*Публикация включает в себя стихи Любы Макаревской и послесловие Дмитрия Герчикова из одноименного сборника, готовящегося к выпуску в поэтической серии InВерсия (2022).

***

Умру или исчезну
во рту
у неизвестного
чудовища
как сахарная
фигурка детства

Секс как только
еще один обмен
властью

В какое теперь
вещество
ты окунаешь
зрение кожу
лицо пальцы
наконец?

Лежала на животе
слушала Реквием
а девочка была
злая 1440 часов
в волнах космической
скорби

Чтобы сердце
ласточки забилось
в зимнем саду
во мне
и в тебе

В черном от красоты
небе
в новорожденном
от боли мире.

***

Если я
только
архетип
стану песенкой
простой

Над мертвым
весенним
небом

Над солью
и слюной
над обещанием
данным пустоте
как спящему
в другом
краю
света
и тьмы.

***

Женщины дети
редкие звери
я вне тебя
прочие
план эвакуации

Сработает
не сработает?
игра из детства

И вот уже
память мокнет
раной
и цветет раной

Как слушала
стук сердца
в полусне

Если ты только
животное
и я только
животное

То пусть
не останется
ничего
кроме следов
взаимного
участия

Не там где
эпидермис
волосы
днк

Но там где
тьма
создает сознание
лицо
костную ткань

И сплетает
пальцы и тела
с друг другом
в стерильную
чистоту
ожога.

***

Какие страшные
взрослые стихи
могли бы
выйти из меня

Вместо фразы:
-Возьми меня.

Как смерть
берет улицы
нежные и пустые
без нас

Я больше
никогда
я больше
никогда

Не подойду
к тебе
так близко

Близко
как к огню
подходят
язычники
и еретики
ведьмы
вылизанные
взглядом
толпы
женщина
с именем
Жанна.

***

Когда другой
раздевает
меня глазами
входит в меня
языком

Вернись собирая
меня с липкого
дна

Как водоросли
драгоценности
или
смерть
частицы похоти

Раковина ее
не страшный
гул?
вой?
только обещание
конца

Где раздетые
близкие
все
у колодца
как у врат
ада.

***

Если маятник
жизни
снова
качнется

То ты
выберешь
меня
мое тело
его гладкость

Ложь
как свидетельство

Редкий цветок
растущий
между нами
весь ядовитый
от росы

Ее капли
я положу
на свой
язык
плечи
грудь

И тогда
не игра
в «жемчужное
ожерелье»
не асфиксия

А смерть
честная
как весна.

***

Дрожала волчонком
дрожала ягненком

Ты трогаешь
меня там
хорошо
ты трогаешь
меня там
скучно
он трогает
меня там
не так
ты трогаешь
меня там
до боли
и света

До ее белого
сияния
почему боль
это всегда
сияние

И я сияю
в ней
как сицилийская
невеста
посреди
резни

И заря восходит
и пенится
до кровавой росы
до ее ожидания
на пальцах
сведенных
судорогой.

***

Я девушка
в черном
я смерть с косой

В той точке
земли
где ты раздвигаешь
глазами небо

Как дрожь кожи

Кто лучше
из нас умеет
разрушать?

Мне всегда
хотелось стать
белым и горьким
белым и сладким
таким желанным
телом трагедии

С отбитой головой
или руками
что-то всегда
удаленно
ампутировано
у пространства
у субъекта

Чтобы выявить
главное
выявить то что
осталось
зрению
сознанию
глазам
другим
после всего.

Слабая дорога речи над пропастью

В своем предисловии к подборке Любы Макаревской на портале «Ф-письмо» я сравнил героиню ее текстов с последней девушкой (final girl) — так принято называть персонажа хорроров, которая единственная остается в живых к концу ленты и, ко всему прочему, собственноручно побеждает убийцу-психопата. В критическую теорию этот термин ввела американская исследовательница Кэрол Джей Кловер, специализирующаяся на феминистском прочтении жанра слэшера[1]. Кажется, что словосочетание «последняя девушка» продолжает сохранять актуальность применительно к текстам Макаревской, не зря ведь ее новая книга называется «Еще один опыт сияния», отсылая к знаменитому фильму Стэнли Кубрика. Как и слэшеры, эти тексты погружают нас в неустойчивую реальность, гнетущую и притягательную одновременно, сотканную из аффектов боли и наслаждения: «…почему боль / это всегда / сияние / И я сияю / в ней / как сицилийская / невеста / посреди / резни».

Несмотря на изобилие в стихах Макаровской описаний интимных переживаний, воспоминаний о нежной связи с партнером и обращений к нему, любовь в них явлена как аддиктивное опустошающее чувство, артикулированное в качестве требования: «Возьми меня / целиком / люби меня / целиком / будь со мной / целиком». Романтическое и эротическое желания преследуют героиню, заставляя ее снова и снова погружаться в «круги короткого / черного омута / удовольствия». Это чувство имеет что-то общее с лакановским jouissance[2] — парадоксальным наслаждением, характеризующимся настойчивым присутствием и нехваткой, невыносимым уровнем возбуждения и невозможностью его снизить. При этом авторка как будто сама подвержена этой одержимости — она из раза в раз воспроизводит схожие сюжеты и образы, относящиеся к телесности и чувственности. Такой автоматизм заставляет задуматься о них как повторяющихся внешних паттернах, пронизывающих идентичность изнутри.

Зачем же поэтесса прибегает к этому повторению? Для ответа обратимся к одной из последовательниц Мелани Кляйн, британской психоаналитессы Джоан Ривьер, которая радикально проблематизировала концепцию женственности. Согласно Ривьер, мы всегда имеем дело с разными ее масками, поэтому невозможно никак определить природу женственности как таковую[3]. В свою очередь Славой Жижек по-своему развил мысль Ривьер: «И потому пока женщина характеризуется маскарадом, пока все её качества неестественно разыгрываются, она является более субъектом, чем мужчина, так как, согласно Шеллингу, субъект характеризуется именно этой радикальной случайностью и искусственностью любых ее позитивных качеств…»[4]

Героиня стихов Любы Макаревской остро чувствует зыбкость гендерных ролей, отведенных женщине в языке и культуре, поэтому она вынуждена через повторения схожих мотивов как бы разыгрывать их в попытке обнаружить зияние, которое они собой прикрывают: «И за опытом / остается дыра…». В ней кроется то женское, которое оказалось исключено из символического, но открылось благодаря поэтическому письму. Оно помогло высветить скрытые аффекты собственного тела и принять практики, табуированные патриархальной культурой. При этом Макаревская вовсе не стремится артикулировать это женское через уже данный нормативный язык, напротив, поэтесса ведет своего читателя по «слабой дороге / речи», которая очерчивает границы разрыва, являющегося определяющим фактором субъекта как такового.

Дмитрий Герчиков

[1] См. там же.

[2] Лакан Ж. Еще (Семинар, Книга XX (1972/73)) / пер. с фр. А. Черноглазова. М.: Гнозис; Логос, 2011.

[3] Riviere J. Womanliness as a masquerade // International Journal of Psychoanalysis. 1929. № 10. Pp. 303–313.

[4] Жижек С. Женщина — это Одно из Имен-Отца. URL: https://dreamwork.org.ua.

Люба Макаревская, поэт, прозаик. Родилась в 1986 году в Москве. Стихи и проза публиковались в журналах «НЛО», «Носорог», «Дружба народов», «Незнание», «Транслит», «Воздух», «Волга» «Зеркало», «Ф-письмо», а также на сайте «Сноб» и в ряде других сетевых изданий. Вошла в шорт-лист премии bookscriptor в жанре современная проза. В 2017 году выпустила альманах «След», посвященный теме насилия. Автор книги стихов «Любовь» издательство «Арго-Риск», и поэтического сборника «Шов» издательство «Free poetry». Стихи переводились на испанский, польский и английский языки.

Дмитрий Герчиков, поэт, философ. Публиковался в журналах [Транслит], «Носорог», TextOnly, «Греза» и других. Специальное упоминание Премии Аркадия Драгомощенко (2016). Автор двух поэтических книг: Make poetry great again ([Транслит], 2018) и «День рождения времени» («Порядок слов», 2021). Работает учителем физкультуры в МОУ СОШ №21 г. Выкса.