Естественно, мышление линейно лишь отчасти. Линейность — свойство всякой речи. Даже речи сумасшедшего, поэта или ребёнка. Существует достаточное пространство между мышлением внутри головы и его более-менее чётким проговариванием. Сегментировать это пространство не представляется возможным, хотя бы потому что я (или часть меня) находится внутри этого пространства и не имеет оттуда выхода.

Мысль, пока она не проговорена, существует в вариантах, существует в объёме самой себя. И чтобы адекватно отразить многомерную сущность даже самой простой мысли, приходится делать множество оговорок. Например, приходится уточнять позицию мыслящего, сам момент мышления, длительность этого момента, соотнесение его с культурным, вещественным контекстом и контекстом данного разговора. Также, если я имею претензию быть не только высказанным, но и услышанным (и тем более понятым), тогда приходится изыскивать для собеседника речевые эквиваленты того или иного сегмента своей мысли, простраивать мостики между субъективными языками двух людей с помощью жаргонизмов и профессионализмов. Поиск таких эквивалентов является начальным этапом складывания общей терминологии, если проговаривание собственного мышления имеет стремление перерасти в совместный процесс мышления, в идеале даже не требующий вербализации (молчаливые диалоги Хлебникова и Филонова). Каждый из читателей, думаю, без труда вспомнит ещё множество нюансов, связанных с процессом проговаривания собственного мышления или слышанием чужого мышления. Мы не будем останавливаться на них, так как их припоминание только усложняет нашу задачу — написание текста о сложности говорения.

Итак, причина первая, структурная.

Честному мышлению, тем более его проговариванию, часто мешает стремление познать тот путь, который проделала мысль во многих тысячах других голов до этого момента. Стремление познать и одновременно страх, ответственность и снова страх перед этим познанием. До меня мыслило такое огромное количество людей и других существ, в разной степени проявленных на Земле, что априори я начинаю испытывать смущение перед своими предшественниками и перед своими современниками, в присутствие которых я всё-таки осмеливаюсь проговорить хоть что-нибудь. Из этого смущения рождается скрипторское желание изучить, прочитать всех-всех: от Лао-Цзы и Сократа до Подороги и Делёза. Но если хотя бы чуть-чуть отрефлексировать это неадекватное смущённое желание, становится ясно, что в основе этого желания лежит простая человеческая гордыня. Мне хочется мыслить лучше всех, адекватней всех, мне хочется быть достойным своих предшественников и встать с ними в один ряд, что наши условные потомки шагали через Батая прямиком к Нечвееву. Напрасно. Горделивое стремление мыслить лучше всех не является стремлением мыслить честно. Это стремление продолжить коллективную мысль других, а не проявить свою. Ты ответственен только за своё восприятие мира, который творится в одно с тобой время. Природа такого стремления не только в гордости, но и в смежном с ней страхе смерти. Такое простое и естественное желание — выйти за свою личность, за пределы человеческого существования и воплотиться, например, в абсолютной истории философии, что, на первый взгляд, может помочь избежать смерти. Ха. Что ж, не мудрствуй и не лукавь, следуй собственному наставлению — честно будь сегментом бесконечной мысли (и одновременно вещью в себе) и не стремись остаться в условных веках. Какое множество существ, более мудрых и красноречивых, чем какой-нибудь Аристотель, не были замечены историей? О них ты никогда не узнаешь из букв. Только почувствуешь в мысли. Объективно охватить, если это вообще возможно, может только Бог, который уже-ещё имеет любую мысль, слитую с чувством, и одновременно проговаривает эту мысль по частям с помощью нас. Каждому — своя мысль. И дай бог мне помыслить честно до самого несуществующего дна хотя бы одну-единственную мысль. Аминь.

Итак, причина вторая, личностная.

Закончив предыдущий абзац, я радостно вспомнил забытое. Мышление происходит не в голове. Оно вечно творится. В него можно только иногда включиться. И легче всего это сделать головой. Мышление и его проговаривание, конечно, не противоположные процессы. Проговаривание, являясь следом, поверхностью мышления, продолжает это самое мышление. Написание этого текста можно сравнить с заглатыванием воздуха перед очередным погружением на внутреннюю глубину. Осознание этого спасительно. Один этот факт мотивирует к дальнейшему графоманству. Стоит только пересилить себя и написать первую букву, как