В “Camera lucida” Ролан Барт пишет о фотографиях, которые способны поразить тебя случайной деталью, стать разрывом в ткани времени, стремительным откровением, ничего не объясняющим и ничего не дающим. У меня в коллекции несколько таких снимков, один из них — фотография Ле Корбюзье, сделанная на ранних этапах строительства здания Центросоюза в тридцать первом.

Затяжная русская зима, остатки старой Москвы, подпирающие авангардный корабль со всех сторон, архитектор в круглых очках, кепи, клетчатом шарфе и пальто, неотличимый от советских интеллигентов начала 30-х годов.

Он сидит с карандашом и блокнотом в руках, с устало-озабоченным выражением лица делового человека, который если не работает, то наблюдает за работой других.

Он сидит, у него от холода покраснел нос, он досадливо морщится и не знает, что впереди его ждет разочарование в социалистической утопии: на конкурсе на Дворец Советов его проект будет отвергнут как «упаднический» и «чуждый идеалам пролетариата», словом, не дворец, а «ангар для съездов». Он откажется руководить строительством Центросоюза и больше не вернется в СССР.

Он сидит, его ботинки облеплены снегом, и они для меня — бартовский пунктум, укол в самое сердце, опыт любви и смерти, который ты неожиданно и необъяснимо переживаешь, глядя на снимок.

Все худшее впереди, а Ле Корбюзье проектирует Ноев ковчег, который никогда никуда не уплывет.

август 2018