Create post

Рецензия на Вакханок Теодороса Терзопулоса. Электротеатр Станиславский

То, что театр продвинулся от пышных декораций к их обозначению, сместил фокус с повествования в нарратив — это хорошо. Это позволяет совершиться каким-то внеповествовательным событиям на сцене, которые чаруют сами по себе. Таким образом нарративом становится череда этих событий, уже отвязанных друг от друга прямыми историческими детерминациями, но выявляющих полюсы, найденные в интерпретации текста. Этот театр отвязался от внешности аскетизмом сцены и помещением действия в виртуальные перекрестки света и форм, вызывающие в подсознании зрителя возможность собственной интуитивной трактовки, освобождающие событие от диктата плоти исторического и контекстного. игра света на лицах и телах персонажей, хореография и речь обрели пространство для сольного совершения. но плоть не исчезает, стены, костюмы и предметы строгой геометрической формы начинают создавать новую плоть, знак превращается в симулякр плоти, пространство театра не исчезает в вихрях метафизических превращений вслед за мыслью режиссера, а проявляет себя как оно есть, условность становится данностью, материя ускользает из–под воли творца и выпирает своей обыденностью и карикатурной сконструированностью. Она начинает воплощать не то, на что намекается, а сам намек. Я начинаю видеть просто цилиндр с подсветкой, просто свисающие со штанин куски гофры, просто красный квадрат, я начинаю видеть, что передо мной стареющий актер, который научен определенным образом говорить. И все эти наблюдения зителя — вне цельного замысла режиссера, который решал задачу того чтобы все это говорило, преображалось, но не решал задачу тотального подхода, при котором даже эти возможные провалы в оживлении знака работали на общее. Я хотел бы видеть такой тотальный театр. Только человек, индокринированный театральной мифологией способен не замечать этого, посвящая свое внимание самому процессу аффектации поиском, а не пребыванию в найденном. Каким образом решить вопрос оживления плоти в сцене — я не знаю, очевидно, она существует независимо от необходимости и желания ее преодолеть, но расчищение в ней пространства для рождения духа театра еще не означает, что (якобы) пустое пространство не будет вылезать само по себе, не будучи привязано в каждую секунду к духу. В этом спектакле проделана хорошая работа по такой привязке, но далеко не везде она оказалась эффективной. Соло без аккомпанемента в музыке поднимает ставки очень высоко — требует соло очень высокого качества, так и редукция конвенциональных форм плоти в театре требует отсутствия произвола в выбранных решениях. Такой произвол режиссер допустил во многом. Почему он дает самый насыщенный цвет спектакля в банках крови, идущих к второстепенному персонажу? Почему формы цилиндров именно такие — точнее сказать, разные, будто он специально перебирал возможные варианты для того, чтобы обеспечить разными формами всех задействованных персонажей (и ни для чего больше). Почему линия на теле — красная река, извивающаяся определенным образом, привлекающая внимание зрителя? Почему гофра на штанах? Почему у агавы грудь именно маленькая? Другой не нашлось? Почему у пенфея грудь полная? Поймите меня правильно, мне понравилась и грудь агавы и грудь пенфея, я даже признаю, что это как раз тот элемент свободы, который уместен и естественен. Но я все же задаюсь при просмотре вопросом — почему они именно такие? Почему пришельцев из ада было именно пять? И почему только один мужчина? Вакханок же было поровну — четыре мужчины и четыре женщины — задается вопросом неискушенный зритель. Есть ли в этой несимметрии структур групп смысл, который я начинаю искать? Или я совсем плохой зритель, на которого слишком сильное влияние оказывают вытащенные из–за аскетизма плоти постановки незначительные детали? Почему он делает карикатуры на старых театралов в одеждах уже вполне конвенциональных, при том, что все остальные костюмы — скорее знаки лишенные безусловной оценочной трактовки? Если это плевок в сторону старого театра — то сделан он я бы сказал так тонко, что сложно это отметить при просмотре — он показывает, что специально разные конвенциональные одежды пустых людей нищи по сравнению с однотипным устремлением к высшему вакханок, всех одинаково одетых и действующих. Каким образом это работает во время просмотра? Я вижу театральщину не в качестве обескураживающей карикатуры, а в качестве смакования возможности карикатурного жеста. Бедные актеры, которых заставляли в исступлении сидеть и глубоко и громко дышать пока разворачиваются основные события — их очень интенсивный психофизический труд был практически скрыт первым рядом и меня не покидало чувство переживания за актеров и за их бесполезные усилия вместо того, чтобы чувствовать их горячее дыхание и взгляд холодной бездны. Кстати, играли они хорошо. Спектакль был насыщен эффектными сценами. Пожалуй, одной из наиболее запоминающейся стал музыкальный переход от смеха к плачу, на котором я наконец вспомнил, что хотел увидеть какой-то скрытый смысл дионисийского. Они плачут перед вакхом, плачут не в силах больше смеяться. О музыке что-то хорошее кроме этого сказать сложно — спектакль практически полностью работает на тривиальном звуке, настолько въевшемся в сознание современников, что ожидать от него реального действия вообще не приходится — он имитирует это действие. Личина театра поверхности, который так старательно изгоняется режиссером из всего остального — здесь расцветает пышным цветом. Аналогия со сценографией заключается в том, что конвенциональная сценография уже не отвлекает внимания на себя (но одновременно и не действует). На сцене разыгрывалась трагедия — но воспринялась ли она как таковая зрителем, который был аффектирован скорее яркими схваченными моментами, чем историей? Я видел на лицах людей все ту же приподнятость настроения, что и перед спектаклем. Мне кажется, что основная задача театра — это действие, а не разработка театральных форм (способов действия). Можно ли ожидать от современного театра такого действия, коль скоро он по всей видимости в основном захвачен перестройкой способов выражения — и заслуги постановок в часто оцениваются именно так — и в разговорах зрителей и в прессе? Что тебе понравилось? Мне понравилось как она двигалась в той сцене. Что ты думаешь о спектакле? Он неплохо решил проблему связи со зрителем в первой сцене. Спектакль этот явно выше среднего уровня, но одновременно, и благодаря этому, прекрасно демонстрирующий проблемы театра, которые не позволяют ему вырваться из сферы досуга, перестать быть аттракционом с зерном большего. Дионисийское в спектакле, если отбросить остальное, звучит крайне неубедительно — будто карикатура на себя, с ожидаемой плоской оценкой в конце текста пьесы. Достаточно ли этого в 2017 для человека, давно воспринимающего античность как музейный зал? Вряд ли. Поэтому и не было на лицах зрителей смерти своего сына после занавеса. поэтому и осталась непроявленной та сила, которая может такое совершить, осталось за бортом то, что необходимо осмыслить заново — в условиях, когда с дионисом не просто не спорят — нету ни аполлона ни диониса, остался маскарад.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About