«Питер Пэн. Фантомные вибрации» — ситуативный театр для сотни участников и девяти артистов «Июльансабмля», в Центре имени Вс. Мейерхольда его впервые покажут 30 и 31 марта. С режиссерами Романом Феодори и Александром Андрияшкиным об этой работе поговорила арт-директор ЦИМа Елена Ковальская.

КОВАЛЬСКАЯ: Давайте напомню предысторию спектакля. Резидент ЦИМа, независимая компания «Июльансамбль», пригласила на постановку Романа Феодори — руководителя Красноярского ТЮЗа и мастера создавать на сцене то, чего никогда не было и не могло быть. На его счету множество сказок — «Снежная королева», «Фауст», «Русалочка», «Хроники Нарнии».

На постановку Романа пригласили, чтобы «Июльансамбль» поработал с большим мастером, это раз. И два — чтобы вы вместе сделали то, чего прежде ни вы, ни они не делали. А может быть и то, чего не делал еще никто. Когда вопрос встал таким образом, Роман позвал в партнеры Андрияшкина.

Тогда же молодая команда «Июльансамбля» стала не только инструментом, но темой и предметом исследования. Сперва — в осенней лаборатории. В начале тогового ее показа актеры обратились к Рыжакову: «Виктор Анатольевич, мы позвали вас, чтобы сказать: «Июльансамбль» прекращает свое существование».

Полгода спустя они все еще вместе. И выпускают работу, которой сложно дать определение. Это театр, но он состоит из перформансов. Игры — но для взрослых. Путешествие в Неверленд, полтора часа на ногах — но не променад. Словом, ровно то, чего мы хотели — вещь, каких еще не делали.

Но поначалу вы беспокоились, что мы только говорим «эксперимент», а на самом деле ждем от вас что-то конкретное. Не правда ли?

АНДРИЯШКИН: Да, мой опыт подсказывает мне, что чем больше тебе говорят «экспериментируй», тем более конкретного от тебя ждут. Вот ты говоришь артистам, представляя им меня: «Андрияшкин — экспериментатор». И я понимаю, что вы в ЦИМе ждете от меня вещи, похожей на эксперимент. При этом снимаете с себя ответственность сформулировать, что вы под этим понимаете. Как бы стараетесь не давить, поскольку такая повестка в вашем театре. Но стоит сделать что-то вопреки вашим ожиданиям — и мы получим упрек: «да это какой-то миметический театр». Сейчас мы просто не поддерживаем такие разговоры и поэтому не думаем об этом.

Под экспериментом, под лабораторией сегодня в драматическом театре ведь что понимают? Конкурс заявок. На самом деле никто не экспериментирует, все делают убедительные заявки с надеждой, что их возьмут в продакшн. И пытаются за пять дней сделать то, что обычно делают за два месяца.

В работе над «Питером Пэном» сейчас для меня наступил какой-то рубеж. Я решил — фиг с ним, давайте действительно попробуем. И вот мы вышли в профанное поле — и Рома, и я, хотя может показаться, что я уверен в том, что мы сейчас делаем. И хрен пойми, что из этого получится. У нас есть только внутренние опоры с непонятными результатами.

КОВАЛЬСКАЯ: Может быть, ошибочно приглашать людей экспериментировать. Может быть, эксперимент — это состояние, и оно может не наступить по заказу?

ФЕОДОРИ: У вас не было заказа на эксперимент, было предложение попробовать.

АНДРИЯШКИН: Вдохновение — это про искусство семнадцатого века, сегодня искусство — практика. Сейчас можно включить в себе режим экспериментаторства, а можно включить режим greatest hits.

Другое дело, что под словом «эксперимент» все понимают разное. И, когда в драмтеатре мне говорят «эксперимент», я должен ещё догадаться, что они имеют в виду. Может быть, они имеют в виду мои личные greatest hits? С точки зрения танца сегодня экспериментом стал бы офигенный синхрон в платьях. Вот это будет вызов! А вы, может быть, представляете себе гладко выбритый перформанс. Я видел такой на вашей сцене.

ФЕОДОРИ: Театральные лаборатории в России действительно принимают форму конкурса заявок. Ты приезжаешь туда с «верняками» и поиском не занимаешься. Но когда мы приехали в ЦИМ на лабораторию прошлой осенью, нам сказали, что мы вообще ничего никому в конце лаборатории не должны показывать. Это было впервые в моей жизни. Мы же сами приняли решение сделать показ. И впервые в моей жизни в лаборатории процесс был единственной целью. А показ нужен был нам самим.

AНДРИЯШКИН: Что сложно в эксперименте, так это партнерство. Я услышал в какой-то момент, как художницы (Ника Дундуа и Мария Павленко — прим. ред.) говорят о нас с Романом: «Мы испытываем давление». А мы говорим: «Да, это оно и есть, оно не прячется под недавление, это столкновение процессов». А они: «Странно, что мы делаем спектакль про нас, миллениалов, а вы приходите и приносите нам решение». И я заткнулся.

Или вот сейчас артисты готовят свои микроперформансы, а я ловлю себя на том, что хочу сказать им: «Сделай вот так, будет лучше». Или мы говорим: «Надо принести идеи». А есть искушение принести свою идею и сделать так, что человеку будет казаться, будто она — его собственная. И тут я вспоминаю художниц и думаю: почему я, 38-летний, буду сейчас 20-летним говорить, кто они и как им себя выражать? Может, правильней стать могучим перегноем и сказать: «Помогу, чем могу». В каком-то смысле нужно стать жертвой, ведь смотреть будут на Варю, а думать, что автор — Андрияшкин. Но нужно и этому позволить случиться. Чтобы сказали: «Рома и Саша сделали говнище, зато Варя высказалась». Для меня тема «манифеста поколения» именно этим сейчас обернулась.

КОВАЛЬСКАЯ: В чем проблема бескомпромиссного эксперимента в театре, как вы ее видите?

АНДРИЯШКИН: Проблема в разрыве между театром и перформансом. Подходы, давно отработанные в перформансе, для театра — революционные штуки. Театр оборачивается на перформанс и говорит: «Вот то, что надо сегодня!» Перформер говорит: «Серьезно? Вы будете это покупать? Хорошо, я сделаю вам это».

Но вообще это не поле живого. Допустим, сегодня в театре полагают, что современный танец — это танец повседневных движений и действий. В танце давно это уже не делают. Но раз театр ищет это, мы говорим: «Ну, хорошо. Какой гонорар?»

КОВАЛЬСКАЯ: А почему не предложить взамен то, что интересно тебе? Гонорар?

АНДРИЯШКИН: И гонорар тоже. Но не только. Я бесплатно работаю на проектах, где не иду на снижение. А в других зарабатываю, делая честно то, что от меня ожидают. Я мог бы сказать, что так осуществляет себя полнота. Но лучше напомню тебе анекдот про ЦИМ. Рома, ты тоже послушай. Пять лет назад ЦИМ объявил лабораторию с целью переформулировать взаимоотношения спектакля с публикой и вместе с тем пересмотреть пространство их встречи. И вот мы с Димой Разумовым, Вадимом Карташевым и Асей Мухиной серьезно подошли к делу. Приходим и предлагаем социальную хореографию, я называю это «да-неткой». И говорим: «В нашем проекте подвергнуты пересмотру взаимоотношения зрителя с актером, пространственно тоже все решено все иначе, чем в театре». А нам говорят: «Подождите, но здесь совсем другие взаимоотношения спектакля и публики. А что вы сделали с пространством! Нет, это слишком».

КОВАЛЬСКАЯ: Всё так и было.

АНДРИЯШКИН: А дальше приходит «Remote Moscow» из Европы и все говорят: «А вот это круто! Эй, кто у нас такое сделает?»

КОВАЛЬСКАЯ: Так почему эта несчастная социальная хореография теперь, пять лет спустя всплыла? Из злорадства?

АНДРИЯШКИН: Это был просто тренинг.

ФЕОДОРИ: Я вообще впервые столкнулся с этой штукой. Вообще у нас нет цели исследовать перформанс или границы театра. Мы исследуем девять двадцатипятилетних людей. Нам важно достать их из них, и не залезть слишком глубоко в них своей волосатой рукой. Мне близка более острая форма, чем та, что у нас сейчас рождается, но я бью себя по рукам.

АНДРИЯШКИН: Для актеров это совсем новый опыт. Они создают в коротких сценах фикцию, фейковую реальность — но проживают ее по-настоящему. В конечном счете то же, но иными инструментами делает драматический театр. Например, актер рассказывает тебе анекдот, поет песню, показывает видео. Все это мило, длится всего четыре минуты, но ты понимаешь неценность происходящего. И в этот момент актер говорит тебе: «Каждые четыре минуты на земле умирает сто детей». Он как бы материализует время.

ФЕОДОРИ: Тут нет никакой назидательности. Пока мне пели и рассказывали историю, прошли четыре минуты. И пока ты думал, чем эти песня и история связаны между собой, тебе сообщают, что за эти четыре минуты в мире происходит разное. А впереди у вас еще четыре минуты. Вопрос — как ты их проведешь?

КОВАЛЬСКАЯ: Воображение, способность верить в то, чего не существует, позволяет людям объединяться в более обширные группы, чем если бы мы были животными. Вера в такие фикции как государство, справедливость, бог или деньги. Театр — фикция того же рода.

АНДРИЯШКИН: Спектакль это и манифестирует: он показывает, как складывается фикция и возникают договоренности, и в этом его сила.

ФЕОДОРИ: Вернусь к ребятам. Наша работа ЦИМом позиционируется как манифест поколения, но манифеста не будет. Перед нами не поколение, а девять молодых людей. И не просто миллениалов, а девять миллениалов-артистов. Не ждите от спектакля социологического исследования и широких обобщений.

Уже первые этюды показали, что рассказывать о себе — это тупик. Про них можно рассказать через игры, которые они нам предлагают, и через то, как они сами в эти игры играют, какие темы затрагивают, не высказываясь впрямую на эти темы. Так возникает система отражений. Что мы пытаемся структурировать — так это систему отражений. Она точнее, чем вербатим, который мы могли бы снять у них с языка и воспроизвести потом публично.

АНДРИЯШКИН: Это не просто миллениалы, это миллениалы и артисты. Мы пытаемся найти применения тем преимуществам, которыми драматический актер обладает по сравнению с обычным человеком. Мы говорим о том, что ремесло и профессия — это поле, которое им нужно отстаивать и пользоваться им шире. Экспериментально использовать традиционные инструменты. Драмтеатр сегодня пытается впустить на свою территорию профанное (в этом часто заключается эксперимент, например — в свидетельском театре, когда на сцену выводят обычных людей вместо артистов). Драмтеатр еще не прошел фазу потери качества, он еще боится потерять известное качество, чтобы приобрести новое. В перформансе стоит другая задача — поиск качества, поиск выразительности. В этом смысле «Питер Пэн» силами драматических артистов решает актуальные задачи перформанса.

Увидеть спектакль Романа Феодори и Александра Андрияшкина «Питер Пэн. Фантомные вибрации» в исполнении независимой театральной компании «Июльансамбль» можно 30 и 31 марта, 19 апреля, 12 мая.

Билеты в продаже на сайте и в кассе ЦИМа.