12 июня 2019 года на 18-ом фестивале эксмпериментальной музыки «Шум и ярость» в КЦ ДОМ сыграли импровизации Алексей Сысоев и Дмитрий Бурцев; Владимир Горлинскй, Алексей Борисов и Дарио Фариелло.

В этом тексте я рассказываю об опыте человека, который при прослушивании их музыки теряет свои очертания.

Текст пытается претендовать на разговор о сущности музыкального опыта.

Концертная площадка

Добрый вечер,

я приехал к тебе.

Музыка хорошая, о музыке. Ни о месте, ни о концерте, ни о людях, ни об историях, не о слушателях, не о музыкантах.

По крайней мере, где-то остаются люди, отсуствующие перед лицом другого. [я имею ввиду музыкантов и их возможность погружения в материал]

Девушка была на тебя похожа, но это не ты.

Встретил друзей.

Прослушивание музыки: покой.

Необходимо научиться описывать состояние включенности в музыку. Происходит ли в этот момент с человеком метаморфоза? Какая?

Не музыка наполняет физическое пространство, но физическое пространство подчиняется и создается, конкретизируется музыкой.

Объекты, головы людей, образы внешнего мира, мысли смешиваются в одну субстанцию, в которой сознание наблюдает само себя.

Музыкальные события превращаются в образ мыслей, в детали ландшафта. Стулья под нами превращаются в подвешенные в воздухе бетонные кубы. Зачем они здесь? Но их функция конкретна, хоть и не проговорена.

Наша функция конкретна, но не проговорена.

Музыка это портал в музыку, в человека или в мир?

Музыкальное бытие вскрывает интегральность материи, образа и их восприятия. Имажинер отрывается от субъектно-объектного дуализма.

Это ли есть человек?

Здесь есть прото-тоска. Чувства, которые могут стать тоской, страхом или удивлением. Их прото-метафизичность не умаляет их конкретного присуствия, переживания, явления. Эти чувства настолько же реальны, насколько сам чувствующий их аппарат.

Мы слышим очень высокий уровень игры.

Можно судить. Музыканы держат целостность…

… в этот момент на моем лице появляются гримасы от резких звуков как у исполнителя на экспрессивном моменте пьесы. Т.е. я сочувствую. Соисполняю? Скорее нет, это не моя музыка, я слушаю ее.

Как слушал бы человека? Если да, то я поискал бы таких удивительных людей. Музыканты ли это, которые играют сейчас на сцене этот импров?

Неизвестно. И не очень важно, насколько тяжело им дается эта игра. Они только часть, это ощущается физически. Они стыкуются к общему объему игры, занимают в ней некоторое место, но они только часть.

Дальше музыка разворачивается в пространстве. [я имею ввиду не только физическое пространство.] Она возвращается в их руки и головы всполохами, вторичными волнами, спрашивает, живет.

Но музыка не имеет идентичности, это не что-то обособленное, как существо, у нее нет границы тела. Органы? Может быть музыканты ее органы? Это больше походит на правду. Правду? Музыка? Правда? Пожалуй, вне вправды и правда <нрзб> музыки.

Чем слушание музыки отличается от слушания человека?

У журналиста есть ответсвенность передать все именно так, как есть, если дело идет о музыке.

Как можно себе представить хотя бы вздох такого мета-существа без стремления быть (у музыканта, у слушателя, у музыки)?

Девушка встала и ушла из зала.

Они перематывают, разговаривают, чешут, подмигивают.

Парень встал и ушел из зала.

Повторяют, стонут, поворачивают, зацепляются, плавают, оглядываются, переходят, жестикулируют, кричат.

Буквально кричат. Нет, это запись голоса.

Я вышел, наблюдаю со стороны. Сидеть немного необычно — ощущаешь спинку стула, жжение в пятке, запах соседа, электронные резкие звуки где-то там на сцене. Превращаются в лоскутное бесцельное говорение. Обрывистое, инертное, глуповатое, сухое. Неудивительно, что люди уходили. [если они так слушали]

Играет только один флейтист. Несколько нот во фразе, берутся резко, отрывисто, громко. Потом пустоты, заполняются электроникой и головами между мной и сценой. Флейта как-то с ними сосуществует, обращает на них внимание, деформирует.

Человек вышел.

Еще один.

Человек зашел.

Писк, сверчок синуса, бубнеж баса, громко чихаю.

Впереди человек снимает на смартфон и раз в 4 секунды, иногда в 6 секунд трясет камеру. Это диалог видео и музыки. Он кистью дребезжит смартфоном в воздухе. Интересно, как это связано с событиями в музыке.

«Спасибо.»

Аплодисменты.

«Спасибо за внимание. На этом все на сегодня.»

Детская площадка

Я лежу на детской площадке и смотрю в темную нависшую надо мной листву липы. Пол липкий от ее смолы. Широкие стволы разделяют объем на части, в одной больше бирюзового неба, в другой желтого отсвета фонаря. События в музыке обусловлены человеком, по рукам ползет божья коровка, черная с красными пятнышками, или наоборот, не видно. События здесь обусловлены только мной. Я общаюсь со своим бытием, но не с бытием совместным с другим человеком. И это делает шум листвы менее музыкальным, далеко не в первую очередь музыкальным, скорее важным с точки срения существования, а не интонации, как в музыке.

Цвет листьев — то желтый, то глубокий зеленый, то черный, комбинируясь в разных сочетаниях воплощают факт полноты мира, но не игры мира. Я не играю в жизнь в том смысле, что правила, которые я нахожу, или которым следую, не определяются отвлеченно, они очень конкретны и вытекают из неизбежности моего существования в этот момент в этом месте — того, что я не определял сознательно в сколько-нибудь существенной части.

Когда я прикасаюсь к детской горке, то я прилипаю к смоле липы и мои ноги липнут к окружающему, и блокнот, и палец к странице блокнота. Игра идет по правилам прилипания к тому, что есть, не к тому, чего нет, как в музыке.

В музыке игра <нрзб> с тем, чего нет. И в этом смысле эта игра — ее правила — это желаемое, это чаяние. Даже не в смысле конкретики представления о том, что или как хочется играть, а в смысле отказа от всего остального, желание-музыки-как-альтернатива. Очевидно, что это желание неимущего, потому она и рождается каждый раз неожиданно. Но рождается у тех, у кого уже есть.

Теперь ступни шаркают по асфальту. Можно слушать ступнями, шаркая по поверхности музыки, а можно прилипать к ней каждым прикосновением на секунду до следующего и чувствовать звук отрыва. Можно тихо, крадучись, шагать по ней, шагами можно отмерять ритм.

Дорога домой

Ни музыка, ни текст о ней, это не то, что есть «на самом деле» [да?]. Да, я так раньше думал. Поэтому раньше я пытался избавляться от слов в ее описании — смешивать, расчленять, обрывать, переходить на тон вместо смысла, доставляя самые важные для меня выводы на гребне волны эмоций и образов, а не с помощью доказательств. [на самом деле я всегда пытался доказывать, не понимая, что это только доказательство веры]

Но если наоборот, притянуться к слову? Если удалиться от попыток приблизиться к музыке логосом и избрать другую цель слова. Не быть медиумом, не быть культурным обозревателем или экспертом, но скорее описывать внутренние пространства музыкального прямыми словами. Пошел дождь. Незамысловато, ясно, как и само ощущение музыки, ее наличия.

Чем отличался мой экзи-трип на детской площадке после концерта от самого концерта? Структура есть и там и там. Цельность, погружение, присуствие, удивление, аналитическая работа [рвота], рефлексия, сильная концентрация, богатство фактуры и комбинаций, нетривиальность расстановки объектов и событий (музыкальный объект?), ритм, фразировка. Чего нету во втором случае? [А чего нету в первом? То есть чего лишено музыкальное бытийствование?]

Когда барабанщик Тарасов ставил металлические ведра под протекающую крышу (пошел дождь), то он создавал музыкальный объект, который функционировал.

Экзи-трип не создает муыку, он ограничен эмоциями и логосом, он дает нам двигаться среди онтологически неподвижного ландшафта.

Импро-трип создает ландшафт и этим самым наделяет его подвижной онтологией, вибрацией сущностного взаимодействия со временем, ландшафт становится если не субъектен, то между-бъектен.

Музжурналистика это задача передать не выдуманное, но достоверное переживание. Музыка-на-самом-деле против музыка-как-на-самом-деле. Без ссылки на сам факт музыки-на-самом-деле нету и проблемы описания (музыки): нечего описывать, потому что нету преграды между музыкой и ее описанием, не нужно прикладывать усилия для ее обнаружения.

Музыка не-как-на-самом-деле доступна как продукт, как реклама, как то, что нам больше по душе, как то, что нам виднее, как то, что нам доступно, как то, что у нас есть, как то, что мы имеем. Такая музыка была бы бессмысленна для описания и передачи другим, невозможна для совместного бытия. Такая музыка не была бы музыкой. И это не музыка. И это не музыка.