Татьяна Губанова. Родилась в 1996 году, живет в Самаре. В 2021 году вошла в лонг-лист Премии Аркадия Драгомощенко, опубликовалась в альманахе «Артикуляция», на порталах «Полутона» и «Флаги», арт-дайджесте «Солонеба». Ранее публиковалась в самарских литературных изданиях. Занимается гендерными исследованиями.

1.

Это был Сен-Санс.
Я была на первом курсе и училась заниматься сексом.
Не то чтобы это один и тот же процесс, но, возможно, они друг с другом связаны.
Только тогда это казалось неважным.
Секс с мужчиной выглядел стремлением к безмятежности.
Мне нравилось ждать секса и думать о нем.
Тогда вся рефлексия сводилась только к этому (как я выглядела в тот момент? заметно ли, что у меня был секс? что сделать, чтобы все (не) заметили?).
Мне казалось, что если включить музыку, то это станет гораздо более значимым — вроде искусства.

Важно было проснуться пораньше, и дело не только в том, чтобы привести себя в порядок.
Было приятно просто стоять на балконе и видеть, как тени сползают с покрышек и стрел оранжевых лилий. Иногда (до или вместо) я просто включала музыку и смотрела. И это было даже лучше, чем секс! И, кажется, что он (секс), в принципе, существовал только ради таких моментов.

Теперь все поменялось.
После того, как я встретила тебя, мне кажется, что это всё неважно, хотя я понимаю, что наоборот.
Интересно, а у нас будет секс?
Наверное, да, хоть это и не обязательно.
Если да, то я хочу, чтобы он был без музыки из моей головы.

2.

Если бы моя жизнь была фильмом, то обязательно мюзиклом.
Ведь я больше всего не люблю мюзиклы.
Все вокруг кружились бы и пели, вынуждая меня кружиться и петь, танцевать какую-нибудь чечётку, носить разлетающееся платье и постоянно переигрывать.

Если бы моя жизнь была мюзиклом, какая музыкальная тема была бы твоей?
Думаю, никакая, ведь тишина лучше любых музыкальных мотивов, которые обычно встречаются в мюзиклах.

В моей реальной жизни, где нет танцев и песен, уже есть свет, который я связываю с тобой, места, которые я связываю с тобой, запахи и фильмы, и ещё много-много чего, что мне нравится.

3.

Когда я уходила с набережной, мне казалось, что ничего не было.
Не существовало гостиницы, рассыпающихся краев бетонных плит, желто-зеленых палаток с мороженым,
маминого любовника,
воды.
Мне не хотелось туда возвращаться.
Это было около 20 лет назад.
А сегодня ровно три месяца, с тех пор, как мы с тобой шли по набережной,
три с половиной года, как я купила себе такие же, как у тебя, брюки.
Сегодня — ровно 4 дня с момента твоего звонка и сообщения на фейсбуке.

4.

Мы с тобой создадим агиографию феминисток.
Прямо сегодня!
Прямо сейчас.
Только нужно определиться, с кого начать.
Я за то, чтобы искать их прообразы в древности. Начинать с амазонок или Сапфо.
Ты говоришь, что это не научно. Что это редукционизм. И вообще, феминизм — это социальное движение, а говорить о феминизме, как о социальном движении, можно только со второй половины 19 века. В крайнем случае, — брать не ранее Великой французской революции.
Я говорю, что редукционизм — это не всегда плохо.
Но я соглашаюсь.
Ты очень быстро переубеждаешь меня. Всегда.
Я начинаю вспоминать, что недавно смотрела видео в каком-то научном паблике. В нем говорили, что греки, вероятно, считали амазонками сарматских женщин; амазонки — миф, как и матриархат в древности.
Я понимаю, что ты права.
Ладно.
Мы начинаем с Олимпии де Гуж, о которой ты что-то знаешь.
Я обожаю твою несговорчивость и, когда ты со мной не соглашаешься, мне тоже нравится. Я сразу будто включаюсь.
Но однажды я была права. Это действительно было страшно, разочароваться.
Но нет. Все ок. Этого не произошло.
И мы возвращаемся к жизнеописаниям феминисток.
Мы всё же решили, что не надо с Олимпии де Гуж, так как ты знаешь про нее не очень-то много. Это всё-таки период, который нужно исследовать специально,
к тому же, желательно, читать по-французски.

5.

Я хотела, чтобы ты была похожей на меня, похожую на тебя.

6. — лет назад я влюбилась в мужчину и даже не могла мечтать о нем.
Невозможно было представить ничего, кроме приближения.
Что есть приближение — я не знала. Но знала, что точно не секс.
Я могла только воображать:
мы ходим по набережной, тонкие линии солнца статичны, я приближаюсь.
Всё.

В конечном итоге мы с ним занимались сексом неоднократно. Мы продолжаем делать это до сих пор, правда, иногда бывает сложно и нужно настроиться.
Мы с ним никогда не бывали на набережной.
Точнее, были, но она выглядела иначе.
Только когда я с тобой, тонкие лучи солнца также статичны, как в моих мечтах о приближении.

Приближение — это акт восхождения.
Приближение — это значит строить себе кумира, это соблазнительный диссонанс, это когда я хочу поскорее закончить твою речь своими руками. Когда я просто хочу обнять тебя.
Приближение — это ясность равенства.
Да, я хочу обнять тебя.
У тебя такие же, как у меня, куртка и джинсы.
Я увидела маленькие волоски над твоими губами. Я почувствовала тепло от твоего плеча.
Пусть всё вокруг будет говорить, а мы замолчим.
Если бы ты сейчас пригласила меня к себе домой и предложила заняться сексом, я согласилась бы.

7.

С дороги, усыпанной зернистостью цвета, я поворачиваю к лесу.
К лесу воспоминаний.
Предвкушаю, и мне становится страшно.
Страшно, что этот лес только мой –
Мне страшно нравится.
Я вхожу в него, как вхожу в тебя, –
Нет, это не эвфемизм. Точнее, наоборот,
возникает внезапно:
           Как раскидистая ветвь на пути,
           Как помятые листья рогоза,
           Как рябь на высохшем озере,
           Как кожа на твоих руках –
           Кожа, стремящаяся к чешуе.
Рябь превращается в траву –
Медленно тонут дети.
Так красиво!
Ты, как рябь, раскрываешь свою сущность,
Свое существо.
И я не могу от тебя оторваться,
Пальцами деревенея.

А на этом месте когда-либо тоже было озеро!
А здесь — ещё лежит горстка сожженных деревьев:
Та самая, которую я так люблю трогать.
Ты — та самая, которую я так люблю трогать.
Внезапное наблюдение полета птиц и падение через себя.
И я выхожу из леса.