Что может быть интереснее, чем исследование взглядов оппозиционных россиян? Кто-то может сказать: «Что угодно». Однако тема, кто из оппозиционных россиян самый оппозиционный, кажется, становится всё популярнее. Одна из самых заметных дискуссий 2022–2023 гг. — кто же является «хорошим русским»?  Дискуссию породило заявление организаторов Российской антивоенной конференции  о том, что российские эмигранты смогут получить документ «хорошего, европейского русского», чтобы не попасть под санкции, и эта новость сразу разошлась на мемы в интернете. 

 2024 год обещает быть более интересным. Ведь открывает его историк Дмитрий Дубровский, посвятивший один из своих свежих текстов в "Новой Газете. Европа" так называемым праволиберальным россиянам, которые, по его мнению, уподобляются российской власти. Не буду лукавить — прочитала с интересом и с большим удивлением наткнулась на свое имя в качестве примера таких праволиберальных россиян. 

«Одна из давнишних проблем анти-авторитарной дискуссии в России связана с ее очевидным правым креном» — так начинается статья с дальнейшим разбором основных «праволиберальных идей» (формулировка автора) россиян. Причем не простых россиян, а эмигрировавших. Как пишет Дубровский в начале статьи: «свободные от цензуры и преследований, живущие за пределами страны россияне часто демонстрируют идеологические инстинкты, схожие с инстинктами представителей власти». Хотя далее статья будет несколько о другом, всё равно было удивительно встретить в ней себя — меня зовут Дина Тороева, я осталась в России после февраля 2022 года, получила разные государственные санкции, и оказалось, что по мнению Дмитрия Дубровского, у меня есть «инстинкты, схожие с инстинктами представителей власти». Сам Дубровский, видимо, считает себя «левым», а значит, лишенным таких «инстинктов». 

Любопытно, что историк Дубровский, который преподает сразу в нескольких университетах, не считает нужным ввести хотя бы какие-нибудь дефиниции «правого» и «левого». И, возможно, правильно делает, ведь учёные часто не могут дать краткое и ёмкое определение, что это такое, потому что оно никогда не будет исчерпывающим. Например, в книге историка правой мысли Дмитрия Моисеева «Политическая доктрина Юлиуса Эволы в контексте “консервативной революции” в Германии» определениям «левого» и «правого» посвящено тридцатистраничное введение, где выделяется пять оппозиций —  различия в представлениях об онтологии, равенстве, истории, принципах общественной организации и доминировании политического или экономического… Так, как пишет Моисеев, «правые» теории воспринимают неравенство как естественный порядок вещей, признают доминирование политики над экономикой, «левые» же трактуют историю как эволюцию на пути к равенству, но всё это не единственные маркеры этих теорий. Естественно, Моисеев далеко не первый и не единственный, кто думал над этой проблемой: труды о правом и левом можно найти у историков (например, Норберто Боббио), политологов (например, Эндрю Хейвуд), психологов (например, Джефф Гринберг), лингвистов (например, Джордж Лакофф). Короче, у кого угодно, только не у Дмитрия Дубровского.

Что ж, возьму на себя тяжёлую ношу и прокомментирую статью Дмитрия Дубровского, полную различных противоречий, несостыковок и неточностей. 

Неточность, которая бросается в глаза первой, это заявление о россиянах, «живущих за пределами страны». В своем тексте Дубровский рассуждает вообще не о них, у него смешались кони и люди: в одном углу — эмигранты Юлия Латынина, Гасан Гусейнов, Михаил Светов, в другом — оставшиеся в России Даниил Коцюбинский, Александр Кобринский, партия «Яблоко» и я. Не сомневаюсь, что у всех перечисленных можно найти что-то идеологически общее, однако все они в разной степени свободны от цензуры и преследований. И уже эта неряшливая формулировка снижает доверие к последующему анализу — нужно было определить, о какой степени подцензурности «праволибералов» идёт речь или почему эта подцензурность не имеет значения, раз уж перечисляются все подряд. Но зачем тогда вообще уточнения про цензуру и преследования?

Уточнения — это слабое, на мой взгляд, место текста Дубровского. Термины «левое» и «правое» даются без каких-либо пояснений, определений или хотя бы ссылок, как будто рядовому читателю медиа это должно быть и так понятно. Увы, это не так: подобные разделения могут иметь политические, экономические, психологические и прочие критерии. Почему именно Дубровский, а не многочисленные «праворадикальные» авторы, которых он цитирует, должен был заняться определениями? Да потому что он рассматривает не «отдельные кейсы», где можно догадаться по контексту, а пытается анализировать феномен целиком, подводя к выводу о неприятии «праволибералами» советских практик (хотя даже этот вывод берется не из личных размышлений Дубровского, а из книг Россена Джагалова и Ильи Будрайтскиса). В результате получается винегрет из «праволиберальных» взглядов: 

Историк Даниил Коцюбинский, по Дубровскому, праволиберал — ведь он называет «новым тоталитаризмом» ряд западных феноменов. Однако Коцюбинский уже давно и последовательно выступает за независимость Палестины в границах 1967 года, что, как считает Дубровский, атрибут «левой» общественности. Взгляд Коцюбинского по вопросу Палестины не взялся из ниоткуда: в 2013 году он написал книгу «Глобальный сепаратизм — главный сюжет XXI века», в которой сказано, что будущее — за регионами и свободными городами, а не за национальными государствами. В данный момент времени это очень сильно роднит Коцюбинского с деколониальными исследователями (хотя сам он называет себя регионалистом), которые часто называют себя левыми.  

Или филолог Гасан Гусейнов, который, по Дубровскому, недостаточно левый из-за того, что он не оценил пропалестинский текст философа Джудит Батлер. Зато Гусейнов считает «левых студентов», не использующих язык ненависти, более продвинутыми и говорит о них с явной симпатией, о чем можно судить из его интервью 2020 года. А что касается языкового вопроса, то в нем Гусейнов — и эксперт, и, наверное, по Дубровскому, «левак»: о русском языке как инструменте империи для подавления других языков филолог высказывался не раз и не два.

Почему Дубровский всего этого не учитывает? Просто не попало в поле зрения? Или обычное передёргивание, чтобы выставить кого-то недостаточно «левым»?

Передёргиваний в тексте Дубровского и правда много. Например, рассуждая о книге Коцюбинского, он пишет: «Показательно, что себя автор, очевидно, относит к тем, чьи взгляды преследуются “агрессивным левацким большинством”». Коцюбинский не использует в своей книге подобной сниженной лексики, и Дубровский об этом прекрасно знает, ведь сам писал рецензию на эту книгу. Затем «рецензию на рецензию» опубликовал уже Коцюбинский в журнале «Город 812», который Дубровский называет «праворадикальным». Какой же этот журнал праворадикальный, если там опубликована моя антисионистская статья ещё задолго до 7/10, когда Израиль в рамках операции «Рассвет» превентивно обстрелял Газу?! А вот у Дубровского никаких текстов в медиа об операции «Рассвет» мне не удалось найти. Выходит, в этом вопросе я «левее», чем он? (Кстати, Дубровский в своих соцсетях написал, что якобы «Город 812» не предоставил ему площадки для ответа Коцюбинскому, однако главный редактор издания сообщил мне, что Дубровский никогда с ним не связывался).

Но эти ляпы можно списать на то, что «левое» и «правое» Дубровский пишет слишком широкими мазками. Давайте разберёмся с тем, что пишет Дубровский по поводу филолога Александра Кобринского, где первый просто недостаточно внимательно отнёсся к материалу. Приведу отрывок полностью: 

«Вспомним дело профессора Кобринского, которого ряд студенток — в материале издания «Холод» — обвинили в домогательствах и неэтичном поведении. В ответ профессор подал в суд на публикацию и выиграл. В суде была предпринята попытка заставить редакторку раскрыть имена своих источников, которые она, как журналист, имела право не раскрывать». 

Во-первых, Кобринского обвинили анонимно — никто так и не смог проверить, студентки это или нет.

Во-вторых, по закону редакция СМИ имеет право не раскрывать имена, но в этом случае именно редакция должна доказывать истинность утверждений, иначе возможна любая клевета под прикрытием «нераскрытия источников» (стоит вспомнить, как и для чего в тех же США существует профессия фактчекера). В России же — закон о СМИ, статья 41, абзац 2: «Редакция обязана сохранять в тайне источник информации и не вправе называть лицо, предоставившее сведения с условием неразглашения его имени, за исключением случая, когда соответствующее требование поступило от суда в связи с находящимся в его производстве делом».

В-третьих, непонятно, почему Дубровский не упоминает второго ответчика в деле Кобринского — «Народные новости», входившие в медиагруппу Евгения Пригожина, на которых ссылалась автор статьи.  

«Интересно, что партия «Яблоко» обсуждала эту историю на своем заседании (профессор — активный член партии в Санкт-Петербурге) и решила проигнорировать инициативное расследование, проведенное членами партии и подтвердившее описанное в статье. Другие известные яблочники выступили в защиту «преследуемого врагами профессора». 

Что касается расследования, предлагаю почитать, как оно проводилось со слов самого Кобринского: была создана группа в Телеграме, участники которой не общались с Кобринским вообще и решили, что именно они будут комиссией. Но эту деталь я упоминаю, скорее, для более объёмной информации — вдруг кому-то захочется узнать, как дело Кобринского связано не столько с харассментом, сколько с расколом в партии «Яблоко», сторонниками Максима Каца и прочей петербургской рутиной… На месте Дубровского я, если бы хотела описать «инстинкты» «праволибералов», взяла бы более чистый кейс — реакцию на харассмент Ивана Колпакова, например. Или даже самого Харви Вайнштейна — его довольно много обсуждали в русскоязычных медиа. 

Наконец, перейду к тому фрагменту статьи, который посвящён мне…

 «Откровенно женоненавистнических заявлений в этой дискуссии было немного. Однако отрицание существования самой проблемы и постоянное апеллирование к «проискам врагов» и «вторжению в чужую личную жизнь» и в этом случае объединяет американских и российских консерваторов. <…> С точки зрения аргументов наиболее показательной была статья, опубликованная в петербургском праволиберальном журнале «Город-812» под заголовком “Все против Кобринского! Почему борьба с харассментом — удел трусливых”. Авторка Дина Тороева в этом тексте называла современность эпохой “противостояния беспомощных мужчин и трусливых женщин”». 

Не рекомендую Дмитрию Дубровскому использовать феминитивы в отношении людей, в чьей гендерной идентичности он не уверен. А также в отношении тех людей, которые сознательно и последовательно во всех текстах называют себя «автор». К каким-то из этих людей я определённо отношусь. Пусть Дмитрий Дубровский сам угадает, к кому именно. 

Вообще есть у меня подозрение, почему Дмитрий Дубровский называет «праволиберала» — «авторкой», прекрасно понимая, что такое слово «праволиберала» непременно оскорбит. Происходит так потому, что я в его понимании не «левая», а значит — недостаточно прогрессивная, недостаточно заслуживающая «будущую Россию», а значит и право на самоназвание. В понимании Дубровского «левое» — это значит справедливое, рациональное, безопасное, словом, то, что гарантирует отсутствие репрессией и даже обломков самовластья. Процитирую уже упоминавшуюся книгу Дмитрия Моисеева, который среди прочих критериев левого и правого пишет об отношении к истории (а мы помним, что Дубровский историк):

 «Третья принципиальная оппозиция — это отношение к истории. Любая сущностно «левая» теория исходит из понимания исторического как бесконечного прогресса (от тьмы прошлого к свету будущего) и эволюции (от более диких, упрощенных и первобытных форм к более «цивилизованным», сложным и совершенным), как постепенного разворота к справедливости — от всевозможных форм дискриминации к установлению более честных, непредвзятых и справедливых (с точки зрения упомянутых выше представлений о стремлении к равенству) во всех отношениях формаций».

На то, что Дубровский, по его мнению, принадлежит к «свету будущего», намекает читателю безапелляционный и высокомерный тон статьи. Экстракт его тона — в формулировке «идеологические инстинкты, схожие с инстинктами представителей власти». Инстинкты! Слово, с помощью которого вообще-то описывают не людей, а животных. Автор может мне возразить, что это просто яркая метафора. А знаете, что ещё было метафорой? Фраза министра обороны Израиля Йоава Галанта о «войне с человеческими животными» в контексте полной осады Газы! Впрочем, не буду привязываться к словам, а прокомментирую некоторые цитаты Дубровского по существу. 

 «Осознанные левые взгляды в России и российском сообществе за рубежом крайне слабо развиты и мало распространены» — что значит «осознанные»? Судьи осознанности — кто? Сам Дубровский? Тогда где его критерий осознанности? Дубровский всё же является историком, а не псевдовосточным гуру, что сейчас пропагандируют некую осознанность на каждом шагу и продают инфокурсы.

 «Чтобы стать настоящей контр-элитой, активной части российского общества было бы полезно провести критическую оценку собственных взглядов» — Дмитрий Дубровский и повесть о настоящей контр-элите… Опять вопрос: где критерий этой настоящности? Был ли Алексей Навальный, выступавший за ограничение потока мигрантов, настоящей «контр-элитой»? Кстати говоря, почему Навальный, входивший в свое время в движение «НАРОД» и так от него и не открестившийся, вообще не упоминается в статье? Наконец, почему Дубровский даёт прямые указания целой общности, которая его об этом не просила и имеет диаметрально противоположные взгляды? Потому что взгляды Дубровского настолько левые, что они правее? Такой вот каламбур.

«Взгляды и представления контр-элиты — чтобы она могла считаться контр-элитой — должны принципиально отличаться от взглядов российской диктатуры. Если этого не происходит, подлинная контр-элита может толком и не сформироваться» — я правильно понимаю, что секрет счастья прост — надо быть Путиным наоборот? Но для этого даже размышлять не надо, и, как мне кажется, именно из-за такого отзеркаливания так много российских оппозиционеров поддерживают Израиль. Как говорится, если Евтушенко против колхозов, то я — за. Но ведь когда Бродский произносил эту фразу, он был очень болен. А с Дубровским — исследователем, историком, профессором! — вроде бы всё нормально… да и если вспомнить других учёных, например, Норберто Боббио (книга «The Significance of a Political Distinction»?), то они пишут и о том, что в демократических обществах «левые» и «правые» сходятся и расходятся в разных точках. Они не противопоставлены жёстко элитам и контр-элитам, а просто сосуществуют друг с другом.

«…российские правые либералы — несомненно, произраильские…» — несомненно. Как минимум один в статье Дубровского закрался антиизраильский. Но всё равно не сомневайтесь, это вредно для тех, кого Дубровский называет «независимо мыслящими и критически настроенными россиянами»!

Вернемся к теме харассмента, которую освещает Дубровский. 

«Студентки, по ее мнению, «не жертвы», потому что «не дети, и сами несут ответственность за свои поступки», а «интеллектуальная атмосфера, в которой обитает Кобринский», якобы «рассматривает студента как субъект, а не объект» — с чем здесь спорит Дубровский (о полемической составляющей говорит слово «якобы»)? По мнению преподавателя Дубровского, студенты — это дети и в университетской среде должны восприниматься как объект? Уж не стоит ли студентам Дубровского боятся, что он их выпорет? Так как раз поступают с детьми, которых считают объектами. И, конечно же, выпоротые дети — это жертвы, всё сходится! В разделе про харассмент не хватает сильно противопоставления, и слова «якобы» здесь не хватает. Удивительно, но в своём идеальном «левом» Дубровский не упоминает ни одной (!!!) российской феминистки, хотя их очень много — эмигрировавших и оставшихся, интерсекциональных и радикальных, хороших и разных. Или не очень удивительно? Ведь текст написан мужчиной… Отсылаю Дмитрия Дубровского к тексту Даниила Жайворонка о так называемых неправильных феминизмах (в понимании Дубровского — недостаточно «левых»).  

 И много чего ещё есть в тексте Дмитрия Дубровского — интересных замечаний, любопытных наблюдений и прочих вздорных домыслов. Но лично для меня самый интересный вопрос — почему вообще Дубровский концентрируется на праволибералах и пишет о том, что они доминируют в оппозиционном обществе? Есть какие-то исследования? А если да, то к какому времени они привязаны (формулировка «до и после войны» слишком размытая)? Может быть, есть какие-то критерии — узнаваемость, количество подписчиков, цитируемость в медиа? Если так, то как вообще мое имя (буду честной с читателем: я не самый популярный публицист) оказалось в одной статье с Юлией Латыниной? Как можно было в разделе про Me Too привести в пример качестве «левого» издания «Холод», у которого 60 тысяч подписчиков в Телеграме, а в качестве «праволиберального» — «Город 812», у которого их 500? Кто здесь «доминирующая идея», а кто андердог?

Мне кажется (и это мое личное мнение), что Дубровский просто находится в плену так называемого white gaze (взгляд белого человека) и, сфокусировавшись на «праволиберальных взглядах», попросту не заметил тренд на деколониальность, этнические инициативы и движения. Не заметил, что об этом пишут почти все медиа — от «Радио Свобода» до The Village. Не заметил «Форум свободных народов России», не заметил различные региональные фонды («Свободная Бурятия», «Свободная Якутия», «Свободная Калмыкия», «Новая Тыва» и т. д.), не заметил деколониальные медиа и конференции. Не буду рассуждать о том, насколько эти движения правые или левые, просто дам ссылку на свой текст «Русня и чурки», посвящённый оппозиционно-этническим спорам. По той же причине, по которой Гарри Каспаров захотел стать «хорошим русским», Дмитрий Дубровский захотел стать «хорошим левым». 

Что можно сказать напоследок? Мне было бы очень удобно спорить с Дмитрием Дубровским с так называемых (им называемых!) левых позиций. В конце концов, я — молодая женщина бурятского происхождения из Череповца, а Дмитрий Дубровский — цисгендерный белый мужчина с PhD, который преподает в Европе, то ли в Латвии, то ли в Чехии. Довольно комично выглядит то, что европейский интеллектуал вроде бы захотел порассуждать об обществе в целом, а вместо этого приписывает недостаточно левой мне (и другим) какие-то там инстинкты — мол, неправильно сопротивляюсь Путину, уподобляюсь ему. Но я не буду стыдить Дмитрия Дубровского за то, что он, скажем, не упомянул ни одну феминистку. Я не из тех, кто ищет лёгких путей. Поэтому дам Дмитрию Дубровскому шанс оспорить мои тезисы и не заставлю его, как говорится, чекнуть свои привилегии…

P. S. «Новая Газета. Европа» отказала в публикации данного материала. Впрочем, как и многие другие медиа.