Очередные, седьмые по счёту гастроли «Коляда-театра» из Екатеринбурга прошли в ТЦ «На Страстном». За семь лет прибавилось немало спектаклей, кардинально изменилось отношение зрителей, а в театральной Европе частный театр Николая Коляды стал российским культурным брендом. Однако всё равно не хватает качественного театроведческого, антропологического, философского анализа феномена «Коляда-театра». Теперь ещё и литературоведы подключатся, ибо Коляда выпускает 12-томное собрание сочинений.
Ричард III. Фото автора
«Спектакль Коляды одновременно напоминает и таборные игры цыган, и шаманские камлания где-нибудь в глуши восточной Сибири, и детсадовский утренник» — писал один критик о «Короле Лире». Критик иронизировал, но угадал — всё так и есть. Только это не
Ричард III. Олег Ягодин и Ирина Ермолова. Фото автора
Взять, например «Бориса Годунова», не привезённого в этот раз на гастроли: Пимен рубит мясо огромным топором, Годунов вертит дискотечный шар и устраивает бои с плюшевым медведем. Народ горбат и с цветными советскими авоськами на головах. А травестия у Коляды бывает загробная — лежит мёртвый Годунов, беременный шаром власти, а мёртвый Лжедмитрий беремен головой демона, похожей на Чужого, изобретённого Гигером. Вот и выходит, что детский театр, но дающий триллеры, а ля Стивен Кинг; поп-шлягерные хороводы карнавальны, но отдаются в кишках и печенках, где наша родовая память гнездится.
Сценографический рисунок московской премьеры «Ричард III» как всегда прост, только вместо одной двери теперь три — так устроена сцена нового театра Коляды в Екатеринбурге. Помню, как меня эта дверь поразила, когда стало ясно, что она символически нагружает каждый спектакль: родился, вошёл в дверь к сказочной жизни с бубенцами, ковриками, ложками и матрёшками; плясал, водил хороводы, пел и корчил рожи, а потом раз — обратно наружу, во тьму внешнюю. Ясно, что Коляда не нагружал дверь эсхатологией, однако на зрителей это действует. Впрочем, в таком контексте общинной, племенной жизни действует всё невообразимое количество странного инвентаря, закупаемого Колядой на китайских оптовках. Собственно, можно считать коляданиковскую сценографию продолжением дадаистской, разомкнутой, постмодерновой линии «писсуара», выставленного в 1917 году Дюшаном.
Ричард III. Олег Ягодин. Фото автора
Все крупные вещи Коляды, где в главной роли Ягодин, отсылают к основной структуре древнегреческой трагедии, строятся как чёткое противостояние героя и хора. В «Ричарде» видна степень замкнутости игры актёров на протагониста. Конечно, есть и номера — например, миниатюрная травести Ксения Копарулина получила роль юного Герцога Йоркского, и так страшно кричит и прыгает в огромных ботинках 47-го размера, что разгоняет ультразвуком сценический дым. Итак, Олег Ягодин выходит, посвистывая, с чемоданчиком сантехника, прикрыв нос нашлёпкой, что делает его похожим на начинающего Волдеморта. Ягодин сразу в образе, хотя ничего не делает, не подстраивается, не подделывается под горбуна Ричарда, просто наступает на голенище сапога при ходьбе. Всё остальное — тон и тембр голоса, ритм и темп движений, всё точно такое же, как и в любой другой роли.
Да и в роли фронтмена группы «Курара» он такой же, а фирменные движения из «Кураре» перетекают в спектакли. Да и в жизни он внимательно смотрит, тихо говорит. Можно сказать, Ягодин идеальный актёр Док-театра, но он всё-таки играет, и ещё как. В этом феномен Ягодина — он не пользуется, кроме пары-тройки найденных мелких, точных жестов, актёрскими внешними преобразованиями. Но как же далеки друг от друга две-три любые его роли, например, страдающий интеллигент Алексей в «Землемере», Башлачёв в «Сашбаше» и
Ричард III. Фото автора
В постановке Коляды множество странных, суггестивно действующих «детских утренников», переходящих в шаманское камлание. На верёвочке Ричард, гопник-свистун в майке, развешивает орудие соблазнения людей — пакетики чая. В «Гамлете» были пробки, изо рта в рот, теперь чайная английская церемония. В «Гамлете» были удавки, теперь рогатки и буквы Y на стенах. Да и вопрошают периодически хором — вай? Ответа нет, в конце народ опутан верёвочкой, электоральная масса готова терпеть нового мелкого, кукольного, писклявого убийцу, тиранчика Ричмонда (Алексей Романов). День сурка никогда не кончается.
Ричард III. Фото автора
Массовка надевает на пальцы ложки-прищепки и понеслось дымное шоу людей-гекконов. Музыкальная торжественная заставка на тему инферно периодически сменяется английской и немецкой весёлыми песенками. Ягодин тихо напевает, держа вместо микрофона хвост натурального ужа. Фронтмэн никогда не кричит, тихо шепелявит, шуршит и причмокивает, но от таких обыденных звуков накатывает дрожь.
Ричард III. Фото автора
Конечно, Шекспир сильно урезан, нет даже сакраментальной фразы — Коня, коня! Венец мой за коня! Нам, сегодняшним зрителям, не интересно следить за перипетиями войны Ланкастеров и Йорков, Алой и Белой розы. Нас другое впечатляет. Например, захваченность режиссёра анимализмом, или история захвата власти, как будто под копирку происходящая в разных странах, в разное время. История серийных убийц, захвативших власть, всегда впечатляет. Нас задевают тонкие намёки на современность, исходящие из общего контекста спектаклей. Сергей Фёдоров может в ноль изобразить Ельцина голосом. Здесь его выводят под ручки, почти невменяемого, чтобы он увидел брата Ричарда и передал ему власть. Сатрап, наушник, палач и ликвидатор несогласных лордов герцог Бэкингем в изображении рычащего и пластичного джигита Александра Вахова тоже
Ричард III. Фото автора
Резюмируя, скажем — прелесть любой вещи Коляды в полном отсутствии иллюстраторства, в параллельной и независимой от текста партитуре хороводов, песен, жестов, образов, ковриков и змей. Но это аналитическое суждение, потому что любой хороший театр таков. Синтетическим суждением было бы вникание в специфику суггестии, развиваемой сплочённой, до уровня древнего племени, труппой. Развить конкретную, ощущательную, и притом синтетическую мысль никогда нет времени, ибо мы пользуемся готовой, мгновенно данной формой мысли. Хайнер Гёббельс ввёл объективное понятие «театр разускорения». Перенеся это понятие в субъекта, примем: для разускорения (восприятия, представления, мысли) потребуется вживание в другое состояние сознания — двойного наблюдателя. Это состояние имеет второе, обращённое зрение. Второе видение очуждает, замедляет мгновенную, не осознаваемую телесную встречу субъекта и объекта, то есть восприятие. Это даёт время возвести восприятие на уровень мысли. Чем возводим? Специально тренированным, разускоренным «путём неделания» вниманием. А череду представлений, каждое из которых состоит из суммы элементарных восприятий, ускоряем до степени взаимного движения представлений, что должно образовать живую, конкретную, не абстрактную мысль. Но это мечты.
Я груб; величья не хватает мне, чтоб важничать пред нимфою распутной. Меня природа лживая согнула и обделила красотой и ростом. Уродлив, исковеркан и до срока я послан в мир живой; я недоделан. Такой убогий и хромой, что псы, когда пред ними ковыляю, лают.
И вот, одно лишь слово о псах выстраивает спектакль. Да, они лают, и шипит Ягодин, осваивая змеиные ритуалы древнего зла, но главным звуковым аттрактором становится что? Не догадаетесь. Коляда сделал эмблемой туманного Альбиона непрерывные крики чаек, издаваемые актёрами поодиночке и хором. Что бы сказал Антон Павлович?