Книга норвежского психолога Арнхильд Лаувенг «Завтра я всегда бывала львом» написана в первую очередь об опыте преодоления шизофрении. Но, как водится в хороших книгах, выловить из этого можно намного больше. Исследование любого психического заболевания даёт нам возможность определить то, что им не является, т.е. то, что мы принимаем за норму или здоровье. А также те принципы, по которым работает наша психика. Отчасти речь может идти о биохимических процессах, но в большей степени Арнхильд сосредотачивается на психоэмоциональных переживаниях. И на том, что, несмотря на нарушение определённых коммуникативных и поведенческих стратегий, человек остаётся человеком, а не становится инопланетным созданием, чей диагноз лишает его права на понимание.

Вообще проблема понимания актуальна для всех и является системной. Хайдеггер, например, уделяет большое внимание сложности процесса мышления, необходимости специального обучения ему. Обучение мышлению заключается в подчинении своего внимания тому, что нам даётся для осмысления. А если для осмысления нам даётся другой человек, во всей непостоянности и стремительности своих состояний? Познание других начинается с познания себя, поэтому исповедальный книжный монолог Арнхильд в какой-то момент обретает качества диалога, дающего читателю возможность для отталкивания и совершения «прыжка в мышление».

Постановка диагноза часто становится переломным моментом в восприятии человека окружающими и самим собой. Вероятно, это связано с тем обобщением, которое неизбежно несёт с собой любая категоризация. И вот вы уже не отдельная, самобытная личность, а некий общий случай, «психиатрический пациент». Ярлыки, как правило, идут в связке с определёнными шаблонами восприятия, которые по умолчанию блокируют процесс мышления, заменяя его набором не сильно отрефлексированных представлений. В случае с психиатрическими диагнозами это явление приобретает ещё и усиленные формы, связанные, прежде всего, с незнанием и страхом. «Как, собственно говоря, мыслят пациенты? Разве мы или они, или как там правильнее будет сказать, мыслят не так, каким-то особенным образом, так что их мышление отличается от мышления всех остальных людей?», — спрашивает Арнхильд. Отличие кроется не в мышлении, а в языке, способе формулирования мысли. А по существу за этим скрывается универсальная потребность во внимании, которая почти всегда стигматизируется обществом. Мы и сейчас не смеем явно выразить свою жажду того, чтобы нас заметили. Публичный крик о помощи будет воспринят скорее как признак несостоятельности. Но между тем это одна из базовых социальных потребностей, которая является вполне естественной, поскольку за ней стоит оценка своей ценности в глазах других. А при потере контроля над собственной жизнью, что как раз случается с принудительно госпитализированными пациентами, эта потребность лишь усиливается. И чем меньше остаётся контроля над своей жизнью, тем более значима поддержка со стороны других. А симптомы могут как раз выступать сигналами этой потребности во внимании, заменяя ограниченные заболеванием коммуникативные возможности. «Один из возможных подходов к объяснению симптомов заключается в том, чтобы видеть в них ответ на определённую жизненную ситуацию, в которой пациент находится в данный конкретный момент. <…> Такой подход показывает, что симптомы могут выступать в роли своеобразного языка, но в этом контексте язык направлен в первую очередь на выражение потребностей или желаний личности, так что симптом становится способом удовлетворения этой потребности». Иными словами, истоками проблемы здесь может стать нежелание понять другого, подчинить своё внимание тому, что стоит за языком симптомов. Кроме того, Арнхильд указывает на часто возникающую фундаментальную ошибку атрибуции, из–за которой люди склонны объяснять поведение других их личностными особенностями, а не следствием определённого стечения обстоятельств. А ярлыки и диагнозы «облегчают» процесс упрощённого восприятия других. Всё это абсолютно справедливо и для повседневной коммуникации, а крайние случаи лишь делают эту проблему видимой.

Для прояснения истины (а значит и для процесса мышления) необходимо любопытство. Готовые определения не оставляют места для понимания, в лучшем случая являясь лишь слепком с чужого знания. В более общем случае от общепринятой модели объяснения тех или иных явлений зависит отношение к тем, кто не соответствует норме по формальным признакам. Так, психические больные в одно время считались околдованными или бесноватыми, а сегодня они маркированы своим диагнозом. В заключение хочу привести важную цитату из книги Арнхильд, которая может стать хорошим трамплином для «прыжка в мышление»: «Что ты за человек? И в каком контексте ты — это ты? Ибо люди редко бывают сами по себе. Человек проявляется как человек в той или иной системе, но под влиянием системы человек может меняться. Для того чтобы понять человека, мы должны видеть как единичное явление, так и общее целое. Наверное, даже так мы никогда всего не поймём, но, возможно, поймём всё-таки больше, чем поняли бы, исходя из диагноза. Ибо диагноз может только описывать. Для того чтобы прийти к пониманию, мы должны видеть человека».