрывки и смысл, вроде войлочных кукл или пуха, или еще какого-нибудь мягкого материала, но когда это начинало приходить в крепдешин, и мягкие слова кончались, я переставала думать об этом.

— Да, пожалуй. Так сколько мы все же проехали?

— Скоро будем в пригороде, вон там, — показывая пальцем за горизонт — Совсем уже недалеко, миллионный мегаполис. Он протянул мне стаканчик.

Это полное противопоставление месту нашего назначения. Я укуталась в плед и села. Кофе приятно обжигало горло. Мы стояли на остановке, при заправочной станции. Он перелез ко мне на заднее сиденье.

— Тебе надо поспать — говорю я.

— Я не устал — это смешно звучало, потому что я даже не знаю, что было темнее, ночь, окутавшая эту заправку на которой стояло всего три машины, наша и 2 работников заправки, или его мешки под глазами. Но даже с ними он был прекрасен, как всегда, любит он меня или нет, нету ни малейшего значения. Главное, что я люблю его. Хотя, вряд ли он пустился бы со мной в это путешествие, просто так, не чувствуя ко мне абсолютно ничего. Только, если он не сумасшедший. Но даже если так, то кто тогда я. И, кто тогда все остальные. Он целует меня в лоб, нежно прикусывает мочку уха, боли нет, есть лишь звериная жажда, и какая- то материнская забота, которую он проявляет по отношению ко мне.

Он говорит, отхлёбывая из моего пластикового стаканчика кофе, которое я держу у себя в руке, что не заснет пока мы не доберемся до Нью-Йорка. И я ему верю, пускай он устал, я чувствую, что он не ощущает эту усталость.

— Расскажи мне, говорит он мне уже на протяжении многих лет. Что тебе снилось? И Я говорю, без лукавства, говорю как есть.

— Этот сон — начинаю я. Он был очень реалистичен.

— По началу я стояла на берегу, Черного Моря, хотя никогда там не была. Но во сне я была уверена, что это именно Черное Море, не знаю почему,- улыбнулась я.

Он улыбнулся в ответ, поправил челку. И сказал, со свойственной ему мрачностью в голосе.

— И что же, вода действительно была черной?

— Нет. Но было другое. Я стояла одна. Посреди песчаного берегового пляжа. И никого вокруг. Лишь чайки, кружили где- то в голубых облаках. Море поднимало огромные приливы волн, пытаясь сбить меня с ног. Но я держалась. А потом вновь тишина. И спокойствие. Так спокойно и умиротворённо, я себя еще никогда не чувствовала. И опять волны. Так было множество, бесконечное количество раз, без каких-либо изменений. Я смеялась и мне было хорошо, когда был штиль. Я плакала и держалась, когда приходили волны, накрывающие меня с ног до головы. Это продолжалось очень долго. С паузами на отдых где-то по пять минут. А после, сюжет поменялся. Я очутилась в однокомнатной, грязной квартирке, такой темной, в которую свет попадал лишь одним единственным путем, через приоткрытые жалюзи. Я ощущала, что живу там уже долгое количество времени. Это была квартирка, где то в Крыму, на побережье. Я знала это. А после появилась женщина, одетая в мужской костюм, женщина которую выше пояса я даже не видела, потому как она была очень высокой, я поняла это потому что я дышала ей в пузо. Именно она была высокой, а не я низкой. Это следовало из размера мебели в квартирке, а потолки были высокие. Эта женщина жила со мной. Руки ее, я обратила на них внимание, они были старческие и жилистые, как у старухи, хотя больше походили на мужские. На тыльной стороне ладони была татуировка, в виде якоря. А в правой руке, она сжимала, какой-то черный механизм, который она всегда носила с собой, я видела лишь его детали, потому как большую его часть закрывала ладонь. Она постоянно сжимала его, этот механизм. Отчего ее вены и жилы, еще более эффектно выпячивались наружу. А из ладони, текла кровь. В этом не было ничего страшного, как может показаться на первый взгляд. Скорее это было печально. Обыденно. И так по-старчески. Следующая сцена.

— Картина — уточнил Он

— Да, любимый, картина, — после этой фразы я положила свою голову ему на колени. И он поцеловал меня, после чего долго смотрел в мои глаза.

— Так что там с третьей картиной?

— Я ехала в поезде, в старом таком, как в фильме про Тарзана, когда туристы едут по тропическому лесу в Индии, и видят маленького мальчика, отчего останавливают поезд. Это даже не поезд, а паровоз. С кочегарами и топкой, с углем и лопатами. Вот и я ехала на таком поезде, там было много людей, мы были в таком же тропическом лесу. Но вдруг, только для меня одной, секунды, стали долгими часам, длинными руками. И время мерилось тогда, черти знает чем, то ли глотками, то ли пылью на дорогах. Но только для меня. Я сидела и анализировала, свое прошлое, настоящее и наконец будущее, я знала и видела на перед, что паровоз вот-вот должен упасть в озеро, которое проглотит его составы. И спастись уже не имело бы возможности. Неверия в увиденное не было, я была уверена что так все и произошло бы. Я решила выпрыгнуть из паровоза за несколько секунд до того, как он уйдет на дно, чтобы не поднять волнения, очевидно. И когда я аккуратно подобралась к выходу, я заметила, что не одна я стою там, все скучились у выхода в надежде спастись. И вот тогда я что-то поняла. И села обратно, наблюдая как люди, в суете, выпрыгивают из вагонов. Я осталась одна, ни души в составах. Даже кочегаров не осталось. Это было как прыжок в воду с расстояния немного больше метра. Я не боялась, и чувства те же, приятное прогревания в кишках. Как этот кофе. И все. А потом я проснулась

— А что ты поняла? — спросил Рама

— Что прости,- не поняла я

— Ну, когда села обратно.

— Ой, я забыла — виновато ответила я.

Ну ладно. Он вновь поцеловал меня. И начал гладить по голове и волосам, до тех самых пор, пока я не уснула. Раньше я была одна, теперь у меня есть он.

Он.

Уже начинало светать. Голова Джулии покоилась у меня на коленях, мои ноги занемели. Но я не хотел будить ее. Где-то там на горизонте, ясно просвечивалась алая линия. Солнце уже близко. Я попробовал как-то вылезти из–под нее. Но не получилось. Пока я соображал, как это сделать более аккуратно, параллельно мои мысли устремились в другом направлении. По — немногу начали появляться машины, на трассе. Форд, за ним грузовик, а потом через некоторое время парень на спортивном байке. Мои мысли были устремлены в тот далеко минувший промежуток времени, который именовался детство. Почему я думал о нем сейчас, точно сказать не могу. Но я отчетливо видел перед собой картину, случившуюся со мной в седьмом классе. В моей школе учились мальчики, не то чтобы они были хулиганами, скорее наоборот очень популярными среди низших слоев школьного населения. Но я им не понравился сразу, аргументировать они это никак не смогли. Они стали при каждом удобном случае попускать меня, словесно конечно. Ответа не было. Но когда один из них, самый здоровенный семиклассник, ударил и оскорбил ее. Я бил. Бил хотя был ниже его ростом. Я бил. Бил, хотя их было много больше, и они были крепче сложены. Я Бил. Бил, даже тогда, когда глаза мои затуманились, а кулаки были разбиты до мяса. Когда этот урод уже не мог подняться. А те другие, меня обессиленного. повалили на землю, и гасили мой пыл короткими, агрессивными ударами ног в печень и по руками, но даже тогда. Я боролся. Я отстаивал ее честь. Она, еще тогда не поймала, почему. Но с того самого дня, мы были связаны красной нитью судьбы, которая была вшита в наши мизинцы. Я ощущал эту связь, так сильно, что мне было страшно, что она не сможет ощутить ее. НО на следующий день, когда я полусонный, обнаружил у своей кровати, на тумбе большое зеленое яблоко, с вдетой в него запиской, на которой было выведено неровном почерком «Спасибо». Я понял, что она ощутила эти нити, и кажется даже, сильнее чем я. Кстати, на счет того парня. Мы лежали с ним рядом, в одной палате. А после он даже стал моим другом и приглашал к себе в банду. Но я отказался. Это было слишком просто. Его исполосовали ножом, прошлым летом, в какой-то меж клановой потасовке. Его тело и тела еще нескольких моих знакомых нашли на пляже. На его лице застыла улыбка, которая сопроводила его в звездное небо.

Вот и сейчас я достаю из кармана кофты, эту записку. Прошло пять лет, но я храню ее у себя, как напоминание, того, что в этом мире, не все просто так, и припавший к отверстию этого калейдоскопа, узрит то что ему предначертано узреть. Не богом, но самим космосом. «Спасибо», говорила она не мне, а всему миру намекая на человеческую красоту. Раньше была одна ты, теперь у тебя есть я.

Я уже сидел за рулем. Я все–таки смог, аккуратно выползти оттуда не разбудив ее. И мои ноги уже вроде как прошли, так что можно двигаться дальше. Вперед навстречу в Parodies.

Город Грехов впереди, но к счастью мы туда ненадолго. Это всего лишь точка на карте. Как всегда. Человеческая жизнь соткана из эти точек и траекторий, но однажды настает момент, когда приходит осознание того, что точка на которой ты сейчас остановился, это и есть конец пути. Даже если он не совсем такой, который ты себе запланировал. Но с этим ничего не поделаешь, ведь дом, не там, где-то в Австралии, Японии или Штатах, дом он всегда с тобой, рядом, в твоем сердце, вернее правильно говорить душе или разуме, кто во что верит. Страна смыслов, которую ты носишь с собой.

Когда, я наконец завел с четвертой попытки эту развалюхи, мы двинулись.

МЫ.

Эта была совсем уже не та дорога, по которой мы ехали раньше. Она стала более гладкой, никаких ухабов, понемногу начали проклевываться сооружения, да и машины, стало просто не по себе, от их количества. Теперь мы были не одни, мы плыли в потоке, таких же маленьких голубых китов, как и мы. Состоятельных и не очень, друзей и врагов, гомосексуалистов и натуралов, черных и белых, и по большей части людей. Хотя зверья тут было достаточно, в полной мере. Складывалось ощущение, что все эти люди, да и мы. Просто блуждаем по мирам, подобно вшам по затылкам диких собак Динго. Мы то ли все одиноки, то ли наоборот все настолько связаны, и слиты в один стальной рожок, что нам кажется, что мы всегда одни.

Эти люди, фальшивые, картонные зверьки. Эти прагматики в серых костюмах, и все они как на подбор одинаковы, почему не знаю. Возможно, потому что их создали по образу и подобию этого трижды проданного иконостаса, на каком-нибудь из Луизианских точильных заводов, ну на крайний случай Латинская Америка. Их рассылают по миру с помощью самолетов, но это не особо действенное средство, они вообще не часто к нему прибегают. Им милее Большой Брат, он танцует, поет нам песни, читает колыбельные и отбирает для нас ту информацию, которую считает нужным. Еще есть Интернет, но тут и рассказывать нечего.

Эти картонные черви выгрызают нам мозг, а мы спокойно относимся к этому, потому что испытываем тупое счастье, слабосильных невольников, эдаких тюремных заключенных, которым негде жить, нечего делать и у них нет абсолютно никого. И вот, они творят разного рода преступления, направленные против государства. И так они попадают в тюрьму. И их путешествие оканчивается в большинстве случаев именно так, но разница лишь в том, что для кого-то это счастье, жить в мире запретов и табу, жить в совершенном неведении, а для кого-то это черта, за которой уже ничего нет.

С другой стороны, фиолетовые кролики, проповедующие свободу, как мы. Но мы не несем свободу в массы, свобода для нас не цель, но желаемое место препровождения. А эти беременные, идеями крольчихи спешат рассказать вам о новых и старых религиях, богах и законах. Ум Б, им не светит. Они окружили себя ложными последователями, которые принимают желаемое, за побочное. А по факту они просто захламляют информационный поток, отходами своих мертвых детенышей. Это чувство нужды и надобности. Сиюминутная духовная жажда наживы, вот что объединяет этих людей, жажда наживы. Они по природе своей не способны к длительному соприкосновению с реальностью, они уходят далеко в свои миры или в мир общий, тоже вымышленный, не такой одиозный, потому что привыкли, но тоже сказочный.

Мы спасаемся от этого чувства, спасаемся банальным побегом. Проще быть не может, но сложнее тоже. Любовь придает силы. Мы не знаем, любовь ли это или просто усталость, но это явно сильное чувство, помогающее нам. Мы предпочли свободу, нелегкую и страшную, банальному, ленному неведению, личностной деградации. Увядания духа. Мы в своем роде тоже стремимся в сказку, в мир. Но он не вымышленный, отнюдь. Он более чем реален. Этот мир нужен нам как униженной жизнью, калеке собаке, четвертая лапа, которая вернет ее в строй. Но мы не вернемся. Мы это знаем. Глупая игра вот-вот подойдет к концу. Опасность смерти, старушки нет. Как нету ее червей и кроликов.

Наши мысли слишком долго стояли на месте. Мы слишком долго терпели насилие со стороны взрослого мира. Со стороны окружающих. И нас это достало. Наши вопли о пощаде были не были услышаны. Мы просто исчезли в одночасье, предпочтя подлинную свободу, этому дерьмовому рутинному быту. Родные поймут, а если нет, то тогда и вовсе не знали нас. Все будет происходить с этих пор крайне плавно, на столько раскрепощенно, на сколько мы себе это позволим. Раньше мы были одни. Но концепция невидимых красных нитей увела далеко за океан, вернее сказать уведет. Наши мысли и желания, на столько сжались в один комок скорби и реквиему по человеческому существу, что нас стало двое. Теперь нет нас, как отдельных личностей, есть только любовь всеобъемлющая, которая спасает наши сердца. Ни отпечатков великого, ни следов жизни после. Мы идем в правильном направлении, если начинаем нащупывать суть. Но ощупывать ее надо аккуратно, рано или поздно ты увязнешь в болоте, или пойдешь не в ту сторону. И поэтому, для нас на данный момент и вечно. Одна истина будет в чести, истина в любви. В нашей любви. Здесь и Сейчас. Завтра и вчера. Когда человек стремится к абсолютной свободе, он начинает ощущать ее тяжесть, свобода которая вроде как вот-вот, только что даровала человеку крылья, стремиться кинуть его вниз, на съедение кроликам и червям, она желает разбить его об асфальт, о трассу по которой мы сейчас едим. А люди, получившие эти крылья и ощутившие, эту радость жизни, не успевшие еще наиграться с даром, спешат дотлеть на свече, подобно глупым мотылькам. Это желание, что не дает человеку умереть, деградировать, покончить с собой и расшибиться об асфальт великих глупцов, и называется любовь. Любовь — это и есть свобода, страшная, но таков итог человеческой жизни, многих веков человеческих судеб. Люди умирали, умирают и будут дохнуть как мухи. Но любовь и свобода, они всегда живы. Эта разные вещи с одной, но одинаковые, с другой стороны. Мы стремимся к свободе, оба. И любим друг, друга, оба. Значит, если мы стремимся к свободе, мы стремимся друг к другу. А если стремимся к друг, другу и это наша свобода. Мы эта наша любовь. Мы оба стремимся к любви, а значит стремимся к свободе, а значит стремимся к друг, другу.