Композитор Дмитрий Курляндский о непонимании

Я не понимаю такое явление, как «публика в целом». Мне кажется, что идея публики как единого организма, который направляется либо в одну точку, либо в другую, уже не работает. Может быть, еще недавно она работала, но сегодня — уже нет. Искусство стратифицировалось, и публика вместе с ним. Каждое направление, которых сейчас бесконечное множество — сколько авторов, столько направлений, сколько композиторов, столько стилей, — находит свою аудиторию. Можно сетовать, что у того или иного композитора, художника не очень многочисленная публика, но дело в том, что понятие большой публики сейчас стирается. Есть привычные вещи, они продолжают работать по инерции на большинство, но одновременно возникает много параллельных процессов, которые собирают свою аудиторию. И она на удивление разнообразна и обширна.

Долгое время в обществе была сильна традиция единения вокруг произведения искусства, которое должно быть понятным большинству. Сегодня этот механизм не работает. Не потому, что нет достойных авторов, которые создали бы произведения, способные объединить миллионы, а по той причине, что искусство сейчас разъединяет. И, разъединяя, оно подчеркивает уникальность, неповторимость, ценность каждого элемента. Современное искусство обращается с большей степенью доверия к каждому отдельному слушателю, чем искусство, которое подразумевает под слушателем массу.

Я часто цитирую слова Карла Маркса о том, что «произведение искусства формирует аудиторию, способную его воспринимать». Запрос идет не от аудитории, а наоборот — к аудитории. Мне не хочется воспринимать свою публику как массу. Мне очень важно, чтобы люди, которые приходят в зал, ощущали себя уникальными единицами, чтобы они видели, что у них и у тех, кто сидит рядом, происходят разные процессы, и уважали это различие. Предложить ситуацию, в которой слушатель воспринимает себя и соседа как нечто отдельное и самоценное, — это большая задача.

Современное искусство не заигрывает с понятными моделями, которые вызывают у нас однозначную эмоциональную реакцию: это смешно, это весело, это грустно. Оно формирует абстрактные ситуации, которые вызывают у каждого слушателя свои реакции. Мне лично не хочется чувствовать, как все, мне хочется чувствовать по-своему, уникально, и чтобы мой любимый человек тоже чувствовал по-своему, а не так же, как еще несколько миллионов человек. Вытащить эту разность чувствования очень важно, хотя это может быть весьма болезненно.

В том, что я сейчас пишу, есть элемент публичного обнажения, дискомфорт попадания в ситуацию «Я другой, на меня все смотрят». Именно с этим связана агрессивная реакция на современное искусство. Не с самим искусством, а с тем, в какое положение оно ставит воспринимающего: «Я не понимаю, следовательно, я — дурак. Из меня делают дурака.» Но почему «не понимаю» равняется «дураку»? Почему «не понимаю» — это что-то негативное?

Понимание и непонимание программируются автором. Есть законы, которые позволяют сделать произведение искусства понятным. А непонимание — неисследованная территория восприятия, которую мы часто сами маргинализируем, пытаемся ее ликвидировать. Но, может, как раз эта территория способна раскрыть в нас новый тип чувствования, новый тип взаимоотношений с собой и другими? Что такое непонимание? Почему мы чувствуем дискомфорт, но не хотим разобраться, как взаимодействовать с непониманием?

Каждый выстраивает свои связи с произведением искусства с нуля, и все эти связи уникальны. Надо прислушиваться к себе, к своим внутренним реакциям, надо удивляться. Сталкиваясь с непониманием, мы словно бы не узнаем себя, у нас не получается приложить себя к предложенной ситуации. Если это происходит в повседневной реальности, здесь может скрываться опасность для жизни. В искусстве такой опасности нет. Оно выступает в качестве тренажера, развивающего ту мышцу, которая реагирует на ситуацию непонимания. Почему бы человеку не освоить эту новую территорию и не прижиться на ней?

Территория непонимания бесконечна. Тогда как то, что доступно нашему пониманию, очень ограниченно. Вторжение современного искусства на эту территорию — освоение нового измерения. Есть такое метафорическое объяснение теории струн: «Букашка, которая ползет по травяному стеблю, и не догадывается о том, что происходит за пределами поляны, где растет эта травинка». В некоторых ситуациях, которые предлагает нам современное искусство, это как раз и есть выход за пределы привычного пространства и возможность увидеть там нечто. У нас не сформировался еще понятийный аппарат, способный определить все, что мы там видим, но для этого требуется время.

Взгляд с территории непонимания обновляет область понятного. Мы смотрим на привычное другими глазами. Сложности возникают в отправной точке: готов ли ты отказаться от негатива, который возникает в некомфортной ситуации, обратить его в позитив, и готов ли ты принять другое и уважать его, понимая, что ты сам по отношению к этому объекту другой, что вы — равноудаленные точки.

Каждый человек — отдельный мир, в котором работают свои законы, своя гармония, иерархия, предпочтения. Каждое произведение искусства — тоже отдельный завершенный мир. В нем нужно родиться и умереть. В некоторых произведениях эта жизнь проживается интенсивно. Где-то она не слишком насыщена событиями, но в любом случае у нас есть возможность начать ориентироваться внутри пространства той жизни, которая протекает в произведении. Мы все делаем это по-разному.

Процесс восприятия похож на процесс вглядывания в темноту. По мере того, как глаза привыкают к темноте — в пространстве проявляются очертания наполняющих его предметов, реальных или нет. Мы наделяем эти предметы, явления и объекты характеристиками, позволяющими уложить видимое в приемлемую, удобную нам систему. В подобных условиях каждый воспринимающий выстраивает свой мир с нуля и эти новоявленные миры будут отличаться в зависимости от индивидуальных особенностей, опыта, предпочтений и ожиданий каждого отдельного человека.