Упование на то, что государственное насилие способно сократить домашнее насилие, вредит маргинализированным женщинам

Чери Уильямс, тридцатипятилетняя афроамериканка из Бронкса, всего лишь хотела защититься от своего парня-абьюзера, поэтому позвонила в полицию. Но, несмотря на то, что полиция Нью-­Йорка обязана проводить арест в ответ на звонок о домашнем насилии, полицейские остались в автомобиле. Когда Уильямс потребовала номера их жетонов, полицейские арестовали ее, отвезли на безлюдную стоянку и избили, сломав нос и челюсть и разорвав селезенку. Они оставили ее лежать на земле. «Они сказали, что убьют меня, если увидят на улице», позже отметила Уильямс.

Это было в 1999 году. Спустя полтора десятилетия после принятия Закона о Насилии в отношении Женщин (VAWA, Violence Against Women Act), который привел к увеличению полицейского вмешательства и ввел более строгие наказания в попытке сократить случаи домашнего насилия. Однако большинство феминисток, лоббировавших этот законопроект, предпочли промолчать о том, что для многих женщин звонок в Службу спасения 911 привел к росту насилия. Законодательные достижения белых обеспеченных феминисток редко способствовали сокращению насилия в отношении неблагополучных и социально незащищенных женщин, таких, как Уильямс.

Этот «карцеральный» вариант феминизма остается доминирующей позицией среди феминисток. Хотя сторонницы этого направления, скорее всего, не согласятся с подобной характеристикой, термин « карцеральный феминизм» призван обозначить подход, который рассматривает увеличение полицейского контроля, уголовного преследования и тюремного заключения как главные средства борьбы с насилием против женщин.

Но эта позиция упускает из виду, что полиция зачастую является источником насилия, а тюрьмы — это всегда место насилия. Карцеральный феминизм игнорирует эффекты методов, благодаря которым повышается уязвимость женщин определённой расы, класса, гендерной идентичности, иммиграционного статуса, а также тот факт, что именно этих женщин криминализация подвергает большему риску государственного насилия. Рассматривать тюрьму и полицию как методы борьбы с домашним насилием — значит одновременно оправдывать увеличение полицейского аппарата и расширение пенитенциарной системы и отвлекать внимание от сокращения программ, позволяющих жертвам домашнего насилия скрываться, находить убежище и временное пособие.

Добавим также, что восприятие полиции и тюрем как единственного антидота отбивает желание искать иные способы решения проблемы, основанные, в том числе, на общественном вмешательстве и долгосрочных организационных проектах.

Как же так получилось? В предыдущие десятилетия полицейские в ответ на звонок о домашнем насилии зачастую просто советовали абьюзеру «остыть». В 1970­-1980х годах феминистки стали судиться с полицейскими из­-за недостаточной реакции на подобные звонки. В штатах Нью­-Йорк, Окленд и Коннектикут судебные иски способствовали значительному изменению реакции полиции на сообщения о насилии, включая увеличения вероятности ареста.

VAWA стал расширением «Контроля за Жестокими Преступлениями и Акта о Правопорядке», крупнейшего уголовного законопроекта в истории США. Государство выделило $ 30 млрд. для финансирования ста тысяч новых полицейских и $ 9,7 млрд. для тюрем. Феминистки второй волны, объявив личное политическим, превратили такую частную сферу, как семья, в легитимный объект политических дебатов. Однако это потенциально радикальное изменение имело пенитенциарного послевкусие.

В то же время политики и многие другие деятели, продвигающие VAWA, замалчивали экономическую зависимость как ограничивающий фактор, мешающий десяткам женщин выйти из насильственных отношений. Два года спустя Клинтон провёл реформу социального обеспечения. «Акт о личной ответственности, возможности и урегулировании трудоустройства» вводил пятилетний лимит на социальное пособие, получатели которого должны были найти работу в течение двух лет независимо от обстоятельств, а также устанавливал пожизненный запрет на пособие для лиц, осужденных за преступления, связанные с наркотиками, и нарушивших правила условно-досрочного освобождения.

К концу 1990­-х количество получающих пособия (большинство из которых были женщины) упало до 53% или 6,5 млн. человек. Изменение условий выдачи пособий лишило женщин, пытающихся разорвать насильственные отношения, экономической защиты.

Мэйнстримные феминистки успешно протолкнули законы, обязывающие полицию проводить арест в ответ на сообщение о домашнем насилии. К 2008 году примерно в половине штатов был принят закон об обязательном аресте. Этот устав также привел к двойным арестам, когда полиция надевает наручники на обоих участников конфликта, потому что видит нападающего в каждом из них или не может определить «изначального агрессора».

Женщины с маргинализированными идентичностями — квиры, иммигрантки, небелые, транс­женщины или даже те, кого считают шумными и агрессивными, — часто не вписываются в предвзятые представления о жертвах насилия и поэтому арестовываются.

Однако угроза государственного насилия не ограничена физическим насилием. В 2012 году Марисса Александр, афроамериканская мать семейства из Флориды, была арестована после того, как сделала предупредительный выстрел, пытаясь остановить нападающего мужа. Ее муж ушел из дома и позвонил в полицию. Она была арестована и, хотя он не был ранен, привлечена к ответственности за нападение при отягчающих обстоятельствах.

Александр утверждала, что ее действия подпадают под закон Флориды о самообороне. Действия Мариссы, в отличие от поступка Джорджа Циммермана, застрелившего тремя месяцами ранее семнадцатилетнего Трэйвона Мартина, не были расценены судом как самооборона. Несмотря на 66-­страничные показания мужа, признавшего вину в насилии против Мариссы и других женщин, которые были матерями его детей, присяжные объявили Мариссу виновной.

Затем прокурор выступил за ужесточение наказания — так называемый закон «10­-20-­LIFE», согласно которому обвиняемая получает двадцатилетний срок за использование огнестрельного оружия. В 2013 году апелляционный суд отменил свое решение. Во время судебного заседания в декабре 2014 года прокурор заявил о намерении добиться для Мариссы шестидесятилетнего срока.

Александр не единственная выжившая жертва домашнего насилия, подвергшаяся дополнительному насилию со стороны правовой системы. В штате Нью­-Йорк 67% женщин, попавших в тюрьму за убийство близкого человека, подвергались со стороны этого человека насилию. Калифорнийское тюремное исследование показало, что 93% жительниц США, убивших своих близких, подвергались насилию с их стороны. 67% женщин заявляли, что пытались защитить себя или своих детей.

Ни одно агентство не занимается сбором данных о том, сколько жертв домашнего насилия находится в тюрьмах. Поэтому статистические данные о пересечении домашнего насилия и обвинительных приговоров отсутствуют. При этом статистика говорит, что число женщин-­заключённых за последние десятилетия существенно возросло.

В 1970 году по всей стране отбывали заключение всего около 5 600 женщин. В 2013 году в федеральных тюрьмах содержались уже 111 300 женщин, а в местных — более 102 400. (Эти цифры не включают в себя транс­-женщин в мужских тюрьмах и в тюрьмах в целом.) Большинство из них до ареста подвергались физическому и/или сексуальному насилию, зачастую — со стороны близких.

Карцеральные феминистки мало говорят об усилении законодательного насилия и о том, что всё больше выживших жертв домашнего насилия оказывается за решеткой. Кроме того, многие группы активистов, выступающих против массового лишения свободы, зачастую не занимаются проблемой насилия против женщин и уделяют внимание только мужчинам­-заключенным. Чаще высказываются на тему женщин-заключенных не-белые активистки, ученые и организаторки.

В 2001 году анти-тюремная организация «Критическое Сопротивление» и сообщество «INCITE! Не-белые женщины против насилия» выступили доклад, оценивающий воздействие роста криминализации и замалчивание взаимосвязи гендера и полицейского насилия. Активистки отметили, что упование на полицию и тюрьму не помогает ни решить проблему, ни привлечь к ней внимание общественности, и призвали участников сообществ создавать стратегии по борьбе с гендерным и полицейским насилием и документировать свои попытки в качестве примеров для других искательниц альтернативы.

Этот вызов был принят низовыми инициативными группами и активистками. В 2004 году Мими Ким, адвокатка, занимающаяся проблемой насилия, основала группу под названием «Созидательное Вмешательство» (Creative Interventions). Осознавая необходимость показать альтернативные подходы к борьбе с насилием, группа разработала сайт для сбора и публичной демонстрации способов борьбы в повседневной жизни. Также был разработан проект «Расскажи Свою Историю и Организуйся», участницы которого делились опытом противодействия домашнему, семейному и сексуальному насилию.

В 2008 году активистки за социальную справедливость и выжившие жертвы насилия Чинь­-Ин Чен, Джай Дулани и Лия Лакшми Пьепенза­-Самарасинха составили сборник «Революция начинается дома» — 111-­страничный зин, документирующий попытки активисток призвать абьюзера к ответственности. Пьепнза­-Самарасинха описала, как близкие друзья помогли ей разработать стратегии спасения от жестокого и абьюзивного бывшего, на которого она могла натолкнуться практически везде:

«Когда он появился на кинопоказе на тему тюремного правосудия, проходившем в небольшой аудитории, где мы вынуждены были бы сидеть рядом, мои друзья сказали ему, что его тут не ждут, и попросили уйти. Когда он позвонил на местное южно­азиатское радио, где звучала специальная программа о насилии против женщин, одна из ди­джеек сказала ему, что знает его как абьюзера и выпустит в эфир только при условии, что он извинится за причиненный вред.
Согласно моему плану безопасности, я никогда не шла в клуб одна, без подруг, прикрывающих меня. Сначала они проверяют, нет ли бывшего в клубе и далеко не отходят от меня. Если он появляется, мы решаем что делать».

В статье «Семейное насилие: изучая пересечения расы, класса и гендера» феминистские исследовательницы Натали Соколофф и Ида Дюпон упоминают еще один подход, применяемый иммигрантками и беженками в Галифаксе (Новая Шотландия), решающий экономические проблемы, которые мешают многим женщинам выйти из абьюзивных отношений.

Женщины, многие из которых пережили не только насилие, но и пытки, политическое преследование, бедность, создали в кризисном центре неформальную группу поддержки. Затем сформировали кооператив общепита, что позволило им помогать жилищно неустроенным. Кроме того, женщины помогали ухаживать за детьми и обеспечивали друг другу эмоциональную поддержку.

Как показывают эти примеры, стратегии по борьбе с домашним насилием зачастую требуют большего, чем просто единоразовое действие. Зачастую выжившим необходима долговременная помощь друзей и сообщества, как в случае Пьепнзы-­Самарасинхи. Те, кто, подобно женщинам из Галифакса, участвует в создании альтернатив, должны разработать не только непосредственные тактики безопасности, но и долговременные стратегии против базового неравенства, которое обостряет проблему домашнего насилия.

Полагаясь исключительно на криминализацию, карцеральный феминизм не способен проблематизировать социальное и экономическое неравенство [жертв домашнего насилия, а соответственно, он упускает из виду положение и потребности наиболее маргинальных групп женщин], не говоря уже о том, что он не допускает вероятность экономической зависимости женщины от абьюзивного партнера [и что, следовательно, заключение его в тюрьму обернется для женщины новыми проблемами]. Карцеральный феминизм не проблематизирует множественные формы насилия, включая полицейское [а также структурное и экономическое] насилие. Он не способен проблематизировать факторы, влияющие на уровень насилия — мужские привилегии/полномочия (male entitlement), экономическое неравенство, нехватка безопасного доступного жилья и отсутствие других ресурсов.

Карцеральный феминизм поощряет развитие наихудших функций государства. В то же время он, удобства ради, игнорирует тех противниц и противников насилия, которые всегда знали, что рост криминализации скорее будет источником новых угроз, чем путем спасения.

Такие организации, как “INCITE! Women of Color against Violence”, “Creative Interventions”, “The StoryTelling and Organizing Project”, и “The Revolution Starts at Home”, являются частью длительной истории борьбы не-белых женщин против домашнего и государственного насилия одновременно. Их борьба доказывает, что существуют альтернативы тюрьмам и полиции, и что мы не должны обращаться к государственному насилию в катастрофической попытке обуздать домашнее.

Авторка — Виктория Ло, афроамериканская исследовательница, журналистка и активистка. Оригинал текста на английском — Jacobinmag

Первая версия перевода была опубликована в анарха-феминистском зине "Молот Ведьм"

Перевод Даниила Жайворонок