Двухдневная сессия в Гоголь-центре «Полдень. Опыт театрального исследования» почему-то напомнила название цикла романов братьев Стругацких «Полдень 22». Инициаторы серии перфомансов — просветительский проект InLiberty, и они совсем не апологетику прекрасного мира будущих коммунаров и прогрессоров имели в виду. Режиссёры Дмитрий Волкострелов, Всеволод Лисовский, Катерина Бондаренко, Семён Александровский и Андрей Стадников придумали, как с помощью акторов вспомнить о небанальном событии августа 1968 года, выходе на Красную площадь восьми интеллигентных людей, протестующих против ввода советских войск в ЧССР. Получились странные, неожиданные перфомансы, играющие с пространством и временем, поэтому начнём с конца.

1. Личная история протестантов была затронута только в финальной части второго дня, перфомансе Стадникова «Уничтожьте себя и живите своей жизнью» по документам дела и суда. Да и там, в основном, звучали имена странных свидетелей, как будто специально пригнанных на Красную площадь из одной воинской части. Стадников любит осваивать большие пространства, например пустой, покинутый духом водки цех завода «Кристалл» — для эксперимента «Слон», ставшего для зрителей Мастерской Брусникина неплохим испытанием на «разомкнутость». В ЦИМ огромный тягучий спектакль «Родина» тоже существенно менял, сминал и вменял зрителям сугубое, условное, вымороченное пространство советско-постсоветской чиновничьей жизни. Там Стадников построил пирамиду власти прямо из зрительного зала, а внешнее пространство периметра заполнил «пустотной динамической структурой» марширующих блондинок и голосами государственных тиранчиков и тиранов. Это было сильно, почти невыносимо и стильно, как минимум. В ГЦ зрители уютно сидели узким кружком внизу, в холле. И работа с линейным декартовым пространством отменилась, из–за небольших размеров сценического пространства, зато превратилась в нелинейную работу с образами. Вдруг возник нежный, кукольный Гоголь (Михаил Плутахин), читающий книжки, рвущий бумагу, пищащий и семенящий, и даже показывающий кукольный спектакль на смертном одре. А вокруг приплясывают как будто персонажи «Бесов» из Мастерской Брусникина. Свободно ходят, посвистывают, как будто сняли вербатим с заседания суда 50 лет назад. Вот это «как будто» не стало чёткой формой, осталось в расплаве, а сжатость телесной и смысловой ходьбы по «кругу Хомы Брута»привела к поразительному результату — перфоманс размером в час ощущался как невыносимо трёхчасовой. С другой стороны, каждая минута в суде, по Кафке, кончается обмороком. Если цель Стадникова — доставить невыносимый морок государства зрителям, то это произошло лучшим образом. Ну, и если Стадников — Хома Брут, хорошо бы Панночку-мертвеца показать, живой символ недоступности понимания метафизики государства. Простые, как двугривенный, политологи, точно не поймут.

Забегая вперёд, скажем, что даже Дмитрию Волкострелову, работающему с чистой длительностью, не удалось замедлить внутренние зрительские часы, а Стадников, несмотря на аттракцион с обнажением самого себя, заставил зрителей заснуть. Кстати, сочетание конферанса Гоголя с бегом по кругу в одной лишь футболке должно было как-то отменить дневное сознание, перевести в сновидческое, ведь острый символ суда и архетип стыда — обнажённость во сне. Персонаж Стадникова слишком явственный, активный и простой, он адвокат, следователь или судья, он даже чего-то там на гитаре пытается играть. Поэтому не хватило Кафки, не совсем срослись кукольный ночной Гоголь и весёлая ночная лошадка с дневным голым прокурором.

По сравнению с советскими временами сейчас несравненно больше людей, протестующих по разным поводам деятельности государства. Однако выход 1968-го года уникален в силу очевидной советскому народу бессмысленности протеста. Сейчас ты можешь хоть как-то попасть в новостную строку и тебя будут упоминать живые блогеры, если попадёшь в автозак. Тем паче, если заведут дело и ты станешь «фигурантом». А гонение на «телеграмм» и дело «Седьмой студии» становятся известными всему миру. Тогда же, в 1968 году, никакой надежды, что о твоём протесте напишут в газетах, категорически не было. Поэтому самым важным в перфомансе оказалось зацикленное проговаривание брусникинцами жутковатого текста судебного заседания. Ничего ведь не изменилось, суды всё те же, абсурдистские. Вместо Гоголя просятся Салтыков-Щедрин, Хармс и Введенский, да и Кафка ломится на сцену. Всё-таки они, а не гении 19 века провидчески «пристроили» в литературу, филологию и антропологию ад неправедного (пост)советского суда.

2. Семён Александровский придумал пропустить зрителей сквозь смех. Разделили пространство малого зала на две части, низ и верх. Зрители стали участниками шоу, пробираясь на карачках под гигантским покрывалом с отверстиями, в которые можно было высовываться и подвергаться осмеянию. А те, кто сидел на ковриках внизу, поедали печенье и конфеты, хохоча и осмеивая всех высунувшихся. Остроумная и краткий образ мема «не высовывайся», по-видимому. Поверхность гигантского шатра, удерживаемого на весу руками зрителей, была изнутри усеяна треугольными разноцветными флажками,исписанными цитатами из судебного дела. Динамическая инсталляция разделила зрителей на четыре варны — держащие полог, сидящие под пологом «с печеньками», осмеливающиеся высунуться над пологом диссиденты, и просто созерцатели, наблюдающие со стороны. Держащие полог — основные акторы, осмеивающие высовывающихся. О символическом соответствии игровых «четырёх варн» Александровского реальным состояниям общества следует подумать. Сидящие под пологом — пассивное большинство, подвергшиеся осмеянию выскочки — творческое меньшинство и пассионарии, ставящие личность выше государства. А вот держащие полог — государственные люди, если считать смех символом насилия и цензуры. Зрители — философы, наблюдающие основную схему устройства общества.

3. А в начале второго вечера Катя Бондаренко и Татьяна Гордеева устроили перфоманс «Вас судят не за это». Они показали известному философу позу протестующего на Красной площади. Философ — доктор наук Йогель Регев, после закрытия частного, свободного Европейского университета. По сравнению с СССР возникли не только отдельные свободные люди, но и независимые от тиранического государства институции. А сейчас мы наблюдаем стремительную свёртку народившихся просветительских, учебных, негосударственных организаций. Классические древние структуры, типа Академии наук, тоже свёрнуты до размеров каких-нибудь «жилищников». Нынешнее государство на порядок хитрее обременённого идеологией СССР. Оно наносит точечные удары, разрабатывает, покупает и ворует технологии промывки мозгов, а культура стала совсем не важной, превратилась в автоматизм «мирового приличия» и быстро вырождающуюся маргиналию. Недавний анекдотичный случай с заводским нормированием театрального труда ужаснул бы не только Кафку, но и самого Карла Маркса. А на сцену могли выйти все желающие, с позами протестующих, пойманных, заломленных и избиваемых.

4. Для меня эпицентром двухдневного шоу стало удивительное высказывание Всеволода Лисовского, придумавшего перфоманс «Полдень. Ритуал», где акторы вспоминали вчерашний день. Это наиболее далёкое от актуальности 1968-го года выступление, потому что важность памяти признают только недобитые мировым государством мистики. Акторы, то есть Дана Агишева, Екатерина Дар, Иван Ждакаев, Татьяна Зимакова, Элина Куликова, Александра Пяткова, Анастасия Слонина, Екатерина Строгова — выходили по очереди и изображали словом, танцем или жестами, как и что они запомнили из вчерашнего дня. Миниатюрная Саша Пяткова приехала из Берлина и пропела оперным колоратурным сопрано свой вчерашний день, что живо напомнило о «Сверлийцах» Электротеатра. Основной посыл яростной арии — невозможность подойти близко к людям, причём главный фильтр и барьер — катастрофически малое количество слов в словаре. А слова-то все сплошь абстрактные, скажешь — яростная, так это никак не откроет, не приблизит ближайшего человека. Ближайшие близки помимо и вопреки словам. Вот и остаётся, что разорвать всех на части, таково новое вакхическое одиночество в сети. В арии берлинской актрисы прозвучала главная внутренняя тема «Полдня» — запрещённость экстатической и поистине огромной любви к человеку, миру, природе и богу. А моего соседа по первому ряду, серьёзного театроведа, непредсказуемо выманили на сцену, включили в личный танец артистки и возили по полу. Настя Слонина показала, как она расписывает лицо красной губной помадой в особом состоянии сознания, похожем на индейские приготовления к войне. Как же всё-таки связана память и столь редкое общественное явление, диссидентство. Людмила Улицкая написала большой роман «Зелёный шатёр», доказывая уникальность диссидентства, как советской формы традиционной подростковой инициации. То есть в СССР на следующую ступень развития, от детства к отрочеству, перешли только люди, не боящиеся пыток в застенках гестапо? Тогда всем остальным по внутренним часам — 12 лет, не больше. Очень легко тиранствовать в такой стране. И почему причина общественной нищеты — личная память и её хроническая подделка? Большой разговор, не артикулированный перфомансом Лисовского. И эта блаженная тишина мысли инициирует самую яростную мысль.

5. А началась феерия перфомансов с чистой, как слеза большого водопада, темы Дмитрия Волкострелова. Ощущение времени как длительности, вот какой эксперимент. Анри Бергсон был бы очень доволен такой попыткой. На сцене девушка движется медленно, всё медленней. Причёсывается, красит губы, идёт к зеркалу. Это примерно все события за полчаса. А реальное время — 10 минут, потому что таймер на экране менял цифры всё медленнее, в финале одна секунда таймера включала в себя шесть реальных секунд. Но где она, недостижимая реальность? Зрители стали внимательно вглядываться в гаджеты, пытаясь понять — таймер замедлился или они сами превращаются в танцоров Буто. Я ждал, что образ времени и вовсе развернётся, дойдя до ноля длительности. Девушка могла бы замереть, а потом вспомнить движения в обратном порядке, ведь так работает глубоко скрытая, обращённая сновидческая память. Действительно, легко поставить эксперимент: попросить ближнего издать резкий звук во время быстрой фазы сна, когда глаза быстро двигаются под закрытыми веками, или наудачу завести будильник. И сам момент внешнего звука обязательно попадёт в конец сновидческой извилистой истории, как в известном эпизоде из 1001 ночи. Визирь прожил целую жизнь в другом мире, а когда умирал, проснулся и увидел, что разбился стакан, начавший падать в момент засыпания. То есть во сне время может резко замедлиться или вообще течь обратную сторону по отношению к яви.

Ну, раз мы признали лучшим представлением «Полдня» опус Лисовского, надо сказать подробнее о возможностях идеи, заложенной в его перфоманс «Ритуал». Какой, собственно, ритуал в попытке вспомнить вчерашний день? Например, есть исследование Френсис Йейтс «Искусство памяти». Она описала искусство памяти в Древней Греции и Риме, в Средние века и Ренессансе. Рассказала об удивительных системах театров памяти Джулио Камилло, Раймонда Луллия и Роберта Фладда. Пытаясь раскрыть замысел эзотерических трактатов Джордано Бруно «Тени» и «Печати», она завершает книгу попыткой восстановить внутренний смысл театра Шекспира «Глобус», как доступного народу искусства памяти. Если сказать в двух словах, это похоже всё-таки на внешние способы запоминания, где мнемоника выстроена на двух столпах — локусы запоминающихся реальных мест и образы. Расставь образы чего угодно на пути по реальному месту, как актёров в театре, и дело сделано. Кстати, ситуационистский спектакль Лисовского «Неявные воздействия» как будто специально тренирует память по методу Джордано Бруно. Проблема трактата Йейтс в том, что масса сведений о древнем мире повисает в воздухе, не пригождается для слишком простой схемы тренировки внешней, «головной» памяти ритора, профессора, политика или актёра.

Видимо, книга «Искусство памяти», написанная в 1966 году, типичный пример псевдонаучной «пустой руды», и совсем другое дело антропология Карлоса Кастанеды, разыгрывающаяся параллельно в те же годы. Кастанеда, написавший в 1968 году революционную магистерскую диссертацию в виде романа «Учение Дона Хуана», в 1972 году получает докторскую степень антропологии за роман «Путешествие в Икстлан». Так один из невольных идеологов пресловутого Нью Эйджа, при более пристальном чтении оказывается тем самым недостающим звеном в исследованиях памяти. Ключевые понятия, внесенные Кастанедой в свои романы, появившиеся как итог длительного обучения у индейских «толтеков» — вспоминание и пересмотр. Здесь важно помнить, что память — важнейшая способность человека у Платона и Будды, например. Можно вспомнить, что бешено деятельные на ниве теософии Рерихи снаряжали свои большие экспедиции во внутреннюю Монголию и Тибет вовсе не ради внесения ленинизма в буддизм, как они рапортовали большевикам. И даже не ради поиска Шамбалы, убежища Риши, Махатм и прочих сверхчеловеков. Елена Рерих в одном письме прямо пишет, что главное — найти секретный трактат Будды, некую «Кала-чакру», то бишь раскрыть тайну власти над временем. Похожую задачу, но только исходя из собственной мысли, ставил Анри Бергсон в работе «Материя и память», и продолжил осмысливать чудеса времени в гигантском трактате «Творческая эволюция». Так вот, ближе всех к тайне памяти подошел Карлос Кастанеда.

Чтобы не лить воду на мельницу передач «тайны для дебилов» специфического канала Ren TV скажем, что вспоминание и пересмотр — не пустые понятия. Если вы составите список всех встреченных за жизнь людей, зароетесь в землянку, пещеру, скит, подвал, ниже уровня земли, и начнете вспоминать вчерашний день, рано или поздно результат вас поразит. Вы поразитесь и полным отсутствием исследований в гуманитарных науках о глубинной памяти кроме вышеупомянутых редких случаях. Что-то пытался выяснить о памяти поздний Карл Густав Юнг в «глубинной психологии», но общая схема-перевертыш психоанализа, отменяющая объективность состояний сознания, не дала ему разглядеть важнейший локус психики, главный эротический орган Психеи — глубинную память, позволяющий вспомнить жизнь прошлых воплощений. А Будда вспомнил всё. Например, замечательный философ Мамардашвили огромный трактат написал по семикнижию Пруста «В поисках утраченного времени». Но не смог развить феноменологию, хоть как-то оправдывающую важность этого семикнижия. А Йейтс, собрав в одну книгу имена странных трактатов и методов, связанных с глубинной памятью, не продвинулась дальше классической мнемоники. У Кастанеды — принципиально иное. Тайна раскрывается строго по мере обучения, и даже если калифорнийский доктор антропологии написал своё десятикнижие из воображения, то ещё интереснее.

Сейчас скажем странную, но правдивую, логически обоснованную вещь. Помнить — извлечь давно потерянные печали, экстазы, радости и горести прямо из времени и «не сорить, дабы не пришлось вернуться аки псу ко своей блевотине». Поговорка даосская, но пользовалась популярность у старообрядцев и православных старцев. Почему? Где Китай, Афон, Иркутск, и где Мексика? «Вспоминание» по Кастанеде — чистое даосское неделание, то есть не оставление следов. Каких следов? Когда вы в ярости говорите, окружающие люди воспринимают в свои тела вашу энергию. Для вас она потеряна, для слушающих — отрава. Поэтому «вспоминание» и «пересмотр» — энергетическое извлечение своих следов, продолжающих жить в слушателях кусков вашей жизни. Вспомнить — попасть во время события и изгладить отпечаток, вобрать обратно в себя потерянную плазму жизни. Это и есть развязывание всех кармических узлов, радикальное облегчение «ярма». И сделать это невероятно трудно, и это обычно происходит один раз естественным путем — при умирании. Отсюда понятно, почему вспомнившие всё при жизни называются «дваждырождённые».

Казалось бы, бред несу. Ан нет. Приглядитесь, прислушайтесь к себе, что вы помните? Схему, да и то сто раз подделанную. Внимание никогда не доходит до степени такого обострения, что давно забытые ощущения и чувства пронзают вас насквозь. Адская боль и мгновенное освобождение. Психоанализ случайно, в общем-то, в лице Зигмунда Фройда, наткнулся на этот древний тренинг. И вот уже миллиард клиентов несёт психоаналитикам сотню миллиардов долларов каждый день, ради облегчения и детокса. Да, вы же при тщательном вспоминании прорываете плёнку забвения, извлекаете из себя давно заросшие чужие якоря. Но вы и сами можете это сделать, без гипноза и феназепама, стоит лишь начать подробнейшим образом, ощущательно и чувственно, вспоминать вчерашний день. Джонатан Ноель, основной автор сериала «Мир дикого запада», построил такой контекст, что ясно всем зрителям — пока киборги не вспомнят все предыдущие воплощения в жутких играх парка, не извлекут, не переживут память о всех своих утратах и смертях, они не могут стать людьми.