Create post
L5

Лада Чижова. Все линии сойдутся

Лина К.
Daria Pasichnik
Константин Войд

В серии «Новые стихи», издаваемой независимым книжным проектом «Порядок слов», готовится сборник стихов Лады Чижовой, подборка которой вошла в шорт-лист поэтической Премии Аркадия Драгомощенко в 2014 году. Мы публикуем несколько стихотворений из книги, снабженных фрагментом из предисловия Анны Глазовой.


Отстранение делает язык и родным, и неродным одновременно, оно отражает исходную ситуацию того, кто говорит в неосвоенном и, может быть, вообще не могущем быть до конца освоенным пространстве. Цельность и разъятость в их противоречивой взаимосвязи [Лада] Чижова называет словом «скважесть», т.е. язык по своим свойствам для нее — сквозной, допускающий проникновение, он не просто «скважина» между внешним и внутренним, а «скважесть», сама проницаемость мира для языка.

Течение речи идёт посредством «скважести», соединяя противоположности, темноту и белизну («в темноте белого»), но при этом само течение не меняет знак, не противоречит себе, оно единственное постоянно и способно сохранить в себе все, через что оно проходит («стабильное сохранение»). По своим свойствам речь-«скважесть» похожа на свет: свет так же способен связывать любые дискретные объекты в одну картину, воспринимаемую зрением. В «скважести» фокусируются все разъятые элементы языка, как «все линии [сходятся] в твоем глазу». Поэтому книга полна образов, связанных со светом, его прозрачностью и способностью разлагаться на цвета радуги. Разъятие света на цвета аналогично дифференциации речи и образованию отдельных ее элементов. Элементы речи (как цветà, определенные участки светового спектра), складываясь в целое, в язык в его полноте, теряют каждый свою особенность, но этой ценой достигается прозрачность, «скважесть», необходимая для говорения. Свет зовут белым, и поэтому белый и белизна появляются в стихах Чижовой с необходимой настойчивостью: это та среда, существование которой необходимо для возникновения в ней образов (поэтому неслучайным кажется и выбор названия поэтического блога Чижовой, «wight-cube»). С белизной же связывается и возникновение речи. И здесь нужно вернуться к той исходной ситуации, в которой находится субъект, говорящий в книге — к ситуации ребенка, начинающего осваивать речь.

Речь снова и снова обращается к белому — свету, цвету и листу; это ситуация, знакомая любому автору, поскольку любой пишущий, сталкиваясь с tabula rasa, вынужден преодолевать свое замешательство перед ее белизной. У Чижовой же этот момент начала говорения растягивается на все время письма, ее тексты не отпускают белизну, а тянут ее за собой, называя ее и вовлекая в речь ее образы. Один из сильнейших образов здесь, связующий белую страницу и речь ребенка — «молоко». Прежде, чем начать говорить, ребенок учится контролю над своим ртом, но еще прежде этого его рот выполняет функцию органа сообщения с миром через материнскую грудь, рот младенца — орган дочернего чувства. Тогда как существование языка начинается в стихах Чижовой с белизны, речь говорящего начинается с «белоснежного молока».

вкус белоснежного молока не оправдан
сладок
бессилен
и одомашнен
посылай письма понимай новые языки

Возвращение к памяти о младенчестве речи — то путешествие, которое совершает говорящий в книге Лады Чижовой, преодолевая, как пешеход преодолевает труднопроходимую местность, ландшафт уже освоенного, «взрослого», языка назад, к молочному источнику — первому изучению мира ртом. Пройти этот путь можно только «как будто», ведь только так, «как будто», можно избавиться и от взрослого сознания. Но карту «как будто» пути можно составить действительно, и эта книга такая карта и есть

А.Глазова

Иллюстрации Саши Бирюлина.
Иллюстрации Саши Бирюлина.

на смерть Виктора Iванiва

От точки к фигуре из линий и воздуха — немота вожделения к объему (как встать? и как — после — присутствовать?)
Вот случилось — стал слышен свет: и тьма внутри потока речи — не то же, что тьма в окне (также не мрак междусловия).
Стержень встал болью, расставляющей линии в лицо и потом — в человека, которого после творения уже не было
(только еще пару дней будут говорить слова, а дальше — иногда в день рождения, иногда в день выхода).
Легкость, потому что этот розовый пух исчезновения — он скатывается комками пыли между вспотевшими пальцами и вслед за последним шагом (здесь окно — это страх и магнит), превращаясь в подобие перьев, а мы смотрим овечьими глазами на камушки рта: как он молчит?
Неясность прикосновения руки, ставшая точкой, фигуркой, плоской, бумажкой:
если слова здесь были, то уже срослись со всей головой.
Это похоже на Землю. Да-да, это вроде Земля

***

ты шагаешь в воде — до первого выключателя
видишь их имена
по-именованы
ты спускаешься к концу и переворачиваешь шашки
это игра в городки?

вот лежит алфавит
алфавит становится богом
пробовать на язык — бога
он кругл безгласен, а значит
не вы-явлен — сколько ни отрезай по краям
до сердцевинки

это буквы во рту сплавлены
и как
назвать это
сияние
?

эта случайность не может быть
тобой
.

ты встаешь и сразу виден горизонт
пересеченье балок/гул ветряной/вертлявые ветви
и провода спутаны для тепла и кто-то за твоей спиной освободил ночных птиц

страх именован
и ночь творится

***

Выломать оскоминой ставшую часть и испытать сожаление к другому.
Еще можно вменить цветам их первоначальные значения: погребальная охра, небесный ультрамарин,
эрос зеленый, и дальше.
Можно после уже не заглядывать под ребро — там не будет остатка.
Можно ли недвижимо узнавать это непрерывно? Можно ли видеть каждую полоску света в разложении на универсальные величины — в математику? Когда конец окажется чем-то более сложным, чем ничто.
И можно ли быть при этом все тем же — собой?
В этом месте потеря языка оказывается тяжелее.
В этом месте потеря языка — не событие и не выпад.
Это — как если бы все квадраты заменили на круги и приказали:
«Говори: это звезды! Говори: это звезды!»,
но не мог бы сказать.
Расставлять предметы на знакомой местности — внутри куба, в котором есть тот огромный дуб, спустившее колесо, оборванная тарзанка и, может быть, Клязьма, прогнившая лодка у темного берега, засохшая черная пижма и много желтых ракит.
Если это весна, будет ветер и влага и еще — мать-и-мачеха.
А теперь обозначить: здесь — красный, здесь — кадмий, здесь — даже краплак, здесь — белила — и так мы дойдем до бога. Мы найдем его здесь — в границах этого места.
Бог, может быть, будет язык. И все линии сойдутся в твоем глазу — так больно и важно.
Наконец — отстранение!
Это даже похоже на голод.

***

скругление: скользнуло поперек
вдруг — «перешеек» «шейка»

и отрывали головы всем куклам
и менялись

боролись
кольями для белья
тек межреберный сок

в траву

«москва» — нарицательная недостижимость
как уже-осколки внутри названной старости
здесь быть внутри разрыву голубому

***

желтой трубой газопровода точно зачеркнуто всякое резное окно
здесь в Николо-Березовке особый экватор бога, спрятанного в вещах
и тряпочках
это — настоящая жара Урала

здесь каждый видел лицо единственного зверя
и запомнил его глаза
и его молоко

если хочешь увидеть Каму — надень собачью шкуру
и проползи под желтой трубой
нет никакой случайности: мир — числовой код

(если не оборачиваться)



***

1)

протяженность ночной тишины — нитка
вереск хрустит под напором остывшего воздуха и нежным выходит из темноты
эти розовые цветки глодает пришлая кошка

я стала никем
я стала проем
выброшена на край тишины оступившись

и долбит
кухонное окно мотылек
клюет
наслаждение отдавать себя всю целиком страху:
пропасть внутри зрачка и весенний живот

тело в лоскутном шитье — пир
стопы — желтая кожура

и встала тень крестовины окна на сдвинутых вместе лопатках

белеет стена и скрипит за стеной паркет

немножечко шторы дрожат

сухое движение — ветер теребит багульник — скачет перекати-полем пакет

свет

нанизывает мои мышцы на ночную сорочку тихо

внизу все спят

2)

дворик отцовский наискосок пересек и ушел внутрь

вот и родится сейчас новая карта местности
внутри предыдущей

ты гладишь кота и стрекот кузнечный мерцает в ушах

за спиной твоей дышит мир

ощути: это тихо вода умирает в озере за перелеском

и тянет пиявка в рот что ни попадя

проверь подлинность красоты безобразие глаза

встань и пойми этот стук за плечами
(как палкой) им отмечена грань между страхом и радостью
видеть смену одежды глаголом на теле прямом и таком ожидаемом здесь
посреди частокола и чертополохов
пахнет грудью от августа и земли

опрокинь молоко в этот раз до конца и смотри как белесую влагу
не успевшую втиснуться в эту песочную пыль собирает твой кот языком:
шершавая нежность

если время окажется облаком
перемещение вдоль будет пустым и ненужным
ты почувствуешь это
здесь у красивого дома
чья ветошь так ясно встает над твоей головой как куцее кружево
взятое из случайного натюрморта

все спят

и полуденный сон слишком ясен и вот ты

оторопел

3)

соскочил с пустоты прямо в сумму вещей
и ждешь что случится смех

это просто темно
темное утро
зима

в 10.15 пойдет разложение света
на цвета
и станут калейдоскоп трясти — тогда успевай смотреть

и успевай шагать

милая тишина
недоступна
в ушах звучит «перевертыш»
«сок травы» «маятник»
иногда «оборотень» и тогда
поворачиваешь как всегда — решкой

тесто: трудно идти в таком воздухе
отправляйся назад через арку и по переулку
и послушай:
взрывы зеленых почек на новых ветвях
и сахар грязной воды
на руках невнятен
как будто прах всего


Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Лина К.
Daria Pasichnik
Константин Войд

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About