В глобализированном мире, где элиты, по крайней мере на словах, пекутся о справедливом распределении ресурсов и равенстве возможностей, где миллионы людей сотрудничают на региональном и международном уровне, где научно-технический прогресс всё так же захватывает дух, нет темы болезненнее, чем спор о наследственности и среде. Что виной в успехе одних и неудаче других — nature или nurture? Люди преодолевают горы и океаны, воздвигают небоскрёбы и атомные электростанции, побеждают голод и болезни, но неравенство как было, так и есть. И ладно бы высокий статус и богатство распределялись по счастливой случайности. Так они ведь ещё диспропорционально достаются представителям определённых полов, классов и рас! Не этого ждали мы от прогресса!

В приличном обществе принято считать, что различия в поведении, способностях и достижениях индивидов и уж тем более групп в большей степени зависят от условий, в которых те росли. Под «средой обитания», которая и делает из потенциальных обам и джобсов преступников, бедняков и неудачников, подразумевают воспитание, образование и окружение. Также всё это общо именуют культурой — в пику невеждам, что находят основную причину неравенства в не менее расплывчатом понятии природа. Такая позиция куда менее приемлема, особенно если в вашем кругу преобладают потомственные горожане с подпиской на Netflix. Они образованы и готовы объяснить деревенщине, что природа человека — это социальный конструкт. Известно же, что если кто-то плохо себя ведёт, виновато общество!

Эта позиция подробно описана (и раскритикована) в научно-популярной книге «Чистый лист: Природа человека. Кто и почему отказывается признавать её сегодня». В ней когнитивный психолог Стивен Пинкер показывает, что человек как биологический вид имеет свои наследуемые особенности и предрасположенности, а концепция умного пластилина, подразумевающая, что из человека можно лепить что угодно, ложна. Автор сокрушается, что в среде гуманитарных наук бытует ряд догм, из которых нам здесь интересны только две. Первая: человек — это чистый лист, лишённый врождённых качеств. Вторая, как ни странно, противоречащая первой: фантазия о благородном дикаре, то есть о врождённой доброте человека, которого делает злым репрессивная цивилизация либо так называемое общество. Пинкер датирует эти идеи эпохой Просвещения. Она была богата на социальные, культурные и научно-технические преобразования, поэтому европейцы верили, что с помощью Разума смогут реформировать нерациональный и несправедливый мир. Представления о естественности и неизбежности несовершенства мира ассоциировались со Старым режимом и защитой сословных привилегий. Поэтому видные философы своего времени — Локк, Руссо, Милль, Маркс — верили в ту или иную версию чистого листа, ведь эта теория давала им надежду на возможность реформации общества. В общем, представления о равенстве имеют не научный, а этический и активистский характер.

«Чистый лист» — мастрид для тех, кто начинает знакомиться с эволюционной психологией. Или для тех, кто хочет набраться умных аргументов для споров с «социальными конструктивистами», которые считают, что мальчиков просто-напросто воспитывают быть агрессивнее девочек. Однако эта работа Пинкера упомянута здесь не как пример хорошей аргументации в пользу существования универсальной природы Homo sapiens, которая нивелирует влияние культуры, а лишь как иллюстрация позиций противоборствующих лагерей. Как мы увидим далее, это спор ни о чём. Акцент эволюционных психологов на том, что есть некая (обще)человеческая природа, уводит нас от более интересных вопросов. Действительно ли природа человека всегда и везде одна и та же? Это бы противоречило теории эволюции, которую взялся защищать Пинкер. Расселившись по материкам, наш вид разделилися на популяции, которым на протяжении сотен поколений нужно было приспосабливаться к разным условиям: к изменчивой или стабильной среде, к экстремальной или умеренной температуре, к кочевому или оседлому образу жизни. Неужто адаптация к разным условиям не привела к статистически значимым генетическим различиям, наличие которого свидетельствовало бы о том, что природа человека не универсальна, а разнообразна? Быть может, даже исторична. В этом месте теория эволюции неожиданным образом смыкается с другой «палео-прогрессивной» доктриной — историческим материализмом. Благо, обличая коммунистов, Пинкер привёл несколько красноречивых цитат Маркса по теме:

Вся история есть не что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы.
Обстоятельства в той же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства.
Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание.

Пинкер прав: эти цитаты свидетельствуют о том, что Маркс верил в чистый лист и в то, что цивилизация может изменить человеческую природу в лучшую сторону. Иначе на каких ещё основаниях коммунисты могли бы помышлять о создании более совершенного человека? Но, как ни парадоксально, в подобных представлениях о роли среды в изменении природы человека содержится эволюционная логика, которую определённо проглядел Пинкер. Чтобы это показать, вместо «Чистого листа» нам понадобится книга более научная и менее популярная — «The 10000 Year Explosion: How Civilization Accelerated Human Evolution». Её авторы, антропологи Грегори Кокран и Генри Харпендинг, ставят под сомнение популярное в научном сообществе мнение, что наша эволюция остановилась десятки тысяч лет назад [Cochran & Harpending, 2009]. Цитата:

Довод в пользу того, что с наступлением поведенческой современности (behavioral modernity) каким-то образом остановился антропогенез, справедлив только для стабильной среды. Иными словами, если популяция — людей, волков, проса — находится в стабильной среде продолжительное время, то она в конце концов к этой среде приспосабливается (become genetically well matched). Тогда генетические изменения мало что могут сделать для улучшения приспособленности, так как вид уже близок к оптимуму. […] Но ведь за последние 50 000 лет Homo sapiens столкнулся с целым шквалом перемен. Мы покинули Африку и заселили все континенты, кроме Антарктиды. Мы истребили неандертальцев — возможно, в процессе позаимствовав у них некоторые гены. Неутихающий культурный всплеск от позднего палеолита до неолита и после породил новые технологии и социальные структуры. Сама культура стала занимать всё более важное место в среде обитания человека.

Кокран и Харпендинг назвали свою книгу «Взрыв длиною в 10 000 лет», потому что с их точки зрения, изобретение сельского хозяйства и скотоводства ускорило человеческую эволюцию. Усложнение социальных структур принесло другую диету, новые инфекционные болезни и более оседлый образ жизни. В новых условиях людям приходилось заботиться о гигиене, хранить запасы еды, уживаться с соседями, больше работать и отказывать себе в сиюминутных удовольствиях. Давление отбора изменилось таким образом, что преимущества получали не те, кто демонстрировал смелость, ловкость и силу, а те, кто из минимума калорий выжимал максимум труда, накапливал капитал и усложнял общественную организацию. Этот процесс был сродни одомашниванию, так как с прошествием многих поколений потомок свободолюбивых охотников-собирателей становился менее агрессивным и более покорным. В некотором роде Руссо был прав: место свободы ассоциации и передвижения стали занимать иерархия и собственность — благородного дикаря вытеснили цивилизованные рабы. По остроумному замечанию Кокрана и Харпендинга, если ваши предки были фермерами, то вы произошли от людей, которые решили, что лучше жить на коленях, чем умереть в бою.

Последствия самоодомашнивания мы видим по сей день. В своей книге «Раса, эволюция и поведение. Взгляд с позиции жизненного цикла» психолог Джон Филипп Раштон сравнил современные популяции Европы, Восточной Азии (Китай, Гонконг, Япония, Южная Корея) и Чёрной Африки. Автор показывает, что популяции, которые на протяжении сотен поколений испытывали более суровые зимы и раньше других освоили земледелие, демонстрируют сегодня поведение, отличное от африканцев, которые жили в более мягком климате и нестабильной среде, освоив сельское хозяйство относительно поздно или оставшись охотниками-собирателями. Раштон находит устойчивую разницу в статистическом распределении фенотипических проявлений популяций по множеству переменных. Среди них размер мозга относительно тела, уровень интеллекта, законопослушность, долголетие, скорость полового созревания, сексуальное поведение, стабильность брака. По всем параметрам чёрные африканцы в среднем чаще следуют девизу live fast die young, то есть стратегии быстрого жизненного цикла (fast life history strategy/r-strategy). Восточные азиаты в среднем чаще демонстрируют буржуазные добродетели и придерживаются стратегии медленного жизненного цикла (slow life history strategy/K-strategy). Европейцы же находятся посередине, но ближе к азиатам. Первый тип поведения подразумевает меньше родительской заботы и репродуктивно окупается в нестабильной среде с высокими температурами и изобилием пищи, второй — в предсказуемой, но когнитивно затратной среде, где обоим родителям нужно заботиться о потомстве.

Главная проблема работы Раштона заключается в том, что он решил разделить человечество всего на три основных популяции. Его классификация упускает автохтонное население Юго-Восточной Азии (Таиланд, Вьетнам, Индонезия etc.), Южной Азии (Индия, Пакистан, Бангладеш etc.), Северной Африки, Персидского Залива, Австралии, Арктики и Америки. Возможно, автор не учитывал эти популяции, потому что на момент первого издания книги (1995) о них было недостаточно данных, либо же они просто не вписывались в его простую и непротиворечивую схему. Однако всё это разнообразие учтено в работах психолога Ричарда Линна, у которого Раштон позаимствовал теорию холодных зим (cold winters theory). В подробном исследовании Линна «Расовые различия в интеллекте. Эволюционный анализ» популяции, не знакомые с сельским хозяйством и холодными зимами имеют самый низкий интеллект и маленький мозг по отношению к телу. Это бушмены и австралийские аборигены. Не учтённые Раштоном народы — вьетнамцы, индийцы, арабы, американские индейцы — находятся по этим параметрам между чёрными африканцами и европейцами, хотя корреляция между размером мозга и уровнем интеллекта не является определяющей. Линн не оценивал все эти популяции по большинству параметров жизненного цикла, и, вероятно, с ними всё было бы не так гладко, как этого хотел бы Раштон. Зато Линн предложил ответ на вопрос, почему восточные азиаты немного умнее и намного конформнее европейцев: более холодные зимы и стабильные, но деспотичные правительства. Нестабильность средневековых «государств» и неоднородность европейских популяций будут рассмотрены в последующих текстах.

Эти работы Раштона и Линна представлены здесь, потому что 1) эти книги есть в русском переводе; 2) нужно отдать должное пионерам в области исследований человеческого биоразнообразия; 3) бóльшая часть их теорий make sense в свете более свежих исследований. Линна часто упрекают в нерепрезентативных выборках и манипулировании данных, поэтому возьмём исследование, опубликованное в престижном медицинском журнале The Lancet, где авторы используют ту же методологию и приходят к похожим результатам, что и дед-расист [Lim et al., 2018]. Правда вместо интеллекта (который также фигурирует в их работе) они дипломатично останавливаются на человеческом капитале, карта которого подозрительно напоминает карту IQ Линна. Раштон умер в 2012, но его теория о взаимосвязи расы и стратегии жизненного цикла во многом подтвердилась в исследовании с бóльшим охватом: у этничности, уровня интеллекта и стратегии жизненного цикла высокая корреляция [Meisenberg, Woodley, 2013].

Позже вышеупомянутый эколог Майкл Вудли (Woodley) в соавторстве с группой этологов и психологов опубликовал работу «Life History Evolution: A Biological Meta-Theory for the Social Sciences» [Hertler et al.]. Там они скорректировали, дополнили и совместили идеи Линна и Раштона, Кокрана и Харпентинга, автора научно-популярной книги «Ружья, микробы и сталь» Джареда Даймонда и дюжины других именитых географов, демографов, историков, антропологов, социологов и психологов. Междисциплинарность «Эволюции жизненного цикла» позволяет авторам этой книги рассмотреть все аспекты формирования и развития цивилизации. В качестве своей модели они предлагают каскад последствий (cascade of consequences), где географический ландшафт и изменения климата влияют на продовольственное изобилие и паразитарную нагрузку, что в свою очередь приводит к изменениям в структуре социальной, культурной и когнитивной экологии рассматриваемого человеческого общества. Эта модель хороша, потому что показывает важность и среды, и генов. Прав и биогеограф Джаред Даймонд: умеренный климат, горизонтальная протяжённость и размер материка Евразия упростили для населяющих его популяций освоение и распространение культурных инноваций, в том числе земледелия и скотоводства. Это, с одной стороны, способствовало усложнению социальной организации, с другой, появились новые инфекционные болезни, ставшие биологическим оружием тех, у кого был иммунитет против сообществ, у которых такой защиты не было.

Линн тоже прав: холодные зимы способствуют увеличению интеллекта, но они должны быть холодны до определённой степени. Что видно из данных самого Линна: арктический климат отбирает популяции с относительно высоким интеллектом, но делает сельское хозяйство, большие оседлые сообщества и сопутствующее им увеличение интеллекта, невозможными. Наконец, к счастью для Раштона, его теория стратегий жизненного цикла работает не только между расами, но и внутри Европы. Будто по Гегелю, Мировой Дух пробуждается на Востоке (в районе Плодородного полумесяца), постепенно передавая скипетр прогресса (культурные инновации) на Север, где более суровые условия отбирают европейцев с более высоким интеллектом и медленным жизненным циклом. Последствия этого процесса мы видим сегодня на примере разницы в национальном уровне интеллекта, уровне коррупции и других цивилизационных показателях в более южных и более северных регионах Европы соответсвенно. Иногда это работает даже на региональном уровне одного государства!

Споры о среде и наследственности, как правило, носят политический характер, а потому имплицитно подразумевают оправдание перераспределения ресурсов и статуса. В этом тексте мы не стали участвовать в подобного рода срачах: высчитывать процент наследуемости интеллекта, искать аллели, отвечающие за антисоциальное поведение, обвинять кого-то во лжи и предлагать соответствующую политическую программу. Цель этого текста состояла в том, чтобы показать, что на больших временных отрезках противопоставление nature и nurture не имеет смысла. Среда отбирает определённые гены, гены конструируют ниши в форме материальной инфраструктуры и идеологической культуры, в которых происходит последующий отбор генов. В свете этого факта разговоры о человеческих универсалиях, которые бесспорно тоже существуют (забота о потомстве, этноцентризм), меркнут перед осознанием разнообразия, которое, по определению, предполагает неравенство. В самом деле тема инаковости скучна и банальна: различия существуют даже между членами одной семьи. Куда интереснее проанализировать функцию идей эгалитаризма и универсализма в истории цивилизаций. Поэтому в следующих текстах мы снова будем говорить о Власти…

Источники

Даймонд Дж. (eng. 1997) «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ»: 4. Сила земледелия; 5. Имущие и неимущие во всемирной истории; 11. Смертоносный дар домашних животных

Линн Р. (eng. 2006) «Расовые различия в интеллекте. Эволюционный анализ»: 16. Климат, раса, размер мозга и интеллект; 17. Эволюция расовых различий в интеллекте

Пинкер С. (eng. 2002) «Чистый лист: Природа человека. Кто и почему отказывается признавать её сегодня»: 1. Официальная теория; 2. Умный пластилин; 8. Страх неравенства; 14. Корни наших страданий

Раштон Дж. Ф. (eng. 2000) «Раса, эволюция и поведение. Взгляд с позиции жизненного цикла»: 6. Раса, размер мозга и интеллект; 7. Скорость созревания, личность и социальная организация; 8. Половая потенция, гормоны и СПИД; 10. Теория жизненного цикла; 11. Исход из Африки

Cochran C., Harpending H. (2009) «The 10000 Year Explosion: How Civilization Accelerated Human Evolution»: 1. Overview: Conventional Wisdom; 3. Agriculture: The Big Change; 4. Consequences of Agriculture

Hertler S., Figueredo A. Peñaherrera-Aguirre M., Fernandes H. and Woodley M. A. (2018) «Life History Evolution: A Biological Meta-Theory for the Social Sciences»: 3. Alfred W. Crosby: Adapting Within a Matrix of Flora and Fauna; 4. The Historical Geography of Alan R.H. Baker: Scratching Out a Living After the Neolithic Revolution; 7. Famine, Pestilence, War, and Death: John Maxwell Landers’ Four Horseman Spurring Humans Faster Along the Life History Continuum; 10. James Casey: Extrapolating from Early Modern Iberia

Lim, S. S., Updike, R. L., Kaldjian, A. S., Barber, R. M., Cowling, K., York, H., … & Leever, A. T. (2018) «Measuring human capital: a systematic analysis of 195 countries and territories, 1990–2016»

Meisenberg G., Woodley M. A. (2013) «Global behavioral variation: A test of differential-K»