Create post
Ф-письмо

Люба Макаревская, Дмитрий Герчиков. Ещё один опыт сияния

Azat Garaev
Sofia Astashova

*Публикация включает в себя стихи Любы Макаревской и послесловие Дмитрия Герчикова из одноименного сборника, готовящегося к выпуску в поэтической серии InВерсия (2022).

***

Умру или исчезну
во рту
у неизвестного
чудовища
как сахарная
фигурка детства

Секс как только
еще один обмен
властью

В какое теперь
вещество
ты окунаешь
зрение кожу
лицо пальцы
наконец?

Лежала на животе
слушала Реквием
а девочка была
злая 1440 часов
в волнах космической
скорби

Чтобы сердце
ласточки забилось
в зимнем саду
во мне
и в тебе

В черном от красоты
небе
в новорожденном
от боли мире.


***

Если я
только
архетип
стану песенкой
простой

Над мертвым
весенним
небом

Над солью
и слюной
над обещанием
данным пустоте
как спящему
в другом
краю
света
и тьмы.


***

Женщины дети
редкие звери
я вне тебя
прочие
план эвакуации

Сработает
не сработает?
игра из детства

И вот уже
память мокнет
раной
и цветет раной

Как слушала
стук сердца
в полусне

Если ты только
животное
и я только
животное

То пусть
не останется
ничего
кроме следов
взаимного
участия

Не там где
эпидермис
волосы
днк

Но там где
тьма
создает сознание
лицо
костную ткань

И сплетает
пальцы и тела
с друг другом
в стерильную
чистоту
ожога.

иллюстрации Анны Ли

иллюстрации Анны Ли

***

Какие страшные
взрослые стихи
могли бы
выйти из меня

Вместо фразы:
-Возьми меня.

Как смерть
берет улицы
нежные и пустые
без нас

Я больше
никогда
я больше
никогда

Не подойду
к тебе
так близко

Близко
как к огню
подходят
язычники
и еретики
ведьмы
вылизанные
взглядом
толпы
женщина
с именем
Жанна.


***

Когда другой
раздевает
меня глазами
входит в меня
языком

Вернись собирая
меня с липкого
дна

Как водоросли
драгоценности
или
смерть
частицы похоти

Раковина ее
не страшный
гул?
вой?
только обещание
конца

Где раздетые
близкие
все
у колодца
как у врат
ада.

***

Если маятник
жизни
снова
качнется

То ты
выберешь
меня
мое тело
его гладкость

Ложь
как свидетельство

Редкий цветок
растущий
между нами
весь ядовитый
от росы

Ее капли
я положу
на свой
язык
плечи
грудь

И тогда
не игра
в «жемчужное
ожерелье»
не асфиксия

А смерть
честная
как весна.


***

Дрожала волчонком
дрожала ягненком

Ты трогаешь
меня там
хорошо
ты трогаешь
меня там
скучно
он трогает
меня там
не так
ты трогаешь
меня там
до боли
и света

До ее белого
сияния
почему боль
это всегда
сияние

И я сияю
в ней
как сицилийская
невеста
посреди
резни

И заря восходит
и пенится
до кровавой росы
до ее ожидания
на пальцах
сведенных
судорогой.


***

Я девушка
в черном
я смерть с косой

В той точке
земли
где ты раздвигаешь
глазами небо

Как дрожь кожи

Кто лучше
из нас умеет
разрушать?

Мне всегда
хотелось стать
белым и горьким
белым и сладким
таким желанным
телом трагедии

С отбитой головой
или руками
что-то всегда
удаленно
ампутировано
у пространства
у субъекта

Чтобы выявить
главное
выявить то что
осталось
зрению
сознанию
глазам
другим
после всего.

Слабая дорога речи над пропастью

В своем предисловии к подборке Любы Макаревской на портале «Ф-письмо» я сравнил героиню ее текстов с последней девушкой (final girl) — так принято называть персонажа хорроров, которая единственная остается в живых к концу ленты и, ко всему прочему, собственноручно побеждает убийцу-психопата. В критическую теорию этот термин ввела американская исследовательница Кэрол Джей Кловер, специализирующаяся на феминистском прочтении жанра слэшера[1]. Кажется, что словосочетание «последняя девушка» продолжает сохранять актуальность применительно к текстам Макаревской, не зря ведь ее новая книга называется «Еще один опыт сияния», отсылая к знаменитому фильму Стэнли Кубрика. Как и слэшеры, эти тексты погружают нас в неустойчивую реальность, гнетущую и притягательную одновременно, сотканную из аффектов боли и наслаждения: «…почему боль / это всегда / сияние / И я сияю / в ней / как сицилийская / невеста / посреди / резни».

Несмотря на изобилие в стихах Макаровской описаний интимных переживаний, воспоминаний о нежной связи с партнером и обращений к нему, любовь в них явлена как аддиктивное опустошающее чувство, артикулированное в качестве требования: «Возьми меня / целиком / люби меня / целиком / будь со мной / целиком». Романтическое и эротическое желания преследуют героиню, заставляя ее снова и снова погружаться в «круги короткого / черного омута / удовольствия». Это чувство имеет что-то общее с лакановским jouissance[2] — парадоксальным наслаждением, характеризующимся настойчивым присутствием и нехваткой, невыносимым уровнем возбуждения и невозможностью его снизить. При этом авторка как будто сама подвержена этой одержимости — она из раза в раз воспроизводит схожие сюжеты и образы, относящиеся к телесности и чувственности. Такой автоматизм заставляет задуматься о них как повторяющихся внешних паттернах, пронизывающих идентичность изнутри.

Зачем же поэтесса прибегает к этому повторению? Для ответа обратимся к одной из последовательниц Мелани Кляйн, британской психоаналитессы Джоан Ривьер, которая радикально проблематизировала концепцию женственности. Согласно Ривьер, мы всегда имеем дело с разными ее масками, поэтому невозможно никак определить природу женственности как таковую[3]. В свою очередь Славой Жижек по-своему развил мысль Ривьер: «И потому пока женщина характеризуется маскарадом, пока все её качества неестественно разыгрываются, она является более субъектом, чем мужчина, так как, согласно Шеллингу, субъект характеризуется именно этой радикальной случайностью и искусственностью любых ее позитивных качеств…»[4]

Героиня стихов Любы Макаревской остро чувствует зыбкость гендерных ролей, отведенных женщине в языке и культуре, поэтому она вынуждена через повторения схожих мотивов как бы разыгрывать их в попытке обнаружить зияние, которое они собой прикрывают: «И за опытом / остается дыра…». В ней кроется то женское, которое оказалось исключено из символического, но открылось благодаря поэтическому письму. Оно помогло высветить скрытые аффекты собственного тела и принять практики, табуированные патриархальной культурой. При этом Макаревская вовсе не стремится артикулировать это женское через уже данный нормативный язык, напротив, поэтесса ведет своего читателя по «слабой дороге / речи», которая очерчивает границы разрыва, являющегося определяющим фактором субъекта как такового.

Дмитрий Герчиков



[1] См. там же.

[2] Лакан Ж. Еще (Семинар, Книга XX (1972/73)) / пер. с фр. А. Черноглазова. М.: Гнозис; Логос, 2011.

[3] Riviere J. Womanliness as a masquerade // International Journal of Psychoanalysis. 1929. № 10. Pp. 303–313.

[4] Жижек С. Женщина — это Одно из Имен-Отца. URL: https://dreamwork.org.ua.



Люба Макаревская, поэт, прозаик. Родилась в 1986 году в Москве. Стихи и проза публиковались в журналах «НЛО», «Носорог», «Дружба народов», «Незнание», «Транслит», «Воздух», «Волга» «Зеркало», «Ф-письмо», а также на сайте «Сноб» и в ряде других сетевых изданий. Вошла в шорт-лист премии bookscriptor в жанре современная проза. В 2017 году выпустила альманах «След», посвященный теме насилия. Автор книги стихов «Любовь» издательство «Арго-Риск», и поэтического сборника «Шов» издательство «Free poetry». Стихи переводились на испанский, польский и английский языки.

Дмитрий Герчиков, поэт, философ. Публиковался в журналах [Транслит], «Носорог», TextOnly, «Греза» и других. Специальное упоминание Премии Аркадия Драгомощенко (2016). Автор двух поэтических книг: Make poetry great again ([Транслит], 2018) и «День рождения времени» («Порядок слов», 2021). Работает учителем физкультуры в МОУ СОШ №21 г. Выкса.



Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Azat Garaev
Sofia Astashova

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About