Сегодня 19-я годовщина самой страшной в России гляциальной катастрофы — Кармадонской, унесшей жизни 125 человек, в том числе съемочной группы фильма «Связной» под руководством Сергея Бодрова-младшего.

Места для съемок там действительно всегда были захватывающие: резво струящийся поток Геналдона, величественный Казбек и сверкающие ледники, а среди них главная достопримечательность — ледник Колка, в ясные дни окутывавший радужным сиянием всё ущелье. Даже сейчас, уже после трагедии, при взгляде с противоположной вершины на открывающуюся картину сердце ёкает в первую очередь от восхищения, а пейзаж кажется умиротворяющим и прекрасным. Однако это смертоносная красота.

Местные жители всегда опасались нависающей над ущельем ледниковой массы, тем более Колка наступал уже не раз: сходы случались в 1834-м, 1902-м — тогда также с человеческими жертвами и большим ущербом, а предпоследний раз — в 1969-м. Учитывая периодичность обвалов, следующей активизации ожидали лишь к тридцатым годам нынешнего века, потому разыгравшаяся теплым вечером 20 сентября 2002-го драма стала полной неожиданностью. Да и сценарий движения вовсе не был похож на прежние — практически вся масса оказалась выброшена из ложа ледника.

При этом единого мнения насчет точной причины катастрофы так до сих пор и не сложилось. Было выдвинуто множество версий: обилие осадков предшествующим летом, подземные толчки, но одна из наиболее вероятных гипотез — что сход ледника явился следствием газового выброса вулкана Казбек. Который считается потухшим, однако под ним еще достаточно тепла, чтобы давать выбросы магматических газов, а когда их давление стало критическим — произошел взрыв. Он вызвал обвал висячего ледника Майли на склонах горы Джимарай-хох — эти массы льда рухнули на Колку, а тот «выпрыгнул» из ложа, увлекая за собой часть Майли в долину. Ледники сложились, как цепочка домино.

Всё произошло практически молниеносно: 20 минут и 20 же километров — столько прошагала ледовая громадина, впереди которой несся сель, уничтожая всё на пути, превращая цветущий край в безжизненную пустыню. Смертоносный поток остановился всего в 9 километрах от Владикавказа, у Гизельдонской развилки; сейчас там белоснежный мемориал жертвам схода — юноша, навсегда заточенный в лед.

Но не только скорбные памятники и перекроенный ландшафт, стесанные бока ущелья напоминают о трагедии. Когда находишься посреди каньона, возле покореженного въезда в тоннель, ставший братской могилой, ощущаешь каждой клеточкой, как сковывает ледяной ужас (сперва пишу эту фразу, а лишь потом осознаю всю мучительность сравнения!), и явственно представляешь летящую с вершины лавину льда, воды, камней и песка высотой с небоскреб, с гулом вырывающуюся из–за поворота — всё это происходит в считанные минуты, и нет ни шанса на спасение. Ни шанса. Ни смысла в поисках. Одна лишь надежда, которая не умирает никогда и которая годами поддерживала родных, друзей и всех неравнодушных, кто там, в Кармадонском поисково-спасательном лагере бурили скважины в стометровой толще, вывозили многотонные валуны и прорывались в тоннель, бились до последнего, а потом ждали и ждали, когда же наконец растает ледник в ущелье, чтобы найти хотя бы останки и предать их земле. Нашли тогда лишь 19 тел, остальные 106 человек считаются пропавшими без вести.

Каменно-ледяной саркофаг в ущелье растаял спустя 12 лет. На горе Джимарай-хох висит огромная часть оставшегося ледника Майли, над которым уже есть трещина. А Колка постепенно набирает массу и потихоньку двигается в сторону долины. И никто пока не берется предсказать, когда будет достигнута критическая масса и обернется ли это очередной катастрофой. Ясно одно — как ледник сходил прежде, так будет сходить и вновь.

«…И всё-таки любовь важнее. Независимо от того даже, важнее ли сама жизнь, чем смерть. Почему? Во-первых, это единственное, что может с ней соперничать в смысле окончательности. Если человеку пришлось умереть, то тот, кто его любил, не перестанет любить. Это очевидно. Во-вторых, обратного, видимо, быть не может. Я не знаю, как заканчивается любовь. Если любовь заканчивается, видимо, это не она». Из письма Сергея Бодрова жене Светлане.