Книга Н.И. Никитина «История казачества: аспекты научные и политические» посвящена анализу наиболее дискуссионных и актуальных проблем истории казачества. В центре внимания автора — время и место возникновения первых казачьих сообществ, их этнический и социальный состав, особенности общественной организации и ее эволюция, характер взаимоотношений вольных казаков с Московским государством, роль казачества в присоединении и освоении зауральских территорий России. Автор доказывает научную несостоятельность широко распространенных ныне «концепций» о происхождении и ранней истории казачества, противопоставляющих его русскому народу и Российскому государству, искажающих суть и характер деятельности казаков в Сибири и на Дальнем Востоке. В Заключении автор касается вопроса о возрождении казачества.

Псевдонаучные версии происхождения казачества: общий обзор

Бытующие ныне псевдонаучные «теории» происхождения казачества в основном восходят к дилетантским сочинениям таких исследователей казачьей истории, как например директор Новочеркасской гимназии А.Г. Попов. (В своем двухтомнике «История о Донском Войске», который вышел в 1814–1816 гг., он объявил древнейшими предками казачества легендарных амазонок.) А более прочную основу псевдонаучных воззрений заложили работы «автономистов» и «сепаратистов» второй половины XIX — первой трети XX вв. — В.М. Пудавова, Е.П. Савельева, В.А. Голубинцева, И.Ф. Быкадорова, П.К. Харламова и других самодеятельных исследователей казачьей истории. В современной литературе их, «следуя за источником», порой именуют «казакоманами» и «казачьими националистами», отстаиваемые ими взгляды на происхождение казачества называют «автохтонной теорией», а противостоящую ей традиционную для нашей историографии концепцию — «миграционной теорией». Продолжив свою публикаторскую деятельность в эмиграции, эти авторы передали свое видение предыстории и ранней истории казачества следующему поколению историков-эмигрантов, типичными представителями которых явились, например, создатели трехтомного «Казачьего словаря-справочника», вышедшего в 1966–1970 гг. в США (редакторы-составители — Г.В. Губарёв и А.И. Скрылов), которые разделяли все основные концепции казачьих «автономистов» и «самостийников» начала ХХ в., также демонстрируя на каждом шагу свою политическую ангажированность и недостаток (а то и полное отсутствие) научной подготовки.

Взгляды большинства представителей этого течения исторической мысли сформировались в годы Гражданской войны, когда на Дону и Кубани были созданы «самостоятельные государства», потребовавшие соответственного идеологического обеспечения. Впоследствии уже в эмиграции идеологи казачьего сепаратизма (главным образом донцы и кубанцы) действовали уже в рамках организованного ими «Вольноказачьего движения» и назывались обычно «казакийцами». Они заявляли, что «только в самостоятельном государственном бытии (суверенного государства или государств) казачество может осуществить высшее благо — развитие духовное и культурное, равноправное, свободное сожительство населения своих краев, экономическое развитие их» (И.Ф. Быкадоров), и обосновывали свое право на этот суверенитет утверждениями о «древнем и немосковском» происхождении казачества. Квинтэссенция казачьего сепаратизма предельно четко была выражена в словах генерала-коллаборациониста П. Краснова, произнесенных перед своими соратниками в Потсдаме в 1944 г. и противоречивших многому из сказанного им же ранее: «Казаки! Помните, вы не русские, вы казаки, самостоятельный народ. Русские враждебны вам. Москва всегда была врагом казаков…»

Далеко не все казаки-эмигранты разделяли эту точку зрения и сотрудничали с гитлеровской Германией, где на официальном уровне казаки были признаны потомками германского племени готов. Главный идеолог «казакийского» движения генерал И.Ф. Быкадоров, поняв, что оно своекорыстно используется иностранными спецслужбами, отошел от него еще в 1932 г., заявив, что «казачья самостийность является не благом, а большим злом для настоящего и будущего казачества» . Среди оказавшихся на чужбине казаков встречались и те, кто придерживался подлинно научных взглядов на прошлое казачества и не мыслил его будущего вне России (см. ниже), но тон в публичных выступлениях об исторических судьбах казачества еще долго задавали «самостийники». На выдающегося русского историка А.А. Кизиветтера, также находившегося тогда в эмиграции, они производили тягостное впечатление. Он выражал обеспокоенность по поводу «опасных последствий» для будущего возрождения казачества действий тех его представителей, которые искажают «подлинную историческую традицию» и «в угоду самостийным тенденциям и вразрез с исторической истиной выдвигают вздорные теории о том, что казачество есть особая нация, отдельная от русского народа» . Заметной фигурой в эмиграции был и С.Г. Сватиков — доктор философии, получивший в молодые годы юридическое образование, а в зрелом возрасте (с 1918 г.), плотно и серьезно занявшийся историей донского казачества. Не будучи казаком, он, тем не менее, активно сотрудничал с «казакийцами», но по вопросу о происхождении казачества занял противоположную им позицию. Сватиков считал, что казаки появились в XV — начале XVI вв., а попытки представить их особой нацией называл «ненаучными и вздорными домыслами». Однако позитивного отклика подобные заявления не встретили ни у большинства казаков-эмигрантов, ни у нынешних адептов казачьей «самостийности».

Если кратко обобщить суть взглядов казачьих «автономистов» и «сепаратистов» на происхождение казачества, то она будет такова. Казаки — это особый народ, не только не имеющий по своему происхождению ничего общего с русским (великорусским) народом, но и «полная противоположность ему» (как выразился генерал И.Ф. Быкадоров). Непосредственными предками казаков в этой связи называются либо практически все народы, издревле проживавшие в Подонье-Приазовье и Северном Причерноморье (киммерийцы, скифы, сарматы, готы, гунны, авары, хазары и т. д. — вплоть до древних славян), либо один, собственно «казачий», народ, живший в древней стране «Казакии».

Как утверждал Е.П. Савельев (весьма авторитетный для нынешнего казачества автор), казаки — это «особый самобытный народ, принявший христианство еще в IV в.», имеющий «арийские корни», принимавший активное участие еще в Троянской войне (XIII–XII вв. до н. э.) и основавший Рим. Потом, согласно «концепции» Савельева, в состав «древнего казачества» вливались и самые различные племена, но они не изменили его этнической природы, так что казаки являются не только особым, но и древнейшим народом на земле, сыгравшим исключительную роль в истории человечества. А в представлении выходца из калмыцкого казачества Ш. Балинова, тесно сотрудничавшего в годы Второй мировой войны с гитлеровцами, «казаки — особый народ, с сильной примесью тюркской крови», они «являются коренными обитателями исторической Казакии (современных Казачьих Земель)» и «со времен Хазарской империи (вторая половина VII ст.) и вплоть до самого конца XIV ст. (распад Золотой Орды), т. е. на протяжении почти 600 лет, беспрерывно жили на своей древней земле, сохраняя свое национальное лицо, народный быт, хозяйственную структуру, свою христианскую религию». Ссылался при этом Ш. Балинов на некие (конкретно не названные) «данные» «казачьих историков и объективных иностранцев».

Отдельная ветвь эмигрантской историографии представлена работой А.А. Гордеева «История казаков». Ее автор выводил казаков в основном все–таки из русских людей, полагая, что казачество хоть и имело «древние корни», но сформировалось только в середине XIII–XIV вв. и главным образом из тех «данников крови», которых монголо-татары брали с Руси после ее покорения и расселяли у себя в качестве пограничной стражи.

С 1990-х гг. наряду с эмигрантской литературой по казачеству появляется все больше работ наших отечественных авторов, не слишком хорошо разбирающихся в истории, но тем не менее рисующих собственные картины возникновения казачества смелыми и решительными мазками. Так, географ по образованию, литератор и журналист Мурад Аджиев (позднее — Аджи) выводит казаков напрямую из половцев (кипчаков), якобы лишь в XVIII–XIX вв. насильственно («по законам колониальной генетики») русифицированных «царизмом», несмотря на ожесточенное сопротивление. Из сочинений Аджи (ева) изумленный читатель узнаёт, что казацко-крестьянские восстания XVII–XVIII вв. (под предводительством Разина, Булавина, Пугачева), «на самом деле» является ничем иным, как «освободительными движениями половецкого народа» против Российской империи. Но она, как пишет Аджи (ев), в конце концов «поглотила обескровленную степь. Как удав медленно заглатывала добычу».

Еще один весьма плодовитый и охотно издаваемый в последние годы в России поборник ее «нетрадиционной истории» — А.А. Бычков — тоже не видит у казаков никаких славянских корней. Он считает, что, «донские, гребенские и т. д. казаки» — это «потомки татаро-монголов, смешавшиеся с тюркскими, аланскими и черкесскими жителями южных степей». О русских же корнях казачества, по мнению А.А. Бычкова, вообще не может быть речи, ибо как этноса русских «до Петра I не было. Нигде. А что же было? Были литовские, финские, иранские, адыгейские, тюркские племена. Пришли западнопольские переселенцы, принеся с собой христианские представления, и началось объединение разноязычных народов в единую общность, языком межплеменного общения которых стал славянский — язык новой веры», а он, в свою очередь, образовался «на основе балтского (венедского) языка, “испорченного” иранским и германским влиянием».

Известный ученый-металловед, ветеран оборонной промышленности России А.А. Арцруни выдвинул версию армянского происхождения казачества. Как сказано в аннотации к его книге, автор «реконструирует историю казачества, связывая ее с историей армянского вольного конного воинства “кА-аза-тов”, тем самым увеличивая историю казачества на несколько тысячелетий».

Священники А. М. и В.М. Гнеденко издали книгу, рекомендуемую по благословению Архиепископа Екатеринодарского и Кубанского Исидора в качестве учебного пособия для воскресных школ. В ней говорится, что «казаки запорожские и донские происходили из одного корня — православных потомков скифов и гуннов», которых авторы называют «предками славян».

Гораздо шире взгляд на происхождение казачества у Тамары Литвиненко. Он нашел детальное отражение в ее большой статье, опубликованной в московском журнале «Казаки», издаваемом активистами казачьего возрождения. В поисках «прародины казачества» Т. Литвиненко забралась аж в VIII–VII тысячелетия до н. э., по сути дела отождествив с «первыми казаками» все индоевропейские племена и народы, жившие тогда, по ее представлениям, в «южноурало-сибирской лесостепи» и занимавшиеся кочевым скотоводством. «Казаками» у Т. Литвиненко стали и арии, пришедшие на современную территорию Ирана и Индии «с Урала» во втором тысячелетии до н. э., и киммерийцы, обитавшие в Северном Причерноморье в VIII–VII вв. до н. э., и среднеазиатские саки с причерноморскими скифами («казаки 1-го тысячелетия до н. э.»).

С древних ариев теперь начинают историю казачества и многие другие идеологи и активисты казачьего возрождения, и одни лишь названия издаваемых ими книг («История казачества от Рождества Христова» и т. п.) говорят сами за себя.

Ростовский журналист и тоже активист казачьего возрождения В.И. Вареник выпустил книгу «Происхождение донского казачества», и начинает он ее такими словами: «Что есть казачество? Откуда взялся этот народ, отчего, говоря “я — казак”, чувствуешь некий озноб под кожей, словно распахивается даль истории и ты прикасаешься к сокровенным корням самого рода человеческого?… Хочется верить, что смутное ощущение причастности казачества к самым глубинным корням рода человеческого соответствует историческим реалиям…». Намекая таким образом на принадлежность казачества к древнейшим народам земли (а конкретнее — к «арийской ветви индоевропейской расы человечества»), В.И. Вареник вместе с тем полагает, что донские казаки — это всё же в основном потомки славян, но, правда, только тех, которые в VIII–IX вв. осели на Дону и сохранились там после монголо-татарского нашествия, 250 лет умело маскируясь и скрываясь в труднодоступных местах поймы Дона. В результате смешения этих славян с тюрками (татарами) якобы и образовался особый «славяно-тюркский этнос донских казаков».

Впрочем, о гипотетической возможности сохранения на Дону до XV–XVI в. каких-то остатков славянского населения писали еще некоторые дореволюционные исследователи (Х.И. Попов, П.П. Сахаров) и казачьи «автономисты». Позднее «не исключали» ее и некоторые профессиональные историки (о чем речь у нас еще пойдет ниже). А некоторые современные авторы, развивая эту точку зрения, считают необходимым признать казаков «четвертым восточнославянским народом» (наряду с русскими, украинцами и белорусами), но в этом, как и с «арийской прародиной», тоже не слишком оригинальны: аналогичные взгляды были присущи ряду идеологов «казачьего национализма» еще в начале ХХ в. 1

Почти целиком на эмигрантской «казакийской» литературе построил свои концепции один из самых радикальных активистов современного казачьего движения — Верховный атаман Великого братства казачьих войск В.Ф. Никитин. Он был убежден в том, что «история казаков четко прослеживается с первых веков христианства», а «невозможность происхождения свободных, вольных казаков, степных рыцарей, природных конников, бесстрашных воинов, искусных моряков, сознательных граждан с подлинным демократическим укладом общественно-государственной жизни от беглых русских крестьян-рабов сама по себе понятна» и является «очевидной истиной», в отличие от теории, «в силу каковой казаки в прошлом — беглые крестьяне, озорные людишки, преступники, лиходеи, “воровские шайки”». Ибо она, по убеждению В.Ф. Никитина и цитируемых им «казачьих историков», является просто «сказкой», не имеет ни прямых, ни косвенных доказательств, «была выдвинута русскими историками в первой половине XIX столетия» с единственной «политической целью — разрушить идею происхождения казачества из местных донских народов, живших здесь до татарского нашествия, и, таким образом, выбить историческое оружие из рук казаков в их борьбе за самобытность начал в устройстве своей жизни».

В.Ф. Никитин крайне возмущен тем, что «некоторые из казаков до сих пор всё еще считают себя русскими». Но причины этого ему тоже «понятны», и объяснения их созвучны вышеприведенным утверждениям М. Аджи (ева): «…Благодаря перевесу физической силы да неописуемым насилиям и террору русским царям удалось после долгой и упорной борьбы сломить волю казачества, постепенно овладеть его добром и посеять среди него разлагающий яд обрусения <…> Подчинив казачество и включив их земли в свой состав, Россия упорно, настойчиво и безостановочно обращала казаков в “русских”».

Не менее радикален в своих суждениях и И.В. Качанов — казачий активист, выпускник Дагестанского университета, получивший квалификацию «историк, преподаватель истории». Свою брошюру о казачестве он написал, отталкиваясь, главным образом, от безнадежно устаревших сочинений географов и историков XVIII — начала XIX вв., дилетантских работ казачьих «автономистов» и «сепаратистов» начала ХХ в. и даже от кульбитов большевистской национальной политики в 20-е гг. ХХ в., когда статусом «народа» кто только ни наделялся. О «глубине» исторических познаний самого И.В. Качанова можно судить хотя бы по таким примерам: к «Дикому полю» он относит территорию Казанского и Сибирского ханств, считает, что «казаки играли главную роль во взятии Казани», а легенду о награждении Иваном Грозным Ермака титулом князя Сибирского воспринимает как реальный факт.

Исходя из своего убеждения в том, что казаки — отдельный самостоятельный народ, И.В. Качанов категорически возражает даже против выражения «возрождение казачества», аргументируя это тем, что не говорят же у нас о «возрождении татарчества, чеченчиства, черкесчиства или руссчиства». А проблемой происхождение этого «народа» он вообще не заморачивается, ибо она ему предельно ясна. Расценивая любое упоминание о «казаках» в источниках XIII–XIV вв. как бесспорное свидетельство реального существования «казачьего народа» в те времена, И.В. Качанов пишет: «Потомки скифов, сарматов, бродников, торков, берендеев, касогов, хазар, славян, черкасов, половцев, чигов: вот племена, которые объединились в казачий народ».