О философии природы Ингер Кристенсен
Анне Грю Хаугланд, датская исследовательница литературы, обращается к теме сложной и выразительной философии природы, которая пронизывает все творчество Ингер Кристенсен, датской писательницы и поэтессы, чья книга стихов и эссе в переводе Алеши Прокопьева и Михаила Горбунова только что вышла из печати в издательстве Ивана Лимбаха. Зародившись в немецком романтизме, философия природы претерпевает различные изменения и деформации в естественных дисциплинах: она задействует такие понятия, как биосемиотика, скалярные величины, самоорганизующиеся системы. В своей статье Хаугланд излагает научный контекст, в котором существует философия природы Кристенсен.
Перевод с английского Екатерины Захаркив
Коренное и глубоко укорененное
Центральную идею философии природы Ингер Кристенсен можно выразить следующим образом: человеческий язык, включая язык поэзии, может восприниматься как часть природы [1]. Мы связаны с природой, будучи одной из ее многообразных форм, а значит, как пишет Кристенсен, поэтический язык — это и есть такая форма, система, что продолжается вместе с миром, который она описывает [2]. Безусловно, поэт обращается с языком творчески, но то исследование языка и мира, которое совершается внутри стихотворения, в равной мере может отражать природу как таковую: наш способ мыслить и создавать языки (будь то математические формулы или поэзия) является одной из природных форм. Мы мыслим мир посредством языка — это также означает, что мир мыслит сам себя [3].
Письмо Ингер Кристенсен широко отсылает как к науке, так и к литературе, и одна из основных отсылок её философии природы — это обращение к Новалису, в частности, к его романтической Naturphilosophie [4]. Помимо этого, философия природы Кристенсен стала одним из проявлений общей динамики, разворачивающейся на поле искусства и науки в современные ее письму годы. В 1960-х представление о природе развивалось в ускоренном темпе, который нарастал параллельно с беспокойством об окружающей среде. В научной картине мира происходило множество сдвигов и изменений, пока новая область исследований укрепляла свои позиции. Так, письмо Кристенсен отображает время, когда научные открытия (в гуманитарных и естественных дисциплинах) трансформировали восприятие природы: от понимания человеческого мышления как
В своем эссе Hemmelighedstilstanden [Состояние тайны] Кристенсен пишет:
Poesien er bare én af menneskets mange erkendelsesformer, og der går det samme skel ned gennem dem alle, hvad enten det drejer sig om filosofi, matematik eller naturvidenskab. Et skel mellem dem, der tror at mennesket med sit sprog står udenfor verden, og dem der oplever, at et menneske med sprog er en del af verden; og at det derfor bliver nødvendigt at forstå, at idet mennesket udtrykker sig, er det også verden der udtrykker sig.
[Поэзия — это только одна из форм человеческого прозрения; внутри каждой из этих форм (будь то философия, математика или естественные науки) пролегает одинаковая граница. Она проходит между теми, кто полагает человека и его язык вне мира, и теми, кто считает, что человек и его язык — часть мира. Именно поэтому так важно понимать: когда человек занят самовыражением, мир занят тем же самым] [5].
Кристенсен находится среди последних. По другую сторону от них располагается концепция, которая основывается на том, что природа радикально отличается от культуры, а культура и язык относятся скорее к внешнему миру. Однако Кристенсен говорит о том, что язык и культура переплетены с миром и в то же время — вплетены в него. Она использует термины indfødt [коренной] и indgroet [укорененный], чтобы описать место человека в этой перспективе природы [6]. Такая идея подразумевает выход за пределы абсолютной границы между природой и культурой, сознанием и телом, и в конечном итоге между языком и миром — по направлению к
Я рассмотрю три аспекта этой поэтики — три положения в философии природы Кристенсен, которые играют важную роль в ее письме и которые получили параллельное развитие в современной науке. Эти три аспекта представляются мне идеей семиотического союза, акцентом на скалярных переменных и уровневом распределении, и наконец — теорией о способности материи к самоорганизации.
Природа языка
Понятие языка как части природного основано на идее семиотических предпосылок существования:
Jeg er nødt til at finde mening i verden, ikke fordi det er noget, jeg beslutter mig til, måske ikke engang fordi det er noget, jeg ønsker, men fordi jeg som en anden indfødt, på samme måde som et træ er indfødt, ja virkelig som en indgroet del af verden, ikke kan undgå at skabe mening, den mening, som er der i forvejen, og som ustandselig forvalter sin egen forvandling, som det vi forstår ved at overleve.
[Я должна найти смысл в этом мире, не потому что я так решила и даже не потому что хочу этого, но потому что, являясь коренным обитателем (коренным, подобно деревьям), я все же обладаю качествами укорененной части мира и не могу избежать стремления создавать смыслы, те смыслы, которые уже, в действительности, существуют и которые сами по себе беспрестанно преобразуются, стараясь таким образом, как мы бы с вами выразились, выжить] [7].
Этот абзац взят из короткого эссе, впервые опубликованного в 1991 году. Эссе называется «Den naive læser» [Наивный читатель], и в нем Кристенсен высказывает характерное суждение о письме: поэт представляет, что язык, а не поэт пишет стихотворение. Так, стихотворение — это нечто, что происходит, это то, что случается с поэтом не как с создателем, но как с читателем. Назвав эссе Наивный читатель, Кристенсен предопределила это суждение об опыте письма. Заглавие отражает основополагающее семиотическое взаимоотношение поэта с миром: жить — значит создавать смысл. Любой человек способен лишь выживать, интерпретируя мир и прочитывая его знаки. Это относится не только к человеческой жизни, но и к жизни вообще. Вся жизнь (неважно, деревья ли это, муравьи или люди) должны читать мир и приспосабливаться соответственно, ради того, чтобы выжить, и человеческий язык (например, язык науки или искусства) — попросту усовершенствованное проявление этого базового семиотического условия жизни [8].
Из области феноменологии и когнитивной семантики мы уже знакомы с понятием якорения сознания, а также языка в воплощенном познании и в материальном «бытии в мире» [9]. Но Кристенсен идет дальше и рассматривает эти понятия в качестве основных условий жизни. Разрабатывая идею семиотического союза человека и природы, Кристенсен приближается к исследовательской сфере биосемиотики [10]. Она не использует термин «биосемиотика», однако эта область научного знания в своих самых основных формулировках отчетливо соотносится с некоторыми утверждениями Кристенсен. Более того, биосемиотика исторически и географически близка ее творчеству (биосемиотика возникла в Дании в то время, когда творчество Кристенсен было частью культурного контекста — так что, быть может, поэзия вдохновила науку?). Биосемиотика располагает большим числом базовых допущений об уровнях, комплексности и самоорганизации, учитывая уже достигнутое наукой в этих направлениях, но делая новый акцент на природном.
Биосемиотика — это дисциплина, базирующаяся на следующем тезисе: вся живая природа обусловлена семиозисом. Можно сказать, что это новая область науки, или, скорее, мета-науки — в том смысле, что биосемиотика берет начало в существующем научном знании, но производит новые общие рамки для исследования и описания живых структур. В 2005 году датский биохимик Джеспер Хоффмейер написал докторскую диссертацию Biosemiotik [Биосемиотика], которая представляет собой фундаментальное введение в новую науку, хотя биосемиотика как понятие упоминалась в более ранних статьях, начиная с 1990-х, а идея биосемиотики уходит еще дальше в историю [11]. Согласно положениям биосемиотики, природа опирается на семиозис, а человеческий язык — это особое проявление семиотического состояния, которому подвержено все живое. Язык уникален, благодаря большому количеству того, что ученые-биосемиотики называют «семиотической свободой», связанной, в первую очередь, с тем, что люди могут не только прочитывать мир посредством языка, но и создавать фиктивные миры в языке [12]. Но эти вымышленные миры по-прежнему базируются на семиотическом состоянии, которое разделяет все живое. Мы, как и природа в данном случае — и создания, и создатели одновременно — вмещенные в язык, тело, биологию и мир [13].
Масштаб и уровень
Идея того, что язык встроен в высший порядок, служит почвой для философии природы Ингер Кристенсен. Это положение превалирует в ее работах, и она развивает его главным образом на уровне формы в своей поэзии — как в отдельных стихотворениях, так и в общей структуре письма. Это в большей степени относится к знаменитым cборникам Det [Это] (1969), Alfabet [Алфавит] (1981) и Sommerfugledalen [Долина бабочек] (1991) [14]. Поэтические системы вторят процессам природы или математики [15]. Но само использование этих систем подчеркивает понимание языка как составной части природы: требуя от поэтической формы соответствия системному устройству, Кристенсен подчеркивает тот факт, что не только свободная воля поэта формирует стихотворение. Язык стихотворения встроен в общую систему. Позволяя системе возглавить творческий процесс, поэт таким образом отображает встроенный характер языка [16].
Работа со скалярными переменными, уровнями и отношениями части-целого — это черты, характеризующие философию природы Кристенсен и ее творческие стратегии. И все же, тот факт, что обнаружить сходство между природными и культурными явлениями, а также между различными скалярными переменными возможно, вовсе не открывает мир для понимания. Следовательно, для Кристенсен крайне важно, что сходство между частью и целым — это не тот порядок, который главенствует над хаосом и делает мир предсказуемым и доступным. Напротив, она подчеркивает постоянное взаимодействие между хаосом и порядком на всех уровнях, и акцентирует, что именно их отношения, как и отношения между формой и бесформенностью, жизнью и смертью непрерывно возобновляются на всех уровнях. Эта мысль прослеживается во всех работах Кристенсен и играет особенно значимую роль в общей теме вдохновения и творчества в Sommerfugledalen.
Возникновение и вдохновение
Основной вопрос, который задает Кристенсен, совпадает с одним из главных вопросов современной науки: служит ли природа движущей силой творения? Попытки трактовать созидательный потенциал в природе и образование новых уровней в процессе зарождения совершили решительный поворот с появлением компьютера в 1960е и 1970е годы. Быстрый рост мощности компьютера сделал возможным вычисление последствий, вызванных взаимодействием элементов системы. По мере развития компьютерных вычислений стало очевидным, что новые свойства возникают как в биологической, так и в физической системах, иными словами, не только в одушевленных природных формах, но и в неодушевленных. Возникновение может обозначать момент творения в природе, в том смысле, что природа способна создавать нечто, не существовавшее на более ранних стадиях. В свете понятия возникновения порядок и форма не творятся Богом или человеком, но происходят снизу, сами по себе [17]. В этом контексте термин «самоорганизация» обозначает феномен возникновения, говоря сам за себя, так как он подчеркивает тот факт, что мы имеем дело с образованием, созданием формы, которая не столько соотносится с элементами как внешнее, сколько возникает за счет самих же взаимодействующих элементов [18].
Концепция возникновения примечательна в отношении философии природы Кристенсен, поскольку в ее письме постоянно затрагивается проблема творческого процесса и вдохновения, того, что происходит в момент порыва, побуждающего стихотворение вдруг себя написать — одновременно с тем, как поэт входит в особое состояние самоотречения, которое Кристенсен, с отсылкой на Новалиса, называет «hemmelighedstilstanden» [состоянием тайны] [19]. Это явление она описывает как равное опыту ученого в тот момент, когда ответ всплывает на поверхность, и решение проблемы становится очевидным [20]. Философия природы Кристенсен предлагает радикальную интерпретацию этого феномена. Когда поэт, пребывающий в «состоянии тайны», снимает с себя творческие и контролирующие полномочия, открывается пространство для семантического производства языка [21]. Концепция «состояния тайны», таким образом, — это буквальный аналог концепции самоорганизации и возникновения. Система включена в работу, и управление собственным созданием встраивается в эту стратегию — и вдохновение, запирающее поэта в «состоянии тайны», становится точным выражением творческой и формообразующей способности в материи. В этом смысле процессы и формы сознания и искусства представляются такими же реальными и натуральными, как и процессы природы.
Философия природы Кристенсен основывается на концепции сложной, многоуровневой и самоорганизующейся природы. Так, ее философия природы отсылает к той философии природы, которая принадлежит к значимым научным направлениям ее времени. Совмещая различные нарративы из огромного количества источников от Библии до теории хаоса касательно отношений языка и природы, Кристенсен превращает свою концепцию в непрерывный диалог с литературными и научными традициями. Таким образом, Кристенсен — писательница, которая проводит свои идеи через литературу, науку и философию и сквозь время. Благодаря этому, ее письмо обнаруживает связь между романтической Naturphilosophie и последними тенденциями в науке и искусстве. Хотя научное понимание природы и природных процессов существенно изменилось с романтического периода, творчество Кристенсен позволяет предположить, что философы-романтики двадцатого и двадцать первого веков работают в одном и том же направлении: и те, и другие разделяют потребность в интерпретации того, что значит быть человеком в перспективе природы, где человек и его язык не возвышаются над ней, но являются ее частью.
Анне Грю Хаугланд
Примечания автора
1. В основе этой статьи лежит моя диссертация Naturen i ånden — Naturfilosofien i Inger Christensens forfatterskab [Природа в мышлении — философия природы в творчестве Ингер Кристенсен], защищенная в Копенгагенском университете в 2012 году. Здесь была предпринята попытка исследовать сложную философию природы Ингер Кристенсен, которая пронизывает ее творчество. В своей диссертации, как и в этой статье, я использую термин «философия природы» в самом широком смысле — в качестве отображения концепции природы не только в области философии и науки, но и в других дисциплинах. Таким образом, можно сказать, что поэзия содержит в себе философию природы, если она рассматривает концепцию природы и место человека в природе. В случае Ингер Кристенсен философия природы находит свое проявление практически во всех стихотворениях, романах и сборниках эссе Del af labyrinten [Отрезок лабиринта] (Copenhagen: Gyldendal, 1982) и Hemmelighedstilstanden [Состояние тайны] (Copenhagen: Gyldendal, 2000).
2. Christensen, Hemmelighedstilstanden, 46.
3. Кристенсен высказывает это соображение в нескольких эссе, например, в «Det er ord alt sammen» [Это все слова], Christensen, Hemmelighedstilstanden, 57.
4. Silje Ingeborg Harr Svare и Klaus Müller-Wille в своих статьях в полной мере раскрывают эту связь.
5. Christensen, Hemmelighedstilstanden, 44 (перевод Anne Gry Haugland).
6. См. фрагмент, процитированный ниже.
7. Christensen, Hemmelighedstilstanden, 12 (перевод Anne Gry Haugland).
8. Christensen, Hemmelighedstilstanden, 12-6. Универсальное семиотическое условие (все организмы должны прочитывать мир для того, чтобы выжить) не должно восприниматься как особый аргумент в пользу логического или эволюционного первенства мышления против языка в динамике развития человека. По этому поводу продолжается активный спор в философии, лингвистике и многих других дисциплинах. Философия природы Кристенсен только тогда релевантна этим дебатам, когда она рассматривается как поддерживающая основное анти-картезианское положение, согласно которому звучащая речь и язык мышления укоренены в природном семиотическом процессе, происходящем во всем живом мире, не только в человеке.
9. Французский феноменолог Морис Мерло-Понти играет особенно важную роль для Кристенсен. Его феноменология также важна для когнитивной семантики (сформулированной, например, Джорджем Лакоффом и Марком Джонсоном в «Метафорах, которыми мы живем» (Chicago: University of Chicago Press, 1980) и для развития биосемиотики.
10. См. Haugland “Sprogets natur”, Kritik 211 (2014): 65–72 введение к Кристенсен и биосемиотике. См. Haugland, Naturen i ånden (Copenhagen: Institut for Nordiske Studier og Sprogvidenskab, 2012), 201–9, дискуссия о семиотическом подходе в работах Новалиса, датские лингвисты Viggo Brøndal и Jesper Hoffmeyer.
11. Jesper Hoffmeyer, Biosemiotik. En afhandling om livets tegn og tegnenes liv (Copenhagen: Ries Forlag, 2005). Английская версия: Джеспер Хоффмейер, Биосемиотика. Всмотреться в знаки жизни и жизнь знаков (Scranton, USA: University of Chicago Press, 2008).
12. Hoffmeyer, Biosemiotik, 222.
13. К анализу двойственности существа, сотворенного и творящего, как темы романа Кристенсен Azorno (København: Gyldendal, 1967) см. Хаугланд, Naturen i ånden, 116–23.
14. Эссе Ингер Кристенсен Samlede digte (Copenhagen: Gyldendal, 1998). Все три доступны в английском переводе Сюзанны Ньед: Алфавит (New York: New Directions, 2001); Долина бабочек (New York: New Directions, 2004); и Это (New York: New Directions, 2006).
15. В Это поэтическая речь развивается подобно делению клеток, начиная со слова «это», чисел «три» и «восемь» в качестве ведущего принципа. В Алфавите встречаются две системы: алфавит и последовательность чисел Фибоначчи, которые позже оказываются как природным, так и культурным феноменом. В Долине бабочек Кристенсен использует закольцованную структуру венка сонетов, помещая фокус на отношения и сходства части-целого с тем, чтобы совместить природные, мыслительные и языковые процессы.
16. Кристенсен пишет о числах в Алфавите и о процессе использования чисел как поэтической стратегии, Hemmelighedstilstanden, 125–33. Использование систем в качестве поэтической стратегии в творчестве Кристенсен также описывали Tue Andersen Nexø, “Vækstprincipper. Systemernes betydning i alfabet”, Passage 30 (1998): 77–89; Erik Skyum Nielsen, Modsprogets proces (Copenhagen: Arena, 1982); Erik Skyum Nielsen, Engle i sneen (Copenhagen: Gyldendal, 2000); and Anne Gry Haugland, “Mønsterdigtning. Betydningsvækst i Inger Christensens lyrik”, Kritik 155/156 (2002): 65–76.
17. Дискуссию об истории концепта см. David Blitz, Emergent Evolution (Boston: Kluw- er, 1992). Введение в концепт, см. Steven Johnson, Emergence: The Connected Lives of Ants, Brains, Cities, and Software (New York: Scribner, 2001).
18. Слово «самоорганизация» появилось сравнительно давно, однако оно не было значимым для теории систем 1960-х годов и было использовано в многочисленных работах 1970-х и 1980-х Стюарта Кауффмана, например, в его Вселенная как дом (New York/Oxford: Oxford University Press,1 995).
19. Christensen, Hemmelighedstilstanden, 15, 40.
20. Christensen, Hemmelighedstilstanden, 45.
21. Haugland, Naturen i ånden, 218–9.
