30 мая в Москве — встреча с Роком Бриннером, сыном Юла Бриннера, голливудской звезды родом из Владивостока. Юл Бриннер — прославленный актер, мистификатор, скрывавший под десятками небылиц свою истинную, не менее поразительную биографию, он же магнетический Король Сиама, Дмитрий Карамазов, Тарас Бульба и вожак Великолепной Семерки. Рок Бриннер — сын Юла и актрисы Вирджинии Гилмор, маленький принц Короля Сиама, — вырос, как Будда, в роскоши и великолепии золотых лет Голливуда, а затем покинул все это и отправился искать свою судьбу по вольной дороге 60-х.
На встрече в Доме Черткова нас ждет тысяча и одна байка о том, что из себя представляли голливудское закулисье и западная музыкальная и прочая культура в легендарные 1960-е в исполнении блистательного рассказчика мистера Рока Бриннера, историка, писателя и очевидца. А пока, с разрешения издательства «Валентин», выкладываем отрывок из его книги «Империя и Одиссея», недавно вышедшей на русском языке в переводе Максима Немцова.
Чертовски прекрасный способ стать совершеннолетним.
Но самым незабываемым подарком стал отцовский: две плотные недели занятий по актерскому мастерству у Георгия Жданова. Я просил Юла о такой возможности не потому, что хотел делал актерскую карьеру, а просто чтобы упорядочить все, чему я научился, взрослея за кулисами театра и пытаясь что-то самостоятельно ставить в Дублине. Я прочел чеховскую книжку «Актеру», посвященную Жданову, и мне хотелось понять, как применять то, чему он учил. Со Ждановым я постигал принципы драмы, а также конкретные методы тренировки воображения — чтобы открыть в себе и выразить фундаментальную природу персонажа и его глубочайшую мотивацию. Резкий, волшебный Жданов, работавший со Станиславским, Мейерхольдом и Райнхардтом, равно как и с Чеховым, несгибаемо верил, что театр в силах преображать человеческие души.
С моей степенью по философии я в 1968 году осел в Лондоне, а поскольку в газетах не печатали объявлений «Требуется философ», я начал разрабатывать возникший у меня замысел поставить пьесу по мотивам «Опия: Дневника излечения» Жана Кокто. В начале 1930-х годов он при детоксикации в клинике вел дневник, описывая свое пристрастие, его лечение и жизнь богемы в Париже той эпохи. По иронии судьбы именно неудача этого лечения свела его с моим отцом, у которого он начал в
Дублинская премьера получила обалденные рецензии, но главным для меня было другое: мой профессиональный дебют застал Юла совершенно врасплох. На мое двухчасовое представление он привез с собой из Парижа в поддержку с полдюжины близких друзей. Видя меня на почти совсем голой сцене, совершенно одного, он был изумлен: я играл его старого друга, с которым он сам курил опий, причем играл по заветам его собственного наставника Михаила Чехова.
Через три месяца я исполнил «Опий» в театральном клубе «Хэмстед» в Лондоне. Юл, вполне чувствуя себя гордым отцом, известил о постановке всех своих друзей и знакомых. В день премьеры я получил поздравительные телеграммы, приветствовавшие меня в актерской профессии, — от Элизабет Тейлор и Ричарда Бёртона, Фрэнка Синатры, Кёрка Дагласа, Джули Кристи, Уоррена Бейти, Фэй Данауэй и моей подруги на всю жизнь Лайзы Минелли.
Светский мир, в котором я некоторое время вращался, включал в себя множество элитных молодых художников Лондона, которые не только подчеркивали культурный профиль Британии, но и меняли сам баланс актерского ремесла. Несколько дней я провел с Китом Ричардзом, когда он разрабатывал гитарные риффы «Пусть кровит»; с Ринго Старром и его женой Морин; а также на яхте Бёртона на Темзе (где с ними жили их собаки, пока проходили полугодовой карантин). В еженедельном салоне Кеннета Тайнена я проводил время с драматургом Томом Стоппардом, режиссером Микеланджело Антониони, актрисой Эйвой Гарднер, фолксингером Арло Гатри и принцессой Маргарет, сестрой королевы Елизаветы II; таков был лишь один из вечеров у Тайнена.
В октябре 1970 года «Опий» открылся на Бродвее в театре «Эдисон» — всего в нескольких кварталах от театров, где мой отец играл у Чехова в «Двенадцатой ночи», в «Песни лютни» и «Короле». Поскольку это была уважаемая европейская постановка, мне дали разрешение на работу в США. В двадцать три года я один на сцене играл пьесу, которую сам же и написал. На сей раз Юл не смог быть на премьере: он в Югославии снимался с Сержем Гензбуром, куда я ему и позвонил, чтобы прочесть рецензию из «Нью-Йорк Таймз»:
Эта экскурсия в центральную нервную систему человека, его внутренности и душу, экскурсия мрачная, однако с высокопарно эксгибиционистской театральностью она преобразует честные наблюдения в унылое самоутверждение и завораживает… Бриннер производит впечатление тем, как точно выписывает портрет художника в наркоманской юности… Спектакль представляет отчетливый интерес…
Большинство рецензий, однако, были не столь лестны, и продажи билетов оставались плоскими. Пьеса закрылась после 20 представлений, и я вернулся в Лондон. Как некогда сказал импресарио Сол Хьюрок: «Если публика не хочет смотреть твой спектакль, ее ничем не остановить».
Я вернулся в Лондон убитый — как это свойственно молодым людям, я рассчитывал только на триумф. Свое жилье, которое я арендовал в конюшенном ряду у
Ими как раз и были многие мои голливудские знакомые: Джен и Питер Фонды, Лайза Минелли, Майкл Даглас, Джейми Ли Кёртис, Кэрри Фишер и прочие. Я к этому никогда не стремился. На самом деле, мне хотелось как можно дальше отодвинуться от этого мира.
Проведя всю молодость в среде знаменитости и богатства Юла, я вышел на собственную тропу и стал уличным исполнителем и духовным паломником по имени Клоун Красная Шапочка: длинноволосым бродячим менестрелем с большой сережкой-кольцом в ухе, двенадцатиструнной гитарой и саквояжем викторианского врача, в котором содержался «первый шаг к решению любой проблемы на свете» («И-Цзин», «Каталог Всей земли», клубок бечевки, резак для бутылок, зеленый чай и марихуана). Я пытался придерживаться строгих правил: никому не вредить, распространять смех и тепло и самому освобождаться от благословений и бремени бытия сыном кинозвезды. Даже пьянство мое ушло во временную ремиссию. Я был анонимным хиппи и учился тому, как работает и живет мир. Посредством Красной Шапочки я стал уличным персонажем, дурачком глобальной деревни, «драным клоуном» в поисках Мистера Тамбурина.
Мне хотелось получить жизненный опыт, который бы сделал меня мастером на все руки, таким, кто сможет выживать своим умом, куда б ни дул ветер.
Настроившись, включившись и отпав, в свои двадцать четыре я пустился по всемирной дороге бродяг и беспризорников, существом из собственного воображения — жил согласно набору полупропеченных правил и полуосмысленных понятий. Но своим отречением от собственной идентичности я оторвался от безопасности зачарованного королевства моего отца и впервые с одиннадцати лет, когда расстались мои родители, я ощутил, что обязанности взрослого меня не тяготят. Как написал Том Роббинз, «никогда не поздно иметь счастливое детство».
«Красной шапочкой» была бордовая шляпа борсалино, и если меня спрашивали, зачем я все время ношу шляпу, я объяснял, что это полезно для головы.
Пил только вино малыми дозами и существовал на веганской диете. Жил у старых и новых друзей, с большинством которых знакомился через сеть таких же скитальцев, и изо дня в день зарабатывал ту немногую наличку, что мне требовалась. Резаком я мог преобразовать дюжину пустых винных бутылок в симпатичные стеклянные кружки меньше чем за час: выручку от их продажи я спускал на блошином рынке, где покупал старое столовое серебро — обеденные вилки — и над огнем выгибал их зубцы наружу, а затем молотком делал их них браслеты; их можно было менять на большие шелковые шарфы, из которых я шил «цыганские платья», а те, в свою очередь, продавать за несколько сот франков. А когда мне требовалось двигаться дальше, чаще всего я просто выходил на дорогу и вытягивал руку.
Перемещался я на юг, держась преимущественно маленьких городков и деревень во Франции и Швейцарии, Испании и Марокко, — и обратно, через Италию, по всему своему непрямому пути высаживая дикие калифорнийские цветы. Как клоун Красная Шапочка я проехал таким манером по всем Соединенным Штатам по гостевой визе — брался за разнообразные неквалифицированные работы и водил десятки грузовиков, фургонов, автобусов и тарантасов на последнем издыхании. А по пути мне перепадало и других работ, включая самую невероятную: я стал телохранителем Мохаммеда Али.
Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here