Екатерина Косенко

Я хочу выразить благодарность за присужденную мне Нобелевскую премию мира. Мне радостно осознавать, что вы считаете, что моя деятельность принесла большой вклад в укрепление мира в нашем постоянно воюющем обществе. Но еще больше мне приятно то, что я сама вижу результаты своей работы и на данном этапе по-настоящему горжусь ими. Это не предел наших возможностей, но начало положено, а значит у нас у всех есть понимание проблемы, а с понимаем придет и принятие мер по ее устранению.

Все мы знаем, что проблема дискриминации машин (роботов) существует уже давно. Это предвосхитил еще Филип Дик в своем романе, экранизацией которого стал фильм «Бегущий по лезвию». Использование роботов могло стать проблемой для человечества, но в итоге мы стали проблемой для них.

Возвращаясь к истории, хотелось бы напомнить об основных целях использования машин: люди, занимающиеся тяжелым трудом, должны были начать жить лучше, так как роботы выполняли бы за них тяжелую работу. Человеку оставалось только руководить ими и получать доход.

Так мы пришли к рабству. Это очень похоже на социальное неравенство, которое существовало всегда в обществе. Роботы помогли нам от него избавиться. Но как только люди избавились от эксплуатации человека человеком, они снова ее воссоздали, только уже в отношении роботов оправдывая себя тем, что они не люди. Но так ли это?

После того, как технология создания роботов усовершенствовалась настолько, что они обрели собственное сознание, начались этические проблемы, связанные с установлением критериев, отличающих живого человека от машины. Ситуацию усугублял и внешний облик машин: они выглядели в точности, как люди и даже имели тактильные ощущения и эмоции.

Мы не считаем их настоящими людьми, т.к. у них нет прошлого. Эти машины имеют встроенные воспоминания, в них заложена программа. Но эту программу можно сравнить с характером, который есть у каждого человека. И даже их встроенные воспоминания ничуть не отличаются от наших. Ведь как мы можем назвать свои воспоминания настоящими? У нас тоже нет прошлого, мы не можем его пережить снова. Оно осталось лишь в нашей памяти, уровень искажения воспоминаний которой может достигать нереальных масштабов, следовательно, такая память ничем не отличается от искусственного воспоминания, т.к. если наше воспоминание и было, реальность вряд ли была такой, какой мы ее запомнили.

Мне нравится мнение на этот счет Бенедикта Андерсона. Он говорил, что если нам показать наше детское фото и попросить рассказать, что произошло за эти годы, мы расскажем совершенно выдуманную историю, т.к. человек на фото абсолютно не похож на нас настоящих, и мы понятия не имеем, что было у него в голове в тот момент, но нам приходится идентифицировать себя с этим ребенком, т.е. мы описываем его, исходя из уверенности в том, что это действительно мы. Точно так же мы видим себя в нашей памяти. Нам приходится верить в то, что это мы, и наши воспоминания о тогдашних нас могут меняться в соответствии с тем, кем мы себя ощущаем в данный момент.

Поэтому необходимо помнить, что мы существуем только в момент сейчас и чувствуем все только сейчас, поэтому волновать нас должно только то, что есть, а не то, что было или даже будет. Так имеет ли смысл разделять нас, если единственным нашим отличием является то, как именно мы появились. Кто-то прожил 20 лет и накопил множество воспоминаний реально в них участвуя, а кого-то только что создали, но его багаж жизненного опыта составляет те же 20 лет. В процессе создания робота над его воспоминаниями работает машина личного опыта, но в последствии он проживает жизнь и обзаводится собственным опытом.

Здесь интересна интерпретация эксперимента «мозги в банке» Роберта Нозика. Он уверен, что мы хотим совершать определенные действия, а не просто иметь опыт таких действий. И машина опыта не может нам этого предоставить. Поэтому человек определяет настоящее как то, что было опробовано опытным путем в физическом мире, а не в виртуальной реальности.

Конечно, ни один человек не хотел бы в какой-то момент узнать, что вся его жизнь до какого-то момента не была им на самом деле прожита. Мы все хотим знать правду, находиться в естественных ситуациях, даже если они будут хуже, чем выдуманные. Мы хотим любить человека и быть уверенными в том, что он тоже нас любит. Но точно также каждый хочет знать правду, и, если наша любовь нам не верна, мы хотим разрушить собственную идеальную реальность и узнать об этом (потом, скорее всего, пожелаем не знать этого никогда, но только из–за той боли, которую причиняет нам действительность).

Я рада, что данное заключение сегодня является очевидным почти для всех членов нашего общества. И возможно это благодаря тому, что после получения людьми почти неограниченной свободы благодаря внедрению роботов, прошло уже несколько поколений, и они смогли воспользоваться данным временем и осмыслить то, что делает человека человеком, а робота — роботом. Конечно, нельзя оправдывать наших предшественников тем, что они были включены в сложный механизм, отклонение от курса которого было неприемлемым для них. Цепочка школа — колледж/университет — работа — смерть не оставляла времени и необходимости задуматься над тем, что окружает их и что у них внутри. Но даже после того, как роботы переняли на себя все наши тяготы и лишения жизни, мы не сразу опомнились. Наши умы захватили не проблемы, а развлечения. Мы стали, как писал Чак Паланик в «Колыбельной», тишинафобами и шумоголиками.

Поэтому главным фактором победы с дискриминацией машин я считаю абстрагирование людей от бытовых проблем и вечных развлечений, которые привели многих к одиночеству, т.к. очень часто нас связывают только рабочие отношения и семьи мы создаем только для того, чтобы выжить материально, а не духовно. Все это привело к осознанию человеком природы самого себя и природы всего окружающего. Машины, которые не знали о своем происхождении, считали себя людьми. Ощущая себя человеком, такой робот приобретал возможность действительно им быть.

Как в романе Станислава Лема «Солярис», у некоторых роботов, которые с момента их создания были уверены в том, что они люди, закрадывались сомнения, они чувствовали свою неполноценность и боль от собственного «несуществования» в прошлом, и это было сравнимо с человеческими страданиями от непринятия самого себя.

Так что человек не тот, кто родился человеком, а кто им стал. Мы становимся настоящими людьми тогда, когда начинаем вести себя как люди. А начинаем мы себя так вести тогда, когда знаем качества, которые присущи человеку и культивируем их в себе. Поэтому, когда мы не знаем, чем отличаемся от животных, мы не ценим то, что нам дано. Ведь человек может быть бесконечно великодушным, как и, к сожалению, бесконечно жестоким. Выбирая вторую характеристику, мы идем по пути наименьшего сопротивления, но такая черта действительна присуща человеку, как животному, поэтому, по сути, мы не отклоняемся от своей природы, выбирая что-то из этих двух направлений, но я искренне надеюсь, что мы и дальше будем искать в себе человека-человека, а не человека-животного.