Кате Овечкиной, без которой бы этого текста не было

Краткое содержание

рафинад/соул

мейнстрим/андерграунд

музжурналистика/тусовка

простые люди/продвинутые меломаны

симулякр/оригинал

симуляция/имитация

Я перекрикиваю гитару в подземном переходе “Ты играешь как на детском утреннике!” — “Спасибо вам большое! И в пульсации вен. Перемееен! Егегей! Мы ждем перемен. А-лала!” Алала. Я замахнулся на святое — любимую музыку и возможность личной интерпретации. Час назад я задавал один очень личный вопрос прохожим на улицах вокруг ДОМа — “Есть ли у вас любимая песня. Одним из ответов была Перемен. Я был послан в трех четвертях случаев — “нету любимой песни”. Только два человека, чуя фишку, отказались открывать свою любимую песню, хотя она была. Первая затруднилась сказать почему. Догадки по поводу интимного и необходимо скрытого не работали — “нет, я не знаю, почему”. “С чего я должен делится своей собственностью с первым встречным” — ответ второго. Некоторые отвечали, только услышав, что я музжурналист.

1) The Alan Parsons Project- Eye in the Sky 1982
2) денис майданов — если я умру (не смог найти такой песни) 2000е
3) белые розы 1989
4) кукушка цой 1990
5) Therion — To Mega Therion 1996
6) ваня воробей — легавым хуй, ворам свободу
7) Shpongle — Divine Moments Of Truth (посвящение психоделику диметилтриптамину) 1998
8) I See Fire — Ed Sheeran (назвали дважды) (из фильма Хоббит) 2013
9) Woodkid feat. Lykke Li — Never Let You Down (из фильма Инсургент) 2015
10) александр дольский — романс мне звезда упала на ладошку 1980
11) зацепин — есть только миг (из фильма земля санникова) 1972
12) цой перемен 1989
13) the pixies where is my mind (больше сорока использований в поп-культуре, больше сорока официальных каверов) 1988
14) Лена Темникова «Импульсы» (плагиат на Gordon City — No More, за что официальный клип Лены был заблокирован на ютубе. кстати, ее версия цепляет больше благодаря непосредственности в использовании бесхитростных приемов, гордон сити сделали что-то более претенциозное по продакшену и проиграли) 2016
15) синатра про лучший год моей жизни (не смог найти)
16) наутилус дыхание 1996
17) linkin park one step closer 2000
18) 2pac changes 1992
19) imagine dragons radioactive (rolling stone’s biggest rock hit of the year) 2012

Респондентам от 16 до 65 на вид, половина мужчин, половина женщин. Группы ответивших и не ответивших не имели заметных отличий. В основном 80е-90е. Русских песен половина. Советский соул, русский рок, современная попса, блатняк, шансон, ксп, музыка к блокбастерам, фолк, инди, альтернатива, симфонический металл, американский поп середины прошлого века, рэп, псайбиент. Список стилей не особо короче списка песен.

Ни одной арии, ни одной народной, нету идола масс-медиа Канье Уэста. Все это было бы при большем охвате аудитории. Но дело не в этом. Мейнстримовая музжурналистика обслуживает малый круг активных в интернете людей. Нишевая музжурналистика обслуживает фанатов одного стиля. Наиболее популярные жанры рецензий? Гитарная музыка, попса, гламурный рэп. Люди из моего опроса в основном читать бы не стали. Сидя после опроса в кафе я разговариваю с двумя музыкантами за соседним столиком. “Я не знаю какая песня любимая, но я знаю какую музыку точно не буду слушать — это шансон.” “Песня Валерии Самолет? Нет, не слышала, и надеюсь, что никогда не услышу”. В этой диспозиции сама музыка вторична, первична привязка к определенному кружку и стилю, причем, не важно, ты из мейнстрима или из академистов, — у тебя готова предпосылка для другой музыки, утверждающая твой вкус. Пока я думаю над текстом, в Бургер Кинге за соседним столиком школьница рассказывает историю, отвлекается, и парень перебивает — “хорошо, продолжи мысль”. Редкое внимание к речи для школьника. Он 8 лет читает рэп, его любимая песня Баста — Сансара (при уч. Д.Арбенина, A.Ф. Скляр, С.Бобунец, SunSay, Ант (25/17) и Скриптонит). Про Бабангиду не слышал. Зато сок из Арбениной впитан. Голубой огонек ведет за собой молодежь. Салфеткой, на которой он написал свой вконтакте, я случайно высморкался и выбросил. Я прожил в Москве уже пятнадцать лет и тринадцать из них не встречал ни одного человека, который бы всерьез мыслил о музыке, в том числе среди пишущих журналистов.

Хорошая ли музыка в списке? После прослушивания у меня неприятное ощущение в теле, будто я съел недоваренный суп. Но смысл опроса был не в очередном стенании по поводу дурновкусия. Моя любимая песня Пачка сигарет группы Кино. Я такой же, как эти люди. Каждая песня из списка выполнила максимум для одного человека — вошла в него больше, чем весь остальной накопленный музыкальный материал. Стала личной нитью во что-то ценное. Поэтому имеет смысл не обсуждать недостатки, а понять, каким образом музыка на самом деле взаимодействует со слушателем. Что главное было в треке, отчего он смог стать любимым? Почему мое отвращение от приторно веселого исполнения Перемен било мимо этого человека? Если ответить на этот вопрос, то можно подступиться к музжурналистике, которая преодолела бы свой снобизм и начала говорить о более глобальном в музыке.

Ну-ка глянь-ка мне легавый ты на руку быстро
В этих буквах четырех очень много смысла
Это ведь не просто буквы, а слова народа
Смысл их легавым хуй, а ворам свобода

Ваня Воробей — ЛХВС

Идут споры, что перед ‘ворами’ нельзя ставить мат, поэтому правильное прочтение ЛХВС — Людскому Ход Ворам Свободу. По этим строчкам можно сразу понять, почему песня может быть любимой — людей не наебывают, поют что думают. Их наебывает Афиша Музыка, растекаясь слюнями о свежем вторичном релизе модной гитарной группы, Кольта Современная музыка напыщенной словесностью о недавней тусовке лощеных высоколобиков, Медуза “Альбомы, которые мы слушали в марте”, подавая симуляционный лоск в качестве “живой музыки”.

Симуляция практически не упоминается как проблема в масс-медиа. Уитни Хьюстон поет вживую, вначале не может взять ноту, поэтому вставляет виньетки, к концу выступления, испытывая муки, наконец прорывается к соулу и исполняет сильно и убедительно.

На конкурсе Голос певица технично и без тени смущения от отсутствия даже подступа к проблемам Уитни поет ту же песню, судьи хватаются за свои кнопки. Она прошла в следующий раунд профессиональной схватки за признание.

Песня была впервые исполнена в 1974 году Долли Партон в очень камерной манере. Это живое выступление отлично отражает наступивший позже перелом в мейнстриме. Она пытается петь душевно, ее профессионализм — для того, чтобы это произошло. Сейчас петь душевно не то чтобы разучились, а считается особым шиком петь яркой пластмассой. Хорошо еще, что есть певица Света, дарящая нам свою милоту.

Поэтому неудивительно, что самый массово почитаемый стиль в России — шансон. Народ находит отдушину в песнях, которые до сих пор остаются не подвержены примату пластмассы. В блатной песне и в шансоне люди ценят, в первую очередь, искренность намерений, презирая показушность. Это удивительным образом сочетается с вычурностью и наивностью создаваемых форм, которые настолько смущают музыкальные издания, что они готовы обсуждать скорее полностью выхолощенный и приторный рафинад ёлки, чем популярность ваенги, которая априори считается символом зла. Удивительная метаморфоза ставит живую эмоцию, какой бы она ни была, ниже пластмассы. А, между тем, в такой музыке создаются нетривиальные и по-настоящему сильные вещи, но музжурналистика их просто не замечает.

Человек очень хорошо различает личное отношение и воспринимает его. Верит, что человек его не обманывает, когда видит эмоции, рождаемые музыкой, а не солидный текст в уважаемом издании. Солидный текст скорее занят утверждением самодостаточности дискурса, легитимности нахождения в нем, чем выражением сути музыкального события на более общих и одновременно личных основаниях. Хороший текст воспринимается печенкой, и этим вызывает желание познакомиться с новой музыкой.

Формат шансона очень сильно отличается от формата поп-музыки. В последнем исполнитель остается в роли механизма, заводящего безличную машину симуляций. Поп-здезда железобетонно непроницаема за холстом формата — отсюда интерес к желтой прессе, люди тянутся к тому, что проявляется как есть, к тому, что они привыкли видеть в своей жизни без ширмы экрана. Шансон, наоборот, при всей узости его формы, выставляет, может быть, неказистую, наивную и несуразную эмоцию певца в полном обнажении. Вычурные слова или стандартные шаблоны таким образом оказываются задействованы в механизме обратном поп-механизму. Они работают не потому, что скрывают настоящее для большей приторности рафинада, а потому, что человек не может сказать иначе. Он вкладывает в стандартные формы и штампы реальную интенцию поделиться жизненным. Поэтому когда люди слушают плохой шансон — они понимают, что их не наебали. А рафинированные поп-коллективы служат прикладным целям развлечения. Никто не плачет под танцевальные песни про любовь, этого не происходит, люди просто танцуют — люди хорошо чувствуют посыл.

По Бодрийяру масс-культура живет по принципу симулякра. Когда-то живые вещи перерабатываются много раз, так что в конце уже нету никакой связи с истоком, а есть только игра знаками, не имеющими означаемого объекта. «симулякр — это псевдовещь, замещающая „агонизирующую реальность“ постреальностью посредством симуляции» “Говоря простым языком, симулякр — это изображение без оригинала, репрезентация чего-то, что на самом деле не существует.” Постмодернисты пошли дальше и сказали, что сознание не может на самом деле отличить реальность о фантазии, живой исток от знака самого по себе. И вроде бы топы радиостанций говорят о том же.

Но на самом деле это не все. Таксист, ставит мне кабардинский шансон, говорит про душу и пренебрежительно отзывается о поп-песенке, дарит мне на память свой любимый диск с надписью “кавказ”. Девушка заслушалась наивного музыканта в метро и не идет по делам, приклонив голову к стене. Они не имитируют свои чувства и они различают симуляцию.

Симуляцию нельзя приравнивать к рафинаду, потому что рафинад — это инструментарий, а симуляция — это стратегия. Симуляция как стратегия в сочетании с рафинированием очень похожа на механизмы создания симулярков по Бодрийяру — певцы действительно беруг что-то живое и превращают это в контент и продукт. У Пелагеи любимые исполнительницы Сергеева и Янка. Они придают их песням лоск и помещают в пространство безпроблемного потребления. Действительно, слова, те же самые — в рафинированном виде перестают быть поэзией и превращаются в сомволы, которые считываются уже как символы, а не как порталы в личное сопереживание музыки. Действительно, для продолжения симуляционной дейтельности необходима свежая кровь соула, иначе симуляция самопожирается. Но мне кажется, что в мейнстримовой музыке симулякр предстает не в чистом виде, и есть что-то еще.

Юлия Тузова, когда-то пела на квартирниках музыку, которая уже никогда не исчезнет из истории. В музыке Тузовой было то, что никто другой не повторит, она проживала слова в моент исполнения. Похоже на манеру Янки и на отзывы с ее концертов. Это имитация, но не симуляция. Похоже на Нику Турбину, когда очень простые слова, которые не действуют, когда их читаешь, которые могли бы сказать многие — в ее подаче превращались в квинэссенцию жизни. Янка умерла, Ника Турбина умерла. Обе руководстовались пафосом любви и добра и обе вынуждены были констатировать слом этого пафоса, будучи откровенными поэтами. Не пережив его.

Рубленные рифмы,
Срубленные фразы.
Срублены деревья -
Повалили лес.
Стон стоит,
Отчаянно
В плаче рвутся ветви.
Но и это мало -
Листья подожгли!
Не пишитесь, строки,
Иль пишитесь в небе.
Ведь бумага кровью
Вся обагрена.

Ника Турбина (1983)

Рассыпать живые цветы по холодномy кафелю.
Убили меня — значит надо выдyмывать месть.
Истоpия любит геpоев, истоpия ждёт тебя.
За каждым yглом с веpным сpедством от всех неyдач.

Как бы так за столом пpи свечах pассказать пpо любовь.
Как бы взять так и вспомнить, что нyжно пpощенья пpосить.
Пpавославная пыль,
Оpиентиpы на свет — соляные столбы.

Янка, Ангедония (1989)

Юлия Тузова тоже не выдержала тяжести своего таланта. И попробуем разобраться почему. Я встречаю у поклонников ее нового проекта Порт Июля такую реакцию:

дмитрий, а какое отношение имеет олди к порту июля? да их даже сравнивать невозможно! о какой искренности может идти речь у певца, который на концертах ужирался и уширивался до состояния, когда просто не способен был петь? что же вы сравниваете несравнимое? прекрасную молодую женщину, мать 4 детей, безусловно талантливую автора и певицу и торчка, написавшего по чистой случайности пару песенок и поющего их,еле ворочая языком. я поражён тем потоком чуши, обрушенным вами на юлю. с вашей стороны это не только бестактно, но и оскорбительно по отношению к юле и её поклонникам,которых вы унизительно называете комментаторами. мне просто стыдно за вас.

Ну, просто, человек так самоутверждается…

Юля, береги себя!

светлана, но самоутверждение и тупой, бессмысленный троллинг, переходящий в прямые оскорбления, это совсем не одно и тоже. самоутверждаться за счёт унижения других, тем более гораздо более талантливых и добрых, чем ты сам — значит показать свою слабость и несостоятельность. и никому ещё такой способ самоутверждения не делал чести. а если дмитрию не нравится «в нашей песочнице», так пусть выберет себе другую, никто держать, а уж тем более сожалеть не станет.

Полностью согласна с Вами.

Можно легко увидеть в этих комментариях, что музыка для комментаторов — является прикладой к их благостному существованию. Они выводят ценность материала из того, насколько хорошим является образ жизни музыканта. И им не нужна критика, уже все хорошо. Юлия Тузова комментируя разницу между своей новой музыкой и старой заметила что “все имитируют”. И была во многом права. Тогда я еще не нашел различие между имитацией и симуляцией и поэтому говорил не то, что подразумевал. Так что же такое симуляция, какую функцию она выполняет, если к ней стремяться, ее выбирают, ее лелеют, ее оправдывают — и даже более, признают за ней большее право на существование, чем за соулом?

Мне кажется, что симуляция — это возможность лишиться свободы в обмен на сохранение достаточного уровня комфорта для продолжения жизни. Симуляция сильно связана со свободой. В джентрифицированных версиях соуловых песен сильно снижен порог требований к осознанию смысла слов. Форма подачи говорит — ты можешь задумываться о словах, а можешь и нет. В любом случае они уже встроены в общую гармонию музыки, лишены жесткой связи со своим начальным значением — чтобы не требовать себя замечать. То есть симуляция — это упрощение. Будь проще и люди к тебе потянутся. Это снижение планки сознательности ради социума.

Упрощение убивает двух зайцев — оно снимает страх перед настоящим (в смысле имеющимся сейчас) — тем способом, что постулирует его благость — и оно снимает чувство оторванности от настоящего — от возможности делать музыку и от возможности воспринимать музыку с завышенной планкой. В этом смысле симуляция поверх имитации — это совместность музканта и слушателя в пространстве упрощенной социальной реальности. В которой нету необходимости создавать поэзию, нету необходимости быть свободным и нету необходимости преодоления ради контакта. При этом слушатель и музыкант приобретают идиллические формы — Тузова называет своих теперешних слушателей Людьми, видящмими прекрасное, они ее — образцом человека, который творит прекрасное. Отсюда, кстати, видно, почему симуляция так сильно переплетена с рафинированием — через “прекрасное”. Способы качественного продуцирования делают звук красивее. Отсюда у некоторых музыкантов пренебрежение к “прекрасному” рафинированному звучанию, допустим у Гражданской обороны и в музыке и в манере петь — явное отрицание гармоничных форм.

Есть различие между симуляционной радостью как позицией привязки к социальной радости и как позицией найденной радости в музыкальном. Поэтому Иван Дорн и песня Плавки жмут и песня Кольщик имеют много общего. Они все не оторваны от искренности переживания музыкального в чистом виде. Это находит воплощение в музыке — она становится невымученной, легкой и захватывающей как и чувство, существующее на самом деле. Проблема отошедших от соула в симуляцию заключается в том, что и тексты и внутренний подход остается прежним, а музыка и пение кардинально меняются. Ни у Дорна ни у Круга нету этой проблемы — они не изменяя себе делают музыку. И Алина Орлова, которая стала петь заурядный инди с группой в стремлении к более профессиональному звуку и Юлия Тузова — они оправдывают изменение звучания тем, что они начали копать другую руду, искать мелодичность и радость звучания вместо соула. Но дело в том, что разработка соула — это вымывание золотого песка, который никто другой не может вымыть. Никто не может сметь Ramumara и Надю, но многие могут разрабатывать инди звук или поп-звук. В этом смысле симуляция покупается потерей самоидентификации и аутентичности.

Так все же, почему Тузова отошла от соула? Вот ее песня Надя с квартирника 7 ноября 2000 года у некой Анны Сусид в Питере.

Тузова явно имитирует Янку, вплоть до прямых цитат. При первом прослушивании ощущение мрачное, но неясно мрачное, слова не радостные, но что за ними — не ясно. Попробуем разобраться. Во всех других исполнениях этой песни ничего найти не удастся, именно тогда она прожила слова каким-то непонятным, нетривиальным способом — и открыла их.

Структура стихов такая. Общее ощущение куплетов — омерзение от абсолютных несправедливости и неправильности, с которыми нельзя смириться, но приходится сосуществовать. Безнадежная злость на обреченность на хайдеггеровский das Man. Куплет задает балладное повествование, а припев — ламентацию, декламацию без всяких обстоятельств. Куплеты — социум, припев — личная связь.

Ламентация в припеве имеет очень сильно выраженную динамику. Она начинает с полностью призрачного “я умираю”, но преодолевает его в более сильное высказывание — уже не связанное с невозможностью что-то сделать, но с утверждением силы самого высказывания — и поэтому она поет красиво, несмотря на смерть, она как бы посвящает себя красоте, стоя одной ногой в могиле. Каждый раз из раздраженного, резкого, растерянного куплета она выкарабкивается в припеве — от смерти к преодолению смерти. В этом преодолении она уже не борется с миром, уходит от него, и независимо от него создает красоту из полного отчаяния. Всего этого движения абсолютно нет в простом прочтении слов и в симуляционном исполнении, оно вскрылось в момент выступления именно в этот вечер.

Теперь мы подбираемся ближе к метаморфозе Тузовой. Мы уже видим социум, которому она раньше себя противопоставляла, и к которому вернулась. Увидим, почему вернулась. “Я с тобой, Надя” — так не говорят люди обычно. Предыдущая строчка — “я умираю”. Песня основана на предании о мученицах Вере, Надежде и Любви, которых зверски пытали и убили за их веру. Вроде как из слов и из предания следует, что умирает Надя, и что герой хочет быть с Надей при ее смерти, не оставить ее, как мать плачет над умирающей дочерью. Но здесь мы видим совершенно иное! В последнем куплете “я с тобой” — уже практически ведьмино, так повлияла злость предыдущих куплетов, что тихие “я с тобой” уже совсем не для утешения Нади. Мать-призрак даже не просто зовет, а забирает образ Нади с собой в загробный мир, то есть приватизирует ее как последнее, во что она верит. И вот тут и есть невозможность продления жизни и терминал смерти. Индивидуалистический взгляд на мир без пафоса общности, в жизни не за что цепляться. И история с преданием о великомученицах ради веры, то есть жизни — перевернулась, осталась отчаянная красота в смерти. И понятно, почему Тузова от этого отошла.

Но есть и другие варианты. Сайнхо Намчылак — авангардная певица из СССР с большим стажем. Сейчас она иногда поет на телефон вечером, когда одна. Она рассказывает своим давним друзьям о том, что сожалеет, что ей не хватало времени для того, чтобы быть вместе, и читает им сказки. Эта песня не издана, она выложила ее на анонимный аккаунт на саундклауде в качестве 65 кб/c два года назад. У нее 17 прослушиваний. Идея песни, судя по другому видео из окна поезда, родилась по дороге из Москвы в Питер в белые ночи.

Большой артист раскрывается в хенд-мейд записи в одиночестве номера отеля между выступлениями и помещает ее в интернет без имени — в жесте, лишенном симуляционного и имитационного. Единственно, сразу было понятно, что это она, анонимность ей уже yне доступна в случае меня, я узнал голос, но ей доступен отказ от своего слушателя — его анонимность. Ей до сих пор доступен отказ от того, что принято считать ее “нормальной, естественной” жизнью, что принято считать тем, что не изменить никогда — отказ в пользу музыки.

Здесь нету не только симуляции, но и имитации. Песня вышла из традиции народной музыки и эпоса. Мир, в котором она поет — связан в целое сакральными связями, не бездушен и мертв, как у Тузовой. И она не ставит проблему социума, не работает с этой проблематикой. Но, несмотря на это, создает изумительное музыкальное полотно, хрусталь из ничего, на мобильный телефон.

Я сижу на концерте некогда любимой мной певицы. Рядом в кресле с высокой спинкой хозяин заведения, он похож на утонченного цыгана в степенной стадии жизни. Рядом с ним женщина в коже, ее губы после операции похожи на мягкую игрушку для минета, она передвигается от стола в убоную и обратно с помощью официантки, которая держит ее под руку и дает вежливые указания наклоняясь у уху. “Мне очень нравится музыка, если бы у меня была такая музыка, я бы сочинила слова, мне так и хочется писать стихи. Но вот со словами у них беда, какие-то непонятные.” Она выпивает пятый бокал шампанского, хозяин наклоняется к ней и что-то объясняет, она замирает в слушающей позе и через секунд пятнадцать продолжает в том же духе. Когда группа исполняет старую песню Тузовой “оставь меня на краю” биокукла замолкает. Я всречаюсь с Юлей в проходе пару раз. Я очень рад вас видеть. Я тоже рада вас видеть. Мы улыбаемся, когда я подхожу к ней и прощаюсь, кладя руку на плечо. Я не говорю спасибо за концерт. В Наде есть строчки

я не хочу гадать
сказать иль не сказать ей
что смысл слов украден

,что все слова в ее новом альбоме — в кавычках.

“Пластмассовый мир победил, пакет оказался сильней.” Я удивляюсь простоте этой метафоры, к которой я пришел анализируя огромный массив музыкальной культуры. Летов ничего не анализировал, пел что чувствовал. Место для Юлии Тузовой сейчас — в клубах циган, ебущих биокуклы по ночам и говорящих со сцены про высокую поэзию. Места для Янки нет. Место для Сайнхо — вагон поезда и анонимный аккаунт в саундклауде.

Под столетними сугробами библейских анекдотов,
Похотливых православных и прожорливых католиков,
Покинутых окопов и горящих муравейников-
Вечная весна в одиночной камере.

Отсюда мы переходим к русскому рэпу. Саша Скул демонстративно поддерживает православие и отмечает пасху, исполняя тексты, наполненные гноем и презрением к тому, что он видит. Гной, изливающийся в текстах андерграундного русскогого рэпа — это одно из последних пристанищ возможного высказывания в победившем Оксимироне и выхолощенной, инфантильной, сентиментальной поэзии гламурных реперов и журналистских коллективов, на голубом глазу рассказывающих об общем движении в прекрасный мир против адской государственной машины, не замечая, что они сами по себе — адская симуляционная машина.

Сартр пишет в 1948 году, в этом отрывке можно увидеть истоки применяемого мной термина рафинад (рафинад и соул применительно к музыке были введены Андреем Гороховым):

Писатель же требует от читателя не проявления абстрактной свободы, а полной отдачи его личности. Ему нужны все ее страсти, предубеждения, симпатии, сексуальный темперамент, ее шкала ценностей. Личность дарится великодушно, она вся проникнута свободой, которая пронизывает ее насквозь и преобразует самые темные массы ее чувств. Так же, как активность становится пассивностью, чтобы успешнее создать объект, так и пассивность превращается в действие. Читающий человек оказывается на самой большой высоте. Именно поэтому даже самые бесчувственные люди могут проливать слезы над рассказами о придуманных несчастьях. Просто они на минуту стали такими, какими были бы, если бы всегда не скрывали от себя свою свободу.

В сущности, послание — это душа, превращенная в объект. Душа, что с ней делать? Ее следует почтительно рассматривать на расстоянии. Не принято без веских на то оснований раскрывать свою душу на людях. Но по общепринятому согласию, при соблюдении известной сдержанности, кое-кому разрешено выставлять свою душу на продажу, и совершеннолетние могут ее приобрести.

Словом, сейчас для многих произведения человеческого духа — это маленькие неприкаянные души, приобретенные по сходной цене: вот, пожалуйста, душа старого доброго Монтеня, душа Жан-Жака, душа Жан Поля, и душа неподражаемого Жерара. Под мастерством литератора понимают совокупностью лечебных приемов, которые делают души безобидными. Выдубленные, чистенькие, обработанные химическими составами, они несут своим приобретателям возможность отдать несколько минут жизни, полностью обращенной во внешний мир, культуре субъективности. Использование ее гарантировано, вы в полной безопасности: кто примет близко к сердцу скептицизм Монтеня, если автор «Опытов» боялся чумы, царившей в Бордо? А гуманизм Руссо, когда Жан-Жак отдал своих детей в приют? И странные откровения «Сильвии», поскольку Жерар де Нерваль был безумен? Профессиональный критик в худшем случае придумает загробные диалоги между ними и расскажет нам, что французская мысль есть диалог между Паскалем и Монтенем. Этим он надеется не Паскаля и Монтеня сделать более живыми, а более мертвыми — Мальро и Жида.

Если внутренние противоречия жизни и творчества сделают невозможным и то и другое, если послание, по сути не поддающееся расшифровке, докажет нам главные истины: «человек не добр и не зол», «жизнь человека наполнена страданиями», «гений — это лишь долгое терпение»; то будет, наконец, достигнута единственная цель этой безумной кухни, и читатель, закрыв книгу, сможет сказать: «Все это лишь литература!»

Ситуация с позитивным настроем и привязкой к социальности в музыке может рассматриваться как хорошая — тусовке нравится делать что-то, пусть делают. Здесь мы приходим к тому, как эти частные картины встроены в общее движение музыкальной культуры современности. Привязка к социальному разрушает возможность говорить о музыке открыто и критиковать. Сколько негативных рецензий вы можете прочитать в популярных изданиях? Сколько их вы можете прочитать среди узких тусовок? Крайне мало. Критика может поколебать комфортное состояние для продолжения деятельности. И это приводит к очевидным проблемам в развитии. Академические композиторы говорят о том, что нету слушателя, раз их музыку не понимают. Московский Скретч оркестр вообще довольствуется тем, что музыкантам хорошо, пока они играют, а результат не подлежит критике из других оснований. Экспериментальные джазовые коллективы занимаются синтаксисом, в то время как академисты давно прошли и семантику и синтагматику. Или они занимаются редуцированием звука до истоков, ища вайб, но не понимают, что тот вайб, каторый они таким образом симулируют — уже невозможен сейчас, как невозможно спеть американский соул середины 20 века, как невозможно спеть как магомаев или цой — это останется не только имитацией, но и симуляцией — потому что можно спеть несимуляционно ту же песню, но не как цой, а как ты сам.

Коммуникация между тусовками таким образом не только не помогает существующим направлениям, но и оставляет людей вне тусовок в информационном вакууме. Они читают мейнстримные статьи, не находят в них ничего особо выдающегося, музыка тусовок для них странна и непонятна — и в этой пустыне вынуждены создавать что-то из личного опыта музыки, переиначивая или совершенно искажая отголоски музыкальных дискурсов вокруг себя. Парадоксаьным образом это приводит к новым музыкальным событиям. Точки локального роста вынуждены обналичивать то, что не могут найти вокруг.

Это приводит к важным последствиям. Во-первых, люди научаются относиться к музыке как к чисто прикладному аспекту культуры и разучаются слушать неприкладную музыку. Во-вторых размываются границы между стилями. Если зайти на саундклауд и послушать треки-миллионники из разных жанров, то все треки окажутся в одном мета-стиле рафинированного винегрета, манера исполнения певцов, семплы, преобладание средних и манера обращения с кульминацией в треке, возможные вариации формы — все одинаково. Плюс к этому журналисты транслируют убеждение, что вся музыка сыграна, что от тасовки сыгранной музыки ничего принципиально нового не возникнет. Это удобная позиция для человека, которому нечего решать в музыке, нету проблем.

Музыканты саундклауда, хоть они и не столь популярны, все-же подходят к делу достаточно профессионально. Иная ситуация с любителями, которые выкладывают свои дилетантские поделки в виде каверов на ютуб. Это третье последствие. Такие любители не чураются отсуствия мастерства в том, что они делают. По крайней мере, это не останавливает их. Кроме того, так как они наделяют симуляцию и рафинированный донельзя звук тем, на что им хочется, чтобы он указывал — на свои настоящие чувства — они могут это чувство воплотить в своем творчестве. И их каверы бывают удивительны. Такие каверы, в отличие от оригинала — невозможно повторить, невозможно повторить личное преломление какой-нибудь девочки или маргинала гитариста в его небольшом гетто спального района. И тут прорывается соул.

У Александры Капустиной уже за 500 тысяч подписчиков в ютубе. Но все ее новые каверы, хотя и содержат вокальные данные, все ближе и ближе сливаются с общим мета-стилем, она становится неотличима от тысяч других. Потому что информации о том, что можно петь иначе, практически нет. Если в первом видео она не была индокринирована мейнстримом так сильно, а смогла схватить именно свой порыв, то в остальных она все больше научается походить на остальных, быть профессиональной, рафинированной певицей. И предсказуемо проигрывает — ее кавер на Между нами тает лед сильно хуже оригинала. Она поет как более слабая версия Луны, обладая явно лучшими данными. Почему? Потому же, почему слилась Алина Орлова. Потому что нельзя подчинять рафинаду то, что доступно только тебе.

За отсуствием живого общения с музыкой в журналистких текстах местом общения становятся комментарии к записям ютуба. Это огромный кладезь для социологов музыки и антропологов, к сожалению (или к счастью, потому что все, что они делают — это привязывают музыку к социальному, упуская измерение личного, то есть упуская практически все важное в музыке), пока что игнорирующих этот ресурс. Люди, случайно зайдя на страницу с любимой когда-то песней, делятся связанными с ней историями, сравниваютт с другой музыкой, пытаются выразить свой опыт ее слушания. И это разительно отличается от чопорного и объективного подхода в музжурналистике — и сильно помогает понять, чем на самом деле является для поклонников та или иная музыка.

При всех недостатках, мейнстрим занимает важное место в музыкальном движении. Он шлифует средства рафинирования и поставляет их андурграунду и дилетантам, а в обратку получает аутентичный соул, топливо для жизни. На самом деле и те и другие любят музыку, иначе бы они ей не занимались. Качественная разница в том, что они делают заключается в расстановке приоритетов — для одних это в первую очередь прямой контакт с музыкой, добраться до нее не смотря ни на что, для вторых — создание добротно сделанного продукта, в который можно уже вкладывать смыслы. Я разговаривал с одним артистом с радио шансон, и он жаловался, что для себя приходится писать в стол — не поймут, а для радио он пишет как нужно. Все любят музыку, просто занимаются разными делами. Если это понимать, то история дискурсов андерграунда и мейнстрима перестает быть историей подавления и распада, но историей взлетов и падений андерграундного начала и рафинированного начала. Рафинад хорош тем, что можно потреблять его структуры как вода потребляет сахар — безболезненно и с удовольствием. Чем лучше рафинад, тем эффективнее воздействие на слушателя, но при этом необходимо чтобы в растворении — плавном и легком процессе впитывания музыки, существовала центровая линия музыки, тогда плавность перетекания музыки в тебя — это плавность перетекания в вену целебного раствора. Нужно достаточное умение, чтобы отвлечься от грязного шприца и тупой иголки в дилетантском продукте, поэтому многие предпочитают пустую воду в шприце и чистую иглу работе по абстрагированию от шприца, когда в нем живительный раствор. Этот выбор делает возможным ситуацию, в которой о существовании живительного раствора давно забыли и радуются только чистому шприцу. Карго культ рафинада, в котором доставлялись раньше великие песни — это часть современности.

Закончим на одной из вершин мейнстрима.

Песня Нежность Кристаллинской — это образчик стуации, в котророй рафинад обрамляет действительную музыку, и без него, без опыта рафинирования не получилось бы создать этот шедевр. Соул ломает примат рафинада, подчиняя его себе. Кристаллинская просто царапает бытие в своих интонациях. Она отталкивается от истории песни, берет ее в фокус как единственное, что доступно для вербализации, но история лопается и рвется закольцованность, нарушается причинно-следственное удушье, человек начинает говорить. История про Гагарина превращается в историю о жизни вообще. Ее интонации не интенции говорения, а прямое включение в битие, интонации со-бытия. События, которое не повторялось на концертных записях и в других тейках в студии. Когда звукорежиссер поставил ей получившуюся версию она плакала.