Слово «свобода» в русском языке в основном обладает негативной ориентацией — чаще всего это свобода от чего-либо, а не само собой разумеющееся состояние каждого человека. Если следовать языковой логике, свобода может быть кем-то дана, за нее необходимо сражаться, ее нужно обретать, в общем, о ней говорится из предпосылок ее отсутствия. В поэтическом опыте Ильи Кукулина, представленном в подборке, вектор письма работает не на репрезентацию способа борьбы за свободу, а на то, чтобы сделать нас восприимчивыми к той ситуации несвободы, которая звучит монотонно, будто усыпляя, в новостной полифонии повседневности. Современность зависла между эпохами, как дом, в который нельзя войти, что объясняет, почему это письмо не пытается ее подорвать, но вступить с ней в более личные отношения: оплакать ее, пожалеть, разозлиться на нее, подтрунить над ней — и это, кстати, является не менее важным и эффективным жестом индивидуального протеста.

Илья Кукулин, преподаватель, редактор, известный критик и литературовед, проявляет редкую для современного письма чуткость к читателю. Он обращается к нему, говорит понятным ему языком, делится знакомой ему тревогой. Его речь, вторя естественному мыслительному процессу, организуется как множество ответвляющихся друг от друга соображений, воспоминаний, коннотаций, вопросов и утверждений — и часто в каждой из этих ветвей она неожиданно затихает, будто бы резко сменив маршрут, намекнув на что-то, что находится за пределами выражения. Так поэт оставляет место недоговоренности, ведь именно в этом пространстве умолчания активируется читательское внимание, и реципиент вовлекается в переживание, как правило, связанное с политической и социальной действительностью. Это переживание говорит об этически ответственной позиции поэта, внимательного к происходящему/произошедшему. И все же метод Кукулина следует важному для него самого императиву — свидетельствовать, а не воспроизводить политическую речь через творческое письмо. То, что он обнаруживает в чтении текста Марии Донован, можно применить и к нему самому: «… это стихи / не политическая речь / а расширение границ человеческого существования и обретение новой свободы».

Е.З.

* * *

Когда девочка встала
и Он попросил, чтобы ей дали поесть,
первым делом она, даже не глядя на родителей,
стала звать:
— Келер! Келер!
Родители были несколько скандализированы:
и оттого, что она не позвала никого из них,
и из–за того, что при рабби
показала, что дала собаке эту омерзительную новомодную латинскую кличку,
так что рабби теперь знает,
что ребенок любит все римское,
но делать нечего –
воскресла.

22.12.17

* * *

Когда пришли за чеченцами, я кричал, потому что понимал, что следующим буду я.
Когда пришли за несистемными левыми, я кричал, потому что понимал, что следующим буду я.
Когда пришли за системными либералами, я кричал во весь голос, потому что понимал, что следующим буду я.
Когда пришли за защитниками академических свобод, я верещал, потому что понимал, что следующим буду я.
Когда пришли за защитниками парка «Торфянка», я визжал и упирался, потому что понимал, что следующим буду я.
Когда пришли за мной, — уже до каждого дошло, что он будет следующим, и меня уводили под вопли возмущенной общественности.

16.11.16

ЦЕНТОН НОЧНОГО ПРОБУЖДЕНИЯ

В России нужно жить долго. Если жить в России долго, рефлексируя на берегу крупной реки, то сначала сможешь увидеть, как мимо тебя по течению проплывет труп твоего врага. Потом — уже против течения — он же, но оживший, с новыми силами и готовый мстить. Потом — по течению — труп другого твоего врага. Потом — он же, но оживший, готовый к мщению и к союзу с первым врагом. Потом — по течению — твой собственный труп. Потом — против течения — ты, но оживший и раздраженно бормочущий себе под нос: «Вэй из мир, опять весь в черемухе овраг».

12–13.05.16

* * *

Б.И. Иванов
в своей “Истории ‘Клуба-81’”
вспоминает,
как ГБшные кураторы, скрепя сердце,
разрешали членам клуба, представителям
несоюзной неподцензурной литературы г. Ленинграда,
выступать с чтением стихов
на различных площадках
и даже в Ленинградском отделении Союза писателей,
но с одним условием:
чтобы в прочитанных сочинениях не было
антисоветчины
религии
и порнографии.

Антисоветчины — это теперь опять понятно без разъяснений,
религии — то есть мало-мальски серьезного отношения к вере,
даже, думаю, атеистического,
и порнографии,
то есть любых заметных намеков на эротику.

Савва лют на порнографию,
давно сказано.

(Он был евреем и в 1939 году очень удивлялся тому, что происходит,
но это уже другая история.)

У этих, из пятого управления,
анкета была чиста, как слеза младенца, которая спасет мир.

Чтобы не было, понимаешь, опять этих барынек и бар,
мечущихся между будуаром и молельней.

И вдруг я понял, чего я хочу.

Чтобы мои тексты, которые я пишу,
о чем бы они ни были,
какие бы лица и реалии в них ни упоминались,

всегда были бы одновременно
по самому своему устройству
антисоветчиной
религией
и порнографией.

И, как говорит по другому поводу житель того же г. Ленинграда гр-н А. Сокуров,
нет у меня другой песни.

25.08.2016

* * *

Музыка в метро
островки
абсурдной логики
посреди скандалящих пространств
алогического абсурда

15-16.05.2018

* * *

Сегодня
день моего рождения

мне исполняется
сорок восемь лет

из них примерно двадцать семь
я преподаю

сначала в школе
потом в университете

за время своей работы
я видел много девочек и мальчиков
очень хороших
очень умных
очень талантливых

и я не знаю как сложилась их жизнь

я не понимаю
хотя это можно объяснить тысячью способов
и я даже вижу краешки двух-трех из этих предвидимых дискурсов
почему среди молодежи
которую я вижу на улицах
нет русских эквивалентов Нины Марии Донован

если вы не знаете
это такая студентка 19 лет из штата Теннесси
она написала стихотворение “Nasty Woman”
о гендерном и расовом неравноправии в Америке
об экономических механизмах этого неравноправия
и об опасности Трампа

и это стихотворение прочитала актриса Эшли Джадд
на митинге
завершавшем марш «розовых шапочек» в Вашингтоне

я знаю что вы устали от разговоров про Трампа
особенно на русском языке
я сейчас о другом

то, как сама Нина Мария Донован читает это стихотворение на видеозаписи в Ютьюбе
я не помню такого драйва
со времен первых выступлений Кирилла Медведева
но драйв Кирилла у меня с самого начала вызывал уважение смешанное с осторожностью
может быть потому
что за ним я все время чувствовал хорошо простроенную позицию романтического одиночки
и дальнейшая эволюция никак эту позицию не изменила
а только радикализовала и идеологизировала
а здесь нет
никакой идеи одинокого бунта

я постоянно жду таких стихов которые можно разделить с другими
и авторской позиции, которой можно поделиться,
как предлагают еду вечернему внезапному гостю
вот возьми:
что у тебя то и у меня

эта готовность — то немногое чему меня научили

и по тому, как читала этот текст Нина Мария Донован
становится понятно что это стихи
не политическая речь
а расширение границ человеческого существования и обретение новой свободы

мне очень жалко подростков
которых убили полицейские
в Псковской области
мальчик и девочка
убежали от родителей
забаррикадировались в доме
мальчик отстреливался
пока их не убили

и это, кажется, единственные люди из числа старшеклассников или студентов
которые здесь получили общенациональную известность
из–за своего несогласия с системой общественных отношений

получается
что в России
единственно возможные герои среди современной молодежи
по крайней мере для людей моего поколения

это мертвые

и опять сначала
как пел Егор Летов

я не спрашиваю почему нет масла почему нет мяса
я спрашиваю
почему нет Рабиновича
в смысле
почему нет российской Нины Марии Донован

я знаю что я не зря работал все эти двадцать семь лет
но иногда
я пытаюсь понять
можно ли не теряя отчаяния
думать о дальних целях

и тогда
я стараюсь ни пугать себя ни придумывать утешительных объяснений
ни считать
что самое действенное что есть в моем мире
это убитые полицейскими дети

я не хочу закруглять эту ситуацию
и вам не советую
да и по глазам вашим вижу
вы тоже
не хотите

тогда пойдем

28.01.2017

* * *

Василию Гатову

…И в молчании падающих городов…
Михаил Матц

…чтобы вы хорошенько забыли…
Михаил Гронас

Постсоветские семидесятые идут под снос.
Стоят, наклонившись над глубоким обрывом,
вздрагивая
по квартирам хрущевок, по заседаниям худсоветов,
по манерам бородатых людей в брезентовых куртках
закуривать, хлопать друг друга по спине,
но вот я вижу, открывая внутренние глаза:

на всем пространстве от Кёнигсберга до Тбилиси,

от Еревана до Душанбе
постсоветские семидесятые идут под снос.

На их месте
стремительно возникают
сделанные из материалов, купленных на ближайшем строительном рынке
бассейны для омовения, михрабы, дверные проемы с прибитой мезузой,
брокерские конторы,
штаб-квартиры оппозиционных партий,
фирменные магазины японских и корейских автомобилей,
сервисные салоны международных фирм,
ГБОУ СОШ с выставками детских рисунков, изображающих танки.

Постсоветские семидесятые,
привычные, как квартира, в которую я никогда больше не войду,
кренясь,
отступают в проемы между домами, выглядывают оттуда,
голосят из миллионов ртов,
мутируют,
заменяясь на стекловолоконные протезы себя же самих.

Дом,
в который я никогда не войду,
окружает меня со всех сторон,
учтиво склоняясь,
вызывая иллюзию, что ты мог бы быть победителем,
навязывает товары –
сегодня у нашей фирмы особенный день!
Отойдите, и
если сегодня особенный день,
позвольте не вступать в напрягающую коммуникацию –
пусть этот день отличается от всех других дней!

Становится видно,
как на место дома,
в который я не войду,
приходит другой, в который я тоже войти не смогу.

Let me get by.
Let me squeeze by.

Я хочу войти в жизнь открывающихся впереди пространств,
но не с помощью потерянного дома:

он позволяет думать, что времени не существует.

Но просто забыть эти дома
не получится.

Я уже начал быть — и начинаю каждый момент,
как вы,
как они,
как мир на кончиках пальцев через Стену Плача.

Нет, забыть не получится.

30.04-11.05.2018