Музыкальный альбом — это синтетическая форма, предполагающая смысловое единство вербального, аудиального и визуального ряда, который при этом оставляет возможность фрагментированной рецепции (прослушивания отдельных песен в произвольном порядке). «Переключатель» представляет собой принципиально иной тип такого единства, собранный из тех же компонентов.

С одной стороны, кажется, что его части обладают бóльшей автономностью, так как записанные треки не является песней или мелодекламацией, музыку, стихотворение и изображение на обложке можно воспринимать как самостоятельные произведения. С другой стороны, они оказываются тесно связаны с помощью структурного, логического или семиотического смещения, что заставляет постоянно переключаться между режимами восприятия. Произносимый текст напечатан на внутренней стороне обложки, так что мы можем сначала прочитать его с собственной внутренней интонацией, можем сразу услышать, а потом перечитать, а можем читать и слушать одновременно, ощущая зазор между нашими ожиданиями, как тот или иной фрагмент должен быть произнесен, и его реальным звучанием. Кроме того, устная версия слегка отличается от письменной (повторами, опущением или заменой служебных слов), поэтому возникает ощущение, что текст, срастаясь с музыкой, начинает обретать новое бытие, не теряя первоначального. Это находит подтверждение и на уровне номинации: Дмитрий Данилов назван ответственным за «слова», а Феликс Токарев — за «издавание букв ртом», то есть за перенос высказывания из области письма в область речи, который, в силу несовместности этих кодов, становится трансгрессивным. Трёхглазый человек на лицевой стороне обложки представляет собой иллюстрацию этой трансгрессии как обретения нового способа видеть без отказа от старого, а супрематические фигуры на задней стороне, в окружении которых изображена прыгающая фигура — её непосредственное визуальное воплощение.

Возникновение новой формы при сохранении предыдущих прослеживается и в самих треках: сначала шумы воспринимаются как фон, а музыка как «содержательный» звуковой элемент, существующий параллельно словам, а к концу сближаются, и статическое «накапливание» (если воспользоваться термином, описывающим музыку минимализма) разрешается кумулятивной «катастрофой». Фраза «у меня все нормально» внезапно обрывается на последнем слове (что не предусмотрено письменным вариантом), «у меня все» из несобственно-прямой речи абстрактного человека превращается в прямую речь говорящего. Предшествующее высказывание становится личным экзистенциальным опытом, который оказывается замкнутым и разомкнутым одновременно, поскольку получившаяся формулировка обладает внутренней диалогичностью («у меня все, теперь твоя очередь»).

Метафора переключателя работает и на уровне самого текста. Во-первых, эксплицитно заявленная в названии стихотворения, она определяет его двухчастную композицию: утверждение бессмысленности попыток преодолеть собственную смертность после слов «Ну, в общем // И вот тут щёлкает некий переключатель» сменяется осознанием возможности вменять действительности смысл («Это ведь интересно // Это ведь очень, очень интересно»). Она оказывается спасением от тотальности небытия именно своей произвольностью, необязательностью, которая и есть единственный императив («Ну какая разница // Кто что после себя оставил // Или оставит // Надо ведь как-то жить // А умирать ещё рановато // И — да, становится как-то нормально»).

Во-вторых, значение фразеологизма «оставить след» не просто переворачивается (вместо положительной коннотации — отрицательная), но прочитывается буквально: след — это свидетельство человеческого присутствия, которое является не вкладом, не участием человека в общем круговороте жизни посредством памяти, подарков или собственного тела как «дара земле, природе», а помехой, чем-то лишним, от чего тем не менее нельзя избавиться окончательно, так что неловкая, нелепая, уродливая «сцепленность» с бытием и отрицает смерть как абсолютную пустоту.

В-третьих, последовательная дискредитация языковых клише, переживание несоответствия слова и обозначаемой им реальности, а также его коммуникативной беспомощности (ср. стандартные дарственные надписи на невостребованных книгах), неожиданно приводит к тому, что пустая формула вдруг получает огромную иллокутивную силу, не превращаясь при этом в магическое заклинание. Оно не составляет сущностной альтернативы смерти, но позволяет совершить тот самый акт трансгрессии, наделяющий нас способностью воспринимать несовместимое как существующее одновременно («И человек может совсем осмелеть // Вконец потерять страх // И сказать нечто очень странное // Нечто совершенно невозможное» [курсив мой — Е.З.]).

Таким образом, переключатель — это механизм производства высказывания и его рецепции, который предлагает решение постмодернистской дилеммы: да, любое нарушение молчания бессмысленно — и эта бессмысленность и есть то, на что мы можем и должны рассчитывать перед лицом хаоса.

Март 2018