Дискуссии о «новой этике» в русскоязычном пространстве становятся всё горячее, и в них этот концепт часто употребляют так, будто он обозначает что-то устоявшееся и очевидное, а ещё глобальное (некую общемировую социальную тенденцию) и зачастую очень опасное и разрушительное. При этом понятием НЭ маркируют множество разных явлений: новую волну российского феминизма, культуру отмены, борьбу с харрасментом и домогательствами, чрезвычайную «чувствительность» молодёжи, обсуждение личных границ и травм, инклюзивность в разных организациях, квотирование, политику идентичности, новые формы романтических отношений и партнёрств, протесты против расизма, а иногда и любые виды коллективного действия, которые описываются с отсылками к советскому опыту парткомов и репрессий.

Не вникая в дискуссии о том, хороша или плохая НЭ, я попробовала разобраться, откуда взялся сам концепт и что он значит. Фрагмент этого текста писался для дебатов в клубе «Пространство Политика», где удалось поделиться частью находок. Впоследствии я расширила этот обзор.

Надо сказать, что НЭ — потрясающий кейс для разбора в терминах истории понятий с использованием сравнительно-контекстуального метода и фокусом на том, как происходит трансфер понятия из одного языка и контекста в другой. На его примере можно увидеть, как буквально на глазах конструируется крайне эмоционально и идеологически насыщенный зонтичный концепт. Понятие НЭ вобрало в себя множество дискуссий, которые идут в разных языковых и дискурсивных пространствах, и соединило в конструкцию, которая подогрела моральную панику среди российских интеллектуалов.

Часть 1. Откуда пришло понятие? Англоязычное и немецкоязычное сетевые пространства

Существует несколько контекстов, в которых употребляется понятие НЭ в английском, немецком и русском сетевых пространствах (я ограничилась языками, на которых могу читать).

Первая волна немецкого феминизма

В немецкоязычном интернете большинство текстов, где упоминается НЭ, отсылают к движению «Neue Ethik», которое развивалось на сломе XIX и ХХ веков. Его основательницей была Хелен Штёкер, активистка за права женщин. Штёкер вместе со своими соратниками и соратницами считала, что нужно изменить привычный взгляд на любовь во всех её проявлениях. Речь шла о либерализации сексуальности и эмансипации женщин — доступе к образованию, разным профессиям, социальным благам. Освобождение женщин описывалось как необходимое для того, чтобы семья держалась не на материальной зависимости жены от мужа, а в первую очередь на любви. Повестка движения в целом вписывается в идеи феминизма первой волны. Если оно и имеет связь с современными российскими дискуссиями, то, по ощущению, лишь косвенную.

Эрих Нойманн, книга «Глубинная психология и новая этика» (1949)

Эрих Нойманн — немецко-израильский психолог, ученик Юнга, в 1934 году уехал из Германии в Тель-Авив, спасаясь от гитлеровского террора. Идея НЭ у Нойманна появилась под влиянием Холокоста, который продемонстрировал: хотя на западе дискуссии о том, «что такое хорошо и что такое плохо», идут не одно тысячелетие, существующие этические концепции (и в первую очередь христианская религиозная этика) оказываются слабы перед лицом тоталитаризма. Они не предотвращают многомиллионные убийства и допускают несправедливость.

Причину этому Нойманн видел в том, что сложившиеся этики основаны на дуализме добра и зла. Такая бинарность и однозначное отрицание всего «злого» заставляют человека отречься от тёмных начал в себе, от собственных деструктивных сил. Это не позволяет деструктивные силы приручить, а только «раздваивает» нашу психическую жизнь. Мы внутренне «разваливаемся» на две части, вытесняем или подавляем свою тёмную сторону, испытываем мучительную вину и ненависть к себе и утрачиваем собственную целостность. Иногда мы проецируем свою «тень» на других людей и наделяем их собственными «плохими» качествами, из чего произрастает деление мира на «своих» и «чужих», «друзей» и «врагов», а следом и агрессия и насилие к последним.

Нойманн писал, что человечеству нужна новая этика, которая позволит примириться со своей тенью, стать терпимыми к самим себе, с одной стороны, а с другой — принять ответственность за свои негативные качества. Как можно увидеть, Нойманн не описывал какое-то новое явление, он скорее доказывал необходимость его возникновения. НЭ у Нойманна — психологический проект, который он оплощал в своей психотерапевтической практике.

На русский язык книга Нойманна была переведена только в 2008 году. Взгляд на НЭ в этой книге далек от сегодняшней трактовки, хотя, как я покажу, они всё же связаны.

Анита Аллен, книга «The New Ethics: A Guided Tour of the Twenty-First Century Moral Landscape» (2004)

Анита Аллен — профессор философии в Школе права Университета Пенсильвании (США). В 2004 году она опубликовала книгу, которая, как мне сначала показалось, и есть наиболее вероятный источник термина НЭ в России. Правда, как именно этот трансфер мог случиться, не ясно: у нас книга не выходила (да и в США это был не то, чтобы хит: рецензий мало, переиздавать её не собираются). В сети найти книгу тоже нельзя. Мне самой, к сожалению, удалось разыскать только рецензии и фрагменты.

И из этих рецензий и фрагментов становится понятно, что книга вообще не про новые медиа и не про изменение культуры. Это популярный автобиографический нон-фикшн об этических дилеммах, с которыми сталкивается современный человек. Автор описывает, например, как изменяла мужу и одновременно делала карьеру в области исследований этики, и пытается понять, почему две эти вещи не противоречили друг другу в её голове. Аллен задается вопросами, как мы понимаем, что что-то этично, а что-то нет. Она пишет про деловую этику, биоэтику, анализирует, почему мы обманываем других людей, крадём, изменяем. Много внимания уделяется нравственному воспитанию детей. Книга не рассказывает о феминизме, новых медиа или metoo (тем более, что последнее появилось позже). Похоже, что НЭ Аллен не имеет особого отношения к дискуссиям, которые идут в России с использованием этого понятия.

Дискуссии в религиозных кругах и среди ультраправых

Увидеть этот контекст и важные тексты внутри него мне помог Тимофей Созаев, на комментарии которого основан этот фрагмент. НЭ и близкое к нему понятие «new morality» можно найти в дискуссиях, которые с 1970-80-х идут среди представителей христианских религиозных общин, например, среди евангеликов и баптистов в США или европейских католиков. В этих кругах НЭ, привнесённая феминистками и ЛГБТ-сообществом, противопоставляется «традиционной христианской этике», которая находится угрозой исчезновения и требует защиты.

Одной из теоретических основ для таких дискуссий стала консервативная ветвь американского психоанализа (которая, кстати, заложила основу и для современных концепций «исправления ориентации», так называемой конверсионной или репаративной терапии). Важная работа тут — книга Элизабет Моберли «Гомосексуальность: новая христианская этика» (1983), в которой автор описывала, какие с её точки зрения есть причины развития гомосексуальности, и предлагала, как её можно лечить. Впоследствии критика некоторых явлений, которые в России связывают с НЭ, и конфликты в этих дискуссиях в США получили название «культурной войны» (cultural war).

В Россию язык «культурной войны» тоже проник, и в том числе вместе с переводами правого политика Патрика Бьюкенена. О том, как она развёртывалась в России, Тимофей Созаев подробно пишет в статье «Россия XXI: культурная война на почве традиционалистского реваншизма» (2012). Для нашего случая важно, что идеи «культурной войны», похоже, оказали влияние и на формирование понятия НЭ (как я покажу дальше, дискуссии в среде российских ультраправых сыграли в его развитии не последнюю роль).

Новые технологии, новые медиа

Наконец, о НЭ пишут исследователи диджитал-культуры и новых технологий, которые анализируют и их влияние на повседневные коммуникации и разные профессии (например, на журналистику) в Британии и США. Этот контекст для нас тоже важен, так как он стал одним из источников, откуда понятие НЭ перекочевало в Россию.

Часть 2. Новая этика в современном российском контексте

Я отлично помню, когда сама впервые использовала НЭ как цельное понятие. Это была вторая половина 2018 года, одно из первых занятий в Высшей школе экономики, которое я вела в качестве преподавателя. Мы со студентами обсуждали тексты Норберта Элиаса, его изложение «процесса цивилизации» и того, как в западной культуре трансформировались представления о наготе и приличиях (обнажение постепенно становилось стыдным). НЭ прозвучала в разговоре, как тенденции, описанные Элиасом, развиваются сейчас. Я запомнила эту дискуссию, потому что только начала вести семинары, и всё происходящее для меня было волнительно и ново. Произнеся тогда словосочетание НЭ вслух, я тут же засомневалась: «А что это вообще значит? И откуда я это взяла?».

Взять я могла его из нескольких источников. До 2018 года о НЭ время от времени писали, но понятие не было устоявшимся и цельным (то есть, в терминах истории понятий, не было понятием) и использовалось в разных контекстах. Мне удалось найти журналистские статьи о «новой этике инвестора» (2008), «новой этике туризма» (2010), исследовательские выступления и тексты, где под «новой этикой» имели в виду потребительское поведение (Е. Киреева, Н. Шехова, 2014; серия докладов в Институте гуманитарного образования и информационных технологий, 2018) и где её упоминали в связи с дискуссиями о биоэтике (Ю. Хрусталёв, 2012).

В 2016 году я фиксирую появление уже не просто словосочетания, а понятия НЭ на русском — в научной статье о новых медиа и их влиянии на журналистскую этику (С. Шомова, 2016). Текст написан со ссылками на американские и британские дискуссии, что естественно: как я показано выше, именно в таком англоязычном контексте циркулировало устойчивое понятие «new ethics», которое использовали в разговоре о новых технологиях и связанных с ними трансформациях коммуникаций и профессиональной этики. Например, в 2013 году в американском научном издательстве SAGE вышел важный сборник «The New Ethics of Journalism: Principles for the 21st Century», посвящённый влиянию новых медиа на журналистику.

В 2018 году такое словоупотребление и само устойчивое понятие НЭ как группы практик в цифровом мире переходит в российские медиа. Открывается спецпроект научно-популярного онлайн-журнала N+1 «Новая этика» с подзаголовками «Добро и зло в эпоху цифровой революции» и слоганом «Это я — Этичка». В принципе, у НЭ в 2018 году ещё были все шансы так и остаться узкоспециальным концептом, позволяющем говорить, например, о том, как меняются правила рабочей переписки с возникновением электронной почты или журналистика под влиянием блогеров, но не тут-то было.

Важным автором, в чьих текстах стало произрастать иное, связанное с сексуальностью, эмансипацией и романтическими отношениями значение НЭ, была популярная секс-блогер Арина Холина. Во второй половине 2010-х в разных медиа выходили её тексты о «новой этике свиданий» (Газета.ру, 2016), «новой этике» как «жизни без лицемерия и кокетства» (блог на «Снобе», 2018), «новой сексуальной этике» (Cosmo, 2019). У Холиной НЭ употребляется в значении, близком к тому, что имели в виду немецкие феминистки начала ХХ века — сексуальное освобождение, новые способы строить отношения, внимательное отношение к собственному телу и открытый разговор о нём — и, в принципе, открытость к новому.

В похожем смысле, но уже с обращениям к актуальным дискуссиям о харрасменте и домогательствах используется НЭ и в одноимённой рубрике журнала «Афиша» (тоже очень важный элемент во всей истории НЭ). Рубрика запустилась в 2017 году, в 2017-2018 в ней вышло всего пять статей о том, что значит слово «харрасмент», почему нельзя винить пострадавшую от сексуальных домогательств, и как быть, если тебя сталкерят. НЭ в «Афише» описывается нейтрально или даже положительно и понимается довольно узко: речь только о нежелательном внимании и сексуализированных приставаниях, а также о том, как регламентировать эту сферу. Но понятие уже начинает вбирать в себя те дискуссии, которые окажутся принципиально важными для его дальнейшего развития.

Значение, которое мы обнаруживаем сегодня, со всеми его негативными коннотациями, НЭ окончательно обрела, похоже, только во второй половине 2019 — начале 2020 гг. Google показывает, что большинство публикаций о НЭ на русском вышло в 2020, когда о ней стали активно писать СМИ и блоги, которые можно условно назвать «либеральными» или «оппозиционными»: «Дождь», «Коммерсант», Republic, «Радио Свобода», «Медуза», Forbes, Colta.ru, «Сноб», Decoder, «Город 812», а кроме того не очевидный по своей политической ориентации «Нож» и более левые Wonderzine и «КимКиБаБаДук». Интересует НЭ и издания, совсем не связанные с общественной повесткой, например, сентябрьский номер модного журнала Harper’s Bazaar вышел с подзаголовком «Новый мир — новая этика» и большой статьёй об инклюзивности в бьюти-сфере и моде. В онлайн-журнале о фотографии Bird In Flight была опубликована подробная статья, где НЭ называют новым фашизмом (а потом и ответ на эту статью). Проходят многочисленные дискуссии: на ютуб-шоу Татьяны Толстой «Белый шум», в фонде «Либеральная миссия», в фэйсбуке. Литературная ярмарка КРЯКК объявляет «новую этику» темой этого года, а на Московской международной детской книжной ярмарке организуют разговор о новой этике в детской литературе. Тексты есть и вполне позитивные (например, в Harper’s Bazaar или профеминистских медиа), но много и алармизма и даже прямых оскорблений обобщённых сторонников НЭ (их называют «новыми этичками» или «новоэтичными»).

Что интересно, обсуждение НЭ как негативного явления либеральные медиа и организации ведут вместе с государственными и прогосударственными СМИ, которые, кстати, начали этот разговор несколько раньше. В марте 2019 года, например, на сайте «Вестей» появилась заметка «Новая этика отменяет позор». Статья описывает реальную ситуацию в одной из московских школ, где группу учеников пристыдили за регулярные опоздания на уроки (об их опозданиях разместили запись на общей доске с информацией), что вызвало протест. Школьники разрисовали объявление фразами, вроде «Школа — ГУЛАГ», потом сфотографировали и выложили снимки в сеть. Началось активное обсуждение и самих школьников, и учителей и администрации школы. В статье на сайте «Вестей» ситуация виртуозно фреймируется: оказывается, нежелание стыдиться, когда тебя стыдят, и защита школьников в этом случае — проблема «новой этики», а также «этики идентичности» (через запятую), в которых одним людям позволено больше, чем другим, и для которых характерна постоянная манипуляция идеями прав человека и прав меньшинств.

Примечательно, что в статье из «Вестей» есть упоминание Нойманна и его концепцию НЭ, но автор (имя которого не указано) трактует НЭ негативно. Кроме того, автор ссылается на Наталью Холмогорову, исполнительного директора «Российского общественного движения Россия», утверждая, что использует критику НЭ, предложенную именно Холмогоровой. Ссылка в тексте не стоит, и мне не удалось найти первоисточник. Зато получилось найти массу других текстов Холмогоровой в газете «Взгляд»: об «идеологии ЛГБТ», «российской цивилизации», «антирусском искусстве» и о том, почему Достоевский лучше современных феминисток (про последних, впрочем, Холмогорова пишет и хорошее). Холмогорова оказалась националисткой, одной из организаторок «Русских маршей» 2000-х, она уже более пятнадцати лет на постоянной основе борется с русофобией во всех её проявлениях и возглавляет правозащитный центр «РОД», который помогает русским (среди русских, которым помогала Холмогорова, можно особо выделить Никиту Тихонова и Евгению Хасис, убийц адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой: во время судов Холмогорова с соратниками организовывала акции в их поддержку). Для нас тут самое любопытное, что понятие НЭ может происходить в том числе из внутренних дискуссий в прогосударственных, а также в крайне консервативных и националистических организациях и из высказываний их идеологов, среди которых не только Холмогорова, но и такие консервативные авторы, как философ Леонид Ионин, юрист Игорь Понкин (в частности, любопытны идеи последнего о современных «ксеноморфах в области нравственности» и «субверсивной идеологии аморализма», «развратном» влиянии ЛГБТ-сообщества и необходимости правовой охраны нравственности).

Летом этого года за критику НЭ взялась журналист с RT Екатерина Винокурова, опубликовав статью «Новая этика из “Дома-2»». В тексте Винокурова негативно оценивает серию твиттер-публикаций журналисток о домогательствах со стороны коллег. Автор завершает текст мыслью, что никакой «новой этики» нет, а есть лишь победа «коллективного Дома-2». Самый свежий сюжет о «новой этике» в госмедиа вышел на днях (22 сентября) на «Первом канале” (Док-ток «Этика новая, приемы старые?» с Ксенией Собчак). В этом ролике НЭ тоже используется в современном, устоявшемся значении: для обсуждения феминизма, борьбы с харрасментом, metoo и т.д.

Подобное единение консервативных деятелей, прогосударственных и «либеральных» или «оппозиционных» медиа (или даже, вероятно, транзит некоторых смыслов понятия НЭ из консервативных кругов и государственных медиа в либеральные) абсолютно не кажется странным, если обратиться к свежему тексту Кирилла Кобрина «Либеральная интеллигенция и постпутинский консенсус». Кобрин анализирует, в каких точках могут идеологически сойтись либерал-оппозиционер и сторонник нынешней власти, и это оказывается, конечно же, дискуссии о поколении Z, Грете Тунберг, феминизме, харрасменте и прочих явлениях, которые соединяются и в НЭ. Похожие мысли можно найти в посте Эллы Панеях о «патриархальном ресентименте» оппозиционной общественности. Мой анализ ещё раз подтверждает: похоже, элиты по обе стороны баррикад нашли и поименовали общего врага, в борьбе с которым их противоречия становятся не такими важными.

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что есть и разница в том, как НЭ критикуют в прогосударственных СМИ — и в оппозицинных. Так, в прогосударственных НЭ часто рифмуют либо с распущенностью, «развращающими» западными веяниями и желанием получить «побольше прав и поменьше обязанностей» (эта расхожая формула про права и обязанности уже давно используется, чтобы нивелировать дискуссию о соблюдении прав человека в России). В либеральных медиа я вижу критику с другой позиции, пришедшей к нам, кажется, из 1980-1990-х: НЭ ограничивает свободу слова, свободу сексуальности. Последнее выдаёт тоску оппозиции по не случившейся у нас сексуальной революции, вьетнамские флэшбеки всех тех, кто застал ханжество советской сексуальной культуры, и попытку сопротивления начавшему в 2000-е годы государственному консервативному повороту, частью которого почему-то становятся феминистки из 2010-х. Яркая иллюстрация здесь — подкаст с Олегом Кашиным на «Комсомольской Правде», где он пугает своих читателей появлением в ближайшем будущем ведомства «Росфеминизм» с Валентиной Терешковой во главе.

Более ранние варианты употребления НЭ в контексте дискуссий о новых технологиях и трансформации профессий, как мне кажется, сейчас уходят на задний план, хотя и продолжают выходить статьи, где понятие используется в предыдущем, более узком значении: например, текст «Новый tech — новая этика» на Хабре.

Заключение

Кажется, мне удалось в общих чертах обрисовать удивительную и крайне симптоматичную историю понятия НЭ, которое, после долгих мутаций, было собрано в его нынешнем виде в конце 2019 — начале 2020 гг. Хотя может показаться, что понятие является полностью заимствованным, например, из США, где идут активные обсуждения metoo, на самом деле это не совсем так. В современных иноязычных пространствах есть отдельные дискуссии о культуре отмены, борьбе с домогательствами, коммерциализации романтических отношений, терапевтической культуре, есть своя «культурная война» с ЛГБТ и феминизмом и пр. При этом все эти явления не собирают под зонтиком единого понятия. В России такое понятие было сконструировано и вместило в себя все страхи современных интеллектуалов (непонимание новой волны российского феминизма, отсутствие внятных представлений о будущем страны), совпав при этом с антизападной идеологией государственной пропаганды и ультраправой повесткой.

Если бы я была поклонницей объектно-ориентированной онтологии, я бы сказала, что НЭ — это зловредный языковой объект-трикстер, который умеет удивительным образом перестроить любое дискурсивное поле под себя. К сожалению, зачастую этот объект делает абсолютно невозможной адекватный разговор о таких важных проблемах, как рутинизированность насилия в российском обществе или невидимость людей с инвалидностью. Он оказывается слишком эмоционально «нагретым», а также упрощает взгляд на то, как работает этика в обществе: ведь любой социолог или историк подтвердит, что никогда не было и в принципе не бывает единой, монолитной этики, ни старой, ни новой, общество включает множество наслаивающихся друг на друга глобальных и локальных этик, которые иногда вступают в конфликт.

Ещё одна проблема НЭ в том, что понятие объединяет в себе очень разные явления. Я часто вижу, как под одним зонтиком НЭ оказываются и тенденции, которым я симпатизирую, и то, от чего я бы отказалась. При этом по поводу всех них мне предлагают выработать единое мнение. С таким подходом мы рискуем вместе с водой выплеснуть и ребёнка — и отрицая, например, слишком широкую трактовку термина «абьюз», отказаться от дискуссии о сексуальном насилии вообще. В целом, я считаю НЭ непродуктивным концептом и не стала бы использовать его в дискуссии, популярных и тем более научных текстах. При этом я понимаю, что уже вряд ли смогу как-то повлиять на развитие понятия и его дальнейшее стихийное распространение в языке: слишком благодатная почва была создана для него в России, слишком много струн оно тут задевает.

Благодарю Лану Узарашвили, Марию Кувшинову и Тимофея Созаева за ценные комментарии, которые позволили сделать разбор более полным и точным