За год два раза удалось показать «младшей Бруснике», то есть студентам Школы-студии МХАТ этот выдающийся перфоманс, пространственное действо «Лес» — на площади Сити, при помощи студии Low Tech, год назад. И на фестивале «Усадьба. Джаз» месяц назад. А теперь ждём 5 июля и фестиваль «Перфоманс в ЦИМ». Там будет «Лес». Этот спектакль поставил режиссёр и художник Дмитрий Мелкин, запомнившийся двумя хорошими цирковыми драмами в Центре им. Мейерхольда. Теперь он взялся за редкое дело в театре, за философию, пластически и музыкально освоил трактат Владимира Бибихина «Лес». Надо сказать, что месяц назад с младшими брусникинцами была у Мелкина работа «Не про это» в учебном театре МХАТ, по Маяковскому. Получился строгий, лаконичный Малевич в форме и цвете, зато в жестах и криках чистый панк. Ласковые письма Лиле Брик смешались с кошмаром разочарования пролеткультом, девушками и футболом, вот даже как. Там и тексты Виктора Шкловского и Романа Якобсона есть, манифесты русских футуристов. И ясный йух, песни группы Sex Pistols. Короче говоря, Маяковского осмыслили небанально и яростно, это надо смотреть.

Что такое «Лес» Владимира Вениаминовича Бибихина (1938-2004) и что он за философ? Да все более менее задумчивые люди знают, кто такой Бибихин. Достаточно сказать, что он единственный ученик Алексея Лосева, пошедший в философии совсем другим путём, нежели учитель. По сути, Бибихин совместил древнюю школу греков с новейшей феноменологией и экзистенциализмом, не забыв в каждом своём трактате тщательно разбирать таинственные аспекты предыдущей философии. Он самобытно переводил первостепенную философию и поэзию: Ямвлиха, Коменского, Петрарку, Кузанского, Гейзенберга, Сартра, Ионеско, Арто, Фрейда, Витгенштейна, Гадамера, Деррида и Хайдеггера. Получал литературные премии — «Малый Букер», «Книгу года» и премию им. А. Пятигорского за книгу «Дневники Льва Толстого». Почти все из 22 курсов уникальных лекций, прочитанных на философском факультете МГУ, изданы и раскуплены. Кстати, Александр Пятигорский считал Бибихина последним настоящим философом, и говорил, что его начнут понимать только через 80 лет. Но прежде, о чём трактат?

«В философских концепциях гиле, материи, в религии и богословии (крест как мировое дерево), в поэзии (образы дерева, куста, сада) лес обнаруживает недостаточно понятую интенсивность своего присутствия. Мы окружены лесом со всех сторон, вплотную, и то, что кажется интимно нашим, наша мысль, не в лучшем положении, чем наши настоящие тела. Лес всегда уже успел сомкнуться вокруг». Бибихин вводит в круг чтения-размышления авторов, ничем друг с другом несхожих, но потрясённых неприступностью тайны материи, гиле, леса, первовещества, материнства, всевмещающей пустоты. В «Лесе» Аристотель правит своим строжайшим логическим удивлением, причём расцвечивается библией исихазма, заветом непрестанной молитвы — «Странником» (Откровенные рассказы странника духовному своему отцу), откуда извлекаются странные мысли и практики: «Если что работаю, а молитва сама собою в сердце и дело всё не перестаёт, и я в одно и то же время чувствую и то, и другое, точно как будто я раздвоился, или в одном теле моём две души». И множество авторов проносят по страницам «Леса» свои мысли — Эмпедокл, Филон Александрийский, Ольга Седакова, их спринтерски обгоняют Шопенгауэр, Витгенштейн, Хайдеггер, Гуссерль, Циолковский, Деррида, Ахутин, но не догнать им Аристотеля, первого феноменолога. Это метод Бибихина: сталкиваются мыслители разных времён, языков и школ, высекается искра фирменных бибихинских догадок.

Ключевые наблюдения Бибихина поразительны: Закон нашего существования религия в смысле внимание (re-ligio, внимание). Вместе с моим ближним, телом, дан сразу мировой лес, в который оно врастает, и другие тела, с которыми моё тело связано по существу. Бегство из леса в мнимую «мёртвую материю», это не бегство из опасности в спасение, а бегство от выбора между ними в планирование. Вместо техники техник (в аскетике техне технон) осталась просто техника. От человека зависит только не убежать, выстоять, когда подступит ближайшее, как возвращение к правде леса, к сердцу, дыханию, и это приближение к огню. Духовность можно так определить: возвращение не к концепции тела, а к телу как неприступному двойнику, который запрещает заигрывание, и всякую коммерцию ума с ним. Христианская аскетика, как уход от мыслей и помыслов в чистое внимание — подхватила философскую школу Плотина. Как могло случиться, что к нашему времени она в виде непрестанной молитвы едва осталась только в монастыре? Ничего важнее темы леса нет, большой город стоит как экзема. В глобализме как раз внимание к земле исключено, люди не чувствуют это животное так же, как то животное, которое они сами есть. И оно бунтует, возвращаясь в лес путём курения, вина и наркотика — лес вытесненный жестоко мстит за себя прямо в середине города. Триллер у Бибихина, не мелодрама. Кстати, есть феноменальная книга об истории укоренения «растений силы» в городской цивилизации — трактат Теренса Маккены «Пища богов» (Food of the Gods: The Search for the Original Tree of Knowledge 1992).

На площади Сити младшие «брусникинцы» в льняных одеждах, изготовленных Натальей Овсянниковой, водили необычные хороводы. Режиссёр взял из трактата интенции, связанные с безудержным древним потопом жизни и вдруг наступившим спасением, через возникновение человека, его разделение на мужское-женское. Когда-то было миллиард видов, теперь только миллион. Мысль Бибихина имеет сильную степень необычности: ранняя форма жизни, ещё бессмертная, могла бы превратить землю в одно слитное живое существо. Онтологическая геометрия креста помешала, ввела потоп живого в берега и границы. Крест-парус в спектакле возникает ближе к огненному финалу, его вздымают, одновременно возводя столбы из сосновых брёвен. Факелы, как символы леса, материи, матери, в руках девичьих горели. Стоя на брёвнах, матери возвратились в лес, падая назад, подхватываемые. Такое падение испуг сильнейший вызывает, потому как настоящий свет, ужасающий, по Платону, всегда сзади. Инициация зрителей и, особенно, девушек происходит. Здесь ещё Пригова можно вспомнить, его структуру троичности жизни: есть только три события — рождение, инициация, смерть.

Третий курс, труппа, идущая следом, выглядит ещё большим племенем, чем старшие «брусникинцы», при этом они большие индивидуалисты, как показал феерический экзамен в Боярских палатах. Парадокс? Нет, просто череда творческих поколений ускорилась. На площади Сити у них получилось впасть в архаику, используя минимум средств и вещей — песни на русском, болгарском, украинском, причём музыку делал сам режиссёр и Нияз Карим, записали колесную лиру, гитару, калимбу, перкуссию. В хореографии Дмитрию Мелкину помогала Анастасия Смирницкая, художник контрового света — Антон Астахов, а звукозапись — Валерий Машков. Труппа двигалась под ритмически богатый музыкальный материал — 6/8, ⅞, 12/16, триоли. Метрика в неметрическом — разумный человек в лесу. Кроме колдовских песен-чарованний был пугающий шёпот хора ведьм из «Фауста» на старонемецком. А скрип стула из СТД стал звуком леса. В сцене «договора инь-ян» строго по Аристотелю юноши пустили ростки леса прямо из логоса-рта, ибо женщина и материя всё имеет для потомства, кроме присущего мужскому полу эйдоса, «солнечного добра». Ударной во всех смыслах стала «топориная оратория» мужской части племени, нч-звук и дым отвлекали внимание от главного — Раскольников вернулся с каторги, обрёл двойников после практики непрестанной молитвы и… нет, не вырубил лес, а женился. С нетерпением буду ждать повторения «Леса» в театральной коробке, ведь они и видео наснимали (Кирилл Плешкович и Мария Голуб). Это строгое ритуальное шоу во многом неописуемо, как и любой лес. Вроде всё просто, но присмотришься — не вернёшься. Запомните лесные имена: Яна Зобкова, Анастасия Чуйкова, Ясмина Омерович, Полина Повтарь, Эва Мильграм, Мария Крылова, Мария Лапшина, Фёдор Левин, Александр Золотовицкий, Владимир Канухин, Кирилл Одоевский, Леонид Саморуков, Дмитрий Северин, Никита Ковтунов. Их всех можно увидеть в «Лесе» на фестивале «Перфоманс в ЦИМ» 5 июля 1918 года.