Умники с Годаром на аватарке плодятся и множатся на просторах социальных сетей: новая волна захлестнула и томную диву, пересмотревшую «Мечтателей», и нежного ценителя французской красоты, и эстета, желающего произвести впечатление на весь знакомый цвет интеллектуальной культуры. Конечно, когда на экране происходит что-то глубокомысленное и черно-белое, нельзя остаться равнодушным. Камера фокусируется на угольного цвета стрелках Анны Карина, Жан-Пьер Лео взрослеет, женится и разочаровывается в мироздании с каждой новой картиной Франсуа Трюффо, а Жан-Поль Бельмондо просто изумительно хорош и аморален: все как мы любим. Но один выпускник национального сельскохозяйственного колледжа внезапно взял и раскритиковал подобный милый сердцу кинематограф, назвав его сугубо коммерческим и созданным на угоду широкой публике, несмотря на все амбиции и старание казаться чем-то другим. Голливуд, жеманный Голливуд! Система штампов, условностей — все, дабы картинка выглядела как можно более «естественной», «натуральной» и еще бог пойми какой. Куда такое годится? Ален Роб-Грийе, наш сомневающийся автор, был абсолютно против. И имел на то право: все мы можем негодовать, кутаясь в обожаемое одеялко, а вот снять что-то в противовес «четыремстам ударам» — не всегда. Роб-Грийе же написал изрядное количество сценариев, стал режиссером и оставил любопытную автобиографию, где раскрыл тайны своего творчества, поделился парочкой фрейдистских фантазий и очень честно сообщил общественности, что, в общем-то, все о себе рассказал в своих книгах и фильмах. Но этого по неясным причинам никто не заметил.

Идеология нового романа, над которой всю жизнь работал Роб-Грийе, возникла совершенно не романтично: сильнее всего его подгоняло не желание стать известным теоретиком, а раздражение, связанное с читательской рецепцией и отзывами критиков. «Просто мне, как, вероятно, всем романистам прошлого и настоящего, поневоле приходили в голову какие-то критические мысли о книгах, которые я написал, о книгах, которые я читал, и о книгах, которые я собирался написать. Большей частью эти мои размышления возникали после ознакомления с удивительными или неразумными, на мой взгляд, отзывами прессы на мои собственные сочинения. Изредка встречались, конечно, и хвалебные отзывы, но они озадачивали меня подчас еще больше. Как упреки, так и похвалы изумляли меня в особенности тем, что почти всегда содержали неявную — а то даже и явную — ссылку на великие образцы прошлого, которые молодой писатель должен неизменно иметь перед глазами .» Новый роман на то и новый, чтобы писать, не сверяясь ни с аббатом Прево, ни с Флобером, ни даже с Прустом. А еще он — не теория, а поиск. Неверно толковали не только художественные произведения Роб-Грийе, но и его мысли относительно нового романа: окончательно расстроившись, он написал в 1961 г. заметку, в которой отрицались неизвестно откуда выведенные намерения нового романа изгнать человека из мира, заполнить мир вещами или даже быть доступным исключительно специалистам-литературоведам. Новый роман адресуется всем людям доброй воли.

Что, если настоящему писателю нечего сообщить публике? Он не хочет придумывать персонажей, не заинтересован в сюжете, но при этом все равно создает свое произведение. Бесцельно ли оно? Вполне возможно. Литература вообще способна не иметь практического применения, но такой занимательный факт не умаляет ее необходимости. И это не парадокс: Роб-Грийе попросту намерен выступить критиком традиционной критики, вот и все. Ему не нужна интрига, он против связности повествования и абсолютно не считается с ожиданиями благополучного зрителя. Ясное сознание, открытое к пониманию и принятию выдуманных миров — вот его идеал. Свобода от проблемы содержания и формы, глубины, прочих надоевших литературоведческих штук. А излюбленное школьными учителями «что-хотел-сказать-автор» низвергается в эту же пропасть, но только с парой бранных слов, пущенных вслед. Что автор хотел сказать, он уже сказал. Кто виноват, что вы не слышали?

То же самое и с кинематографом, на котором теперь мы остановимся гораздо подробнее. Сам Роб-Грийе признавался, что в плане эстетики и манеры повествования ему наиболее близки Карне, Рене Клер и Клузо. И если таких мэтров, как Шаброль и Хичкок он просто относит к желающим угодить общественному вкусу режиссерам, то кинокритику Андре Базену досталось внушительнее: Роб-Грийе назвал его совершенно никуда не годным, Теория, предложенная Базеном, была лаконична: «Кино — это жизнь». По мнению критика, зритель должен забыть, что у кадра имеются края. Монтажа следует избегать по очевидной причине: ведь в природе-то его нет! Вот и бегает Антуан в поисках Коллетт по парижской улочке, работает в магазине пластинок и даже делает одну специально для девушки. Реалистично ли? Вполне. Но что-то все равно неестественно в красоте абсолютно всех «случайных» прохожих, да и уместить весь мир в чинно прибранной столовой родителей Коллетт вряд ли удастся. Роб-Грийе счел такой манифест неореализма наивностью и неплодотворностью, указав, что схожие идеи давно сидят в головах режиссеров, правда, не в такой крайней степени. Теория Базена не могла принести ничего нового: и пусть ее идеи были соблазнительны, никаких средств для ее исполнения она толком не предлагала. Весь талант, вся гениальность, по мнению Роба-Грийе, изничтожалась в вычурных приемах этих фильмов, и даже мастерство работающих со светом, например, Анри Алекана, теряло свое исключительное значение.

Второй, франко-турецкий, фильм Роб-Грийе, «Бессмертная», получил множество негативных отзывов — впрочем, еще со времен «Цареубийцы» или «Ластиков» автору было не привыкать к отсутствию одобрения. На фильм нападали, разумеется, за отсутствие естественности: невозможность отличить реальность от воспоминаний персонажей, фальшивую игру актеров и обилие видений, никак с плавным повествованием не связанных. Обвинили даже город: Стамбул стал ненастоящим, как и происходящие в нем события. Лживость? Да, пожалуйста! И побольше! Сопереживание персонажам? А они вообще есть? Феминистически настроенная аудитория, приготовься: женское тело Роб-Грийе воспринимает в основном сугубо как объект. Желания, естественно. Тут и комплексы садомазохиста, и снова отсылки к дедушке Фрейду. Впрочем, не нужно пылать яростью и собирать петиции на сжигание всех романов и кинолент: мужчин автор тоже не щадит. Вы не узнаете их имен, профессий, интересов, за кадром останется детство, юность и сорт любимого мороженого действующих лиц — ничего, что обозначило бы их как личностей. Ровным счетом ничего. Создавать убедительных персонажей было делом девятнадцатого века — Роб-Грийе знает, что ему некогда. Его создания призрачны, они делают что-то, не руководствуясь логикой или психологией. Это смущает зрителя, который сам становится главным персонажем, но не знает, что ему предпринять в его собственной реальности. Быть может, соблазнить служанку или сестру товарища? Или его жену? А может, товарищ — это и есть Вы?

Именно это и происходит в фильме «Человек, который лжет». Мы знаем человека, который смеется, человека, который спит, а этот персонаж будет рассказывать нам истории разной степени запутанности. Если во время просмотра возникнет желание хорошенько его стукнуть, дабы наконец изложил истинную версию событий — не ругайте себя. Скорее всего, что даже удар чем-то тяжелым не изменит происходящего, а потому остается только смириться и наблюдать за сменяющими друг друга сценами бесчисленных погонь, узнаваний и прочих игр разума. Такой уж принцип общения — как пишет сам Роб-Грийе, нужно принять его, и тогда будет легче видеть людей прозрачными, пейзаж грустным, а ведро с углем — подозрительно самодовольным.