«Если эта болезнь укоренится и распространится на наших островах, то невозможно представить себе тот кошмар, который могут повлечь за собой одни только финансовые проблемы. Не говоря уже о том, что это мгновенно и совершенно неизбежно парализует внутренний рынок: мы полагаем, что в империи нет ни одной страховой компании, принявшей во внимание в своих расчетах возможность бедствия, подобного тому мору, с которым мы сейчас сталкиваемся».

Так отреагировал журнал Quarterly Review на новую для англичан напасть — холеру, назвав ее «одной из самых ужасных болезней, когда-либо опустошавших землю». В Англию эта хворь пришла с индийского субконтинента в 1831 году, проделав долгий путь через Россию, Венгрию и Германию (первая вспышка холеры в России случилась в 1823 г). В целом же за 30 с небольшим лет Туманный Альбион претерпел четыре эпидемии: 1831–1832, 1848–1849, 1853–1854 и 1866, в результате которых погибли десятки тысяч человек.

Согласно информации на сайте Всемирной организации здравоохранения, «холера является острой диарейной инфекцией, вызываемой при попадании в организм пищевых продуктов или воды, зараженных бактерией Vibrio cholerae (холерный вибрион)… Холера чрезвычайно заразна. Она поражает как детей, так и взрослых и может приводить к смерти за несколько часов». То есть, оказавшись в человеке, эта бактерия провоцирует сильнейшие рвоту и понос, которые влекут за собой обезвоживание организма и, при отсутствии должного медицинского вмешательства, мучительную гибель.

Примечательно, однако, что в Англии эта инфекция унесла гораздо меньше жизней, чем, скажем, туберкулез. И даже в самый разгар эпидемии 1831-32 та же чахотка убивала больше людей. Тем не менее, журнал Quarterly Review нарек именно холеру «одной из самых ужасных болезней, когда-либо опустошавших землю». Почему? Причин много. Возьмет хотя бы само название — «индийская» или «азиатская холера». Окрыленные имперскими амбициями британцы считали, что эта болезнь свойственна «грязным нецивилизованным варварам». Но по мере приближения эпидемии к островам стало ясно, что ей безразлично кто ты — бенгальский крестьянин, проститутка из трущоб, рабочий фабрики, зажиточный коммерсант или член парламента. Так что ужасом были объяты все. С другой стороны, эту заразу можно назвать своего рода насмешкой природы над мировоззрением прагматичных британцев викторианской эпохи. Одним из столпов имперской машины было беспрепятственное передвижение людей, товаров и капитала. И холера прекрасно вписывалась в этот принцип свободной торговли, «путешествуя» из страны в страну. Проблема заключалась лишь в том, что никто не знал, как она это делает.

В начале 19 века в западной медицине все еще господствовали старинные проверенные методы: кровопускание и очищение организма с помощью слабительных, рвотных и нарывных средств, которые применялись для лечения всего подряд. То же самое относится и к выявлению источников болезней: здесь, как и в Средние века, доминировала идея миазмов, то есть дурного воздуха, который разносит всякую дрянь, заражая людей (подтверждение этому — слово малярия, которое дословно переводится «плохой воздух» — malaria). Кроме этого, изрядная часть населения была убеждена, что любая хворь посылается Господом Богом за грехи.

Но к середине столетия теоретическая база несколько расширилась. В итоге где-то к 1840-50 годам в Англии основные баталии по поводу холеры велись между приверженцами двух течений: все тех же «миазматиков» (miasmatists) и инфекционистов (contagionists). Первые утверждали, что причина этой болезни — тотальная антисанитария, в условиях которой живет большинство людей: зловонные выгребные ямы, всевозможный мусор, грязь, смрад и прочее выделяют в атмосферу токсичные миазмы, с которыми непонятно как бороться. Последние же убеждали, что носителем болезни является некий токсин или микроб, который живет в какой-то среде и может передаваться от человека к человеку. Первых было значительно больше. Не в последнюю очередь потому что в «холерные годы» научная интеллигенция еще не верила в разрушительную силу микроскопических частиц.

Однако в 1849 году холерой заинтересовался Джон Сноу, который, правда, больше почитался современниками как анестезиолог, и его умениями в этой области пользовалась даже королева Виктория. Этот доктор скептически относился к теории миазмов: если эта гадость витает в воздухе, почему она поражает не легкие, а желудок, думал он. В конце концов Сноу пришел к выводу, что болезнь попадает в организм оральным, так сказать, путем в результате потребления зараженных субстанций. Свои взгляды он изложил в работе On the Mode of Communication of Cholera. Однако этот труд остался практически незамеченным, что вполне объяснимо: в период с 1845 по 1856 гг. в одном только Лондоне вышло более 700 книг и памфлетов, посвященных холере, многие из которых были написаны очень уважаемыми в медицинском сообществе людьми, в большинстве своем «миазматиками». Но какую-то реакцию от коллег Сноу все же получил. В основном это была критика. Специалисты требовали фактов и доказательств.

Но энтузиаст рук не опустил, и когда в 1854 году новая вспышка болезни поразила район Сохо, особенно Брод Стрит (Broad street, ныне Broadwick Street), он всерьез взялся за дело. Сноу обошел семьи всех заболевших и выяснил, что они брали воду из одного и того же колодца-колонки, в который, вероятно, просачивались нечистоты из выгребной ямы расположенного рядом жилища (этот колодец, кстати, пользовался большим успехом: он был глубоким, и вода из него казалась обывателям вкуснее и чище, чем из других). Для наглядности доктор даже нарисовал карту, в которой обозначил все зараженные дома (http://blog.rtwilson.com/john-snows-cholera-data-in-more-formats/). Изучив этот документ, становится очевидным, что по мере отдаления от злосчастного источника, пораженных холерой становится все меньше и меньше.

Наряду с этим Сноу выяснил, что несмотря на соседство с колодцем, ни сотрудники местной пивоварни Lion Brewery, ни монахи близлежащего монастыря заразу не подцепили, потому что и те, и другие использовали в качестве средства утоления жажды сваренное ими же пиво. Тут сразу вспоминается песня из фильма «Не может быть», где вполне аргументированно доказывается, что «Губит людей не пиво, губит людей вода».

Далее, при содействии местного священника Генри Уайтхеда, который оказался достаточно рациональным, Сноу добился того, чтобы с колонки сняли ручку. Но тут, к сожалению, обстоятельства сложились не в его пользу: к тому моменту эпидемия уже спала, и доказать, что причиной заражения был именно колодец, так и не удалось.

Кроме этого, внимательно изучив ситуацию в другом пораженном районе, неугомонный доктор выявил, что почти все заболевшие пользовались услугами двух компаний по водоснабжению, которые брали воду из наиболее загрязненных участков Темзы.

В конце концов Сноу переиздал свой трактат, дополнив его новыми сведениями. Но работу снова оставили без внимания, что можно объяснить отсутствием у автора должного авторитета. Также следует отметить, что нашего героя современники считали чудаковатым малым или, выражаясь современным языком, просто фриком: он не употреблял алкоголя, увлекался вегетарианством и пропагандировал умеренность. А в таких людях, как заметил булгаковский Воланд, таится что-то недоброе.

Тем не менее мы-то знаем, что Сноу, в сущности, был прав, хотя самого микроба он так и не обнаружил. А вот итальянскому ученому Филиппо Пачини удалось это сделать в 1854 году. Но «миазматики» и тут проигнорировали важное открытие. И только в 1883 немец Роберт Кох официально «нашел» холерный вибрион и снял все сливки.

Но если вернуться к Англии, то холеру в этой стране победили следующим образом. В самом начале 19 века река старушка Темза была очень даже чистой рекой: в ней водилась форель (как и в Москве-реке), в ней купался Байрон у Вестминстерского моста и ее воды обеспечивали многочисленные домохозяйства. Но уже к середине столетия из–за роста населения и определенных законодательств главная водная артерия города превратилась в канализационный сток. Так что врач-гистолог Артур Хассал как-то остроумно пошутил: «Глядя на нынешнюю систему водоснабжения Лондона, можно сказать, что определенная доля населения столицы в той или иной мере потребляет свои же экскременты и, более того, платит за эту привилегию». Поэтому совершенно естественно, что в реке кишела всевозможная гадость. А в июне-августе 1858 года от нее уже исходил такой смрад, что была нарушена работа парламента: члены палат просто не могли находиться в своих офисах. Этот конфуз так и вошел в историю как «Великое зловоние» (The Great Stink). В итоге было принято волевое решение создать современную канализационную систему. Дело поручили инженеру Джозефу Базэлджету, который успешно завершил его в 1870 году. С тех пор холеры на Туманном Альбионе не наблюдалось.