«Когда средь оргий жизни шумной

Меня постигнул остракизм,

Увидел я толпы безумной

Презренный, робкий эгоизм»

от А.С. Пушкина — Ф.Н. Глинке

В последние несколько лет мы регулярно мы регулярно сталкиваемся с бойкотом неудобных для общества деятелям культуры. Они подвергаются так называемой «культуре отмены», которая делает их изгоями и «врагами народа». На сегодняшний день мировые новостные таблоиды так и пестрят обиженными и ущемленными людьми, которые ищут справедливости там, где, по их мнению, она утрачена. Давайте попробуем разобраться, где публичное игнорирование является уместной реакцией, который повлек за собой развитие моральных ценностей в обществе, а где оно представляет собой попросту модное движение, погоню за трендами.

Феномен общественного осуждения имеет многовековую культуру и стойко закрепился в обществе. Первое упоминание феномена игнорирования насчитывается более чем две тысячи лет назад. Он назывался остракизм. А что такое остракизм? Это народное голосование, придуманное в Древних Афинах. Граждане Афин определяли человека, который по общему мнению был опасен их государственному устройству, голосуя глиняными черепками. Выбранного человека изгоняли на десять лет. Предполагалось, что это превентивная мера от тирании и инакомыслия, однако со временем она превратилась в инструмент политической борьбы.

В большей степени остракизму подвергались политические деятели Древних Афин. Первым афинским политиком, который стал жертвой остракизма, был Гиппарх. В народе его ближний круг называли «друзьями тиранов». По одной из версий Гиппарх был внуком известного тирана Гиппия, который прославился репрессивной политикой. Впоследствии, когда Древние Афины решили обратиться к демократии, Гиппарх представлялся серьезной опасностью.

Всегда намного интересней узнавать случаи из истории, когда извращённое толкование какого-либо термина становится правилом, а не исключением. Рассмотрим это на примерах из истории СССР и гитлеровской Германии. В начале существования Третьего Рейха евреев высылали за пределы Германии, потому что считалось, что они могут представлять угрозу немецкому народу. Это хоть и гиперболизированная, но приближенная к древнегреческой модель остракизма. Потом остракизм принял иную форму: в Германии в концентрационные лагеря стали помещать евреев и коммунистов, а в СССР 30-60 гг — всех инакомыслящих.

СССР и процедура остракизма художников.

«Здравомыслие есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько им наделенным, что даже те, кого всего труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть» писал Рене Декарт в «Рассуждении о методе». То есть каждый человек считает себя и свои поступки разумными, потому что здравомыслие — это субъективная категория представления мира вокруг. Кто-то вполне здраво рассуждает о лагерях, которые служили для перевоспитания заключенных, а другие здраво встают в оппозицию. Сталин тоже думал о себе как о здравомыслящем человеке — неважно, как он объяснял себе тиранию и насилие: боялся ли он измены или действительно считал, что наставляет обвиняемых на истинный путь.

В Советском Союзе существовала 58 статья, по которой ни в чем не повинные люди ссылались в трудовые лагеря для «перевоспитания». В наш век мы осознаем их невиновность, но во время Сталина эти люди были изменниками Родины. Сталинская перемалывающая машина не щадила никого, под статью попадали все, кто был против советской власти, а особенно заметно пострадали энтузиасты своего дела: поэты, литераторы, художники, изобретатели и многие-многие другие.

Ярким примером того, как диктатура подвергала остракизму свободных мыслью людей, является Осип Мандельштам. В 1930-х годах в СССР быстрыми темпами развивался культ личности Сталина. Чтобы уберечь себя, многие поэты восхваляли вождя. Такие стихотворения становились своего рода индульгенцией. Мандельштам же написал смелые строки «Мы живём, под собою не чуя страны, / Наши речи за десять шагов не слышны, / А где хватит на полразговорца, / Там припомнят кремлёвского горца». Услышав их, Пастернак назвал автора самоубийцей. Затравленный, отчаявшийся Мандельштам попытался отвести от себя беду, написав «Оду Сталину», которая и по сей день вызывает споры. Но поэту не удалось спастись: его арестовали по доносу и отправили в лагерь Дельдаг, по дороге к которому он и умер.

Страх быть пойманным поселился в каждом советском человеке, вот откуда взялись бесчисленные доносы на людей, которые посмели высказать личную неприязнь к строю или руководителю государства. Глиняные черепки превратились в письма и тихие доносы в НКВД, где и происходило судьбоносное решение.

Несмотря на попытки запретить неудобные антисоветские книги, подобная литература пользовалась огромной популярностью. Сложно представить какой ценностью стали запрещённые книги для некоторых людей. Знакомые тайно передавали их друг другу и переписывали от руки, образовывая невидимую сеть, которую можно было бы сравнить с кровеносной системой человека, скрытой под кожей. В особенности были в жестком запрете антиутопии, политические и диссидентские, поэтому их читали ночами, за задернутыми занавесками, надежно запершись в комнате. Такая практика в основном была распространена в больших городах, потому что многие книги ввозились нелегально и они просто не доходили до моногородов, где всё население работало на один завод. С книгами «1984», «Скотный двор», «О дивный новый мир», «Мы» и «Лолита» советские люди впервые легально познакомились лишь в годы перестройки и развала СССР.

Также нельзя забывать про писателей, которые прониклись коммунистическими идеями и в своих трудах возвышали их. В своем эссе «Писатели, цензура и читатели в России» Владимир Набоков рассуждает об их несвободе. В большей части их текстов неестественно описаны эпизоды признания любви к коммунистической партии, и они вызывают скорее чувство неловкости, нежели гордости за Родину.

Вне всякого сомнения, нельзя ставить знак равно между остракизмом древних афинян и сталинскими репрессиями, однако и нельзя отрицать, что лагеря ГУЛАГа имеют общую философию с мероприятием бойкота.

Извращенный советский остракизм, который уже мутировал из древнегреческого народного голосования в жесткую цензуру антисоветских деятелей культуры, превратился не просто в ссылку на 10 лет, он стал системой по уничтожению инакомыслящих. Если возвратиться к истинному значению остракизма, станет понятно, что сосланы должны были быть не те или иные советские граждане, а сам тиран Сталин.

Следом за Сталинскими лагерями в 1933 году после назначения рейхсканцлером Адольфа Гитлера открылся первый концентрационный лагерь на территории Германии — Дахау, унесший более сорока тысяч жизней. Вдохновившись лагерной системой СССР, руководство гитлеровской Германии начало строительство сетей лагерей смерти по всей Европе.

Гитлеровская Германия и остракизм к художникам.

Томас Гоббс рассуждал в книге «Левиафан» на тему правителя и масс. Его главный тезис можно пересказать так: управляющий страной — безжалостный диктатор, имеющий неограниченную власть потому, что лишь чудовище в лице народа, может быть укрощено чудовищем — Левиафаном.

Вездесущая пропаганда Национал-социалистической немецкой рабочей партии будто действовала по этому же принципу. Немецкие диссиденты, евреи, коммунисты представлялись в образе не укрощенного зла, а истинные арийцы во главе с Адольфом Гитлером были их укротителями. В 1930-х годах в Германии проходила жесткая пропаганда, где «все те, кто против нас» являлись прямыми врагами системы. Как писал Гоббс: «Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех».

Гоббс выявил, что одна из болезней государства — это яд мятежных учений. В Третьем рейхе общество полностью согласилось бы с этим утверждением. В 1933 с марта по октябрь проходила акция публичного сожжения книг студентами и профессорами в поддержку германского духа. 10 марта студенты во многих университетских городах сожгли более двадцати пяти тысяч томов «негерманских» книг. Этот акт послужил началом эпохи тотальной цензуры, которую очень яро поддержало общество.

Как и в истории советских лагерей, наиболее подверженными группами были деятели культуры и политики, которые не поддерживали строй Третьего рейха. Именно такие люди были первыми отравлены в исправительный трудовой лагерь в 1933 году. Философия остракизма вновь предстала мутацией истинного понимания мероприятия. Превентивный арест и отправка в «Ка-цет» на неограниченный срок, а вскоре и массовые убийства оказались кровавым остракизмом.

Гоббс высказал мысль о том, что даже если значительное количество людей считает здравым какое-либо действие, оно не обязательно является таковым. Однако в случае тоталитарного правления народ оказывается под воздействием идеи, которая преподносится как единственно верная. Тем самым исключая свободу мысли и творчества художников. Деятели культуры становились изгоями мысли.

В книге «История нацистских концлагерей» Николаус Вахсман написал, что главным фактором было то, что аудитория, способная критически воспринимать рассказы о пребывании в концлагерях, становилась все малочисленнее по мере роста популярности нацистской диктатуры. В книге Вахсман приводил примеры писателей, которые подверглись гонениям и были сосланы в лагеря.

Одним из лагерных писателей стал Примо Леви. Он был итальянским писателем и поэтом еврейского происхождения. Ещё до войны он ощутил дискриминацию из–за своего происхождения. А во время войны Леви одиннадцать месяцев отсидел в Аушвице (Освенциме). В 1944 году, находясь в лагере смерти, Примо Леви написал свою первую книгу «Человек ли это?», хотя заключенным запрещалось писать какие-либо мемуары и отвлеченные записи. Даже после освобождения Освенцима Красной Армией, в 1946 году крупное издательство отказалось в публикации книги. Однако книга все же вышла в свет в этом же году, хоть и не в большом тираже. И лишь в 1958 году после второй перепечатки книги общество было готово к чтению правды, которая так тщательно скрывалась в лагерях СС.

Почему же читательское сообщество проявило интерес к мемуарам Примо Леви только через десять лет после первого издания? Именно искаженный превентивный остракизм и есть тому виной. Послевоенное общество было занято восстановлением городов. Творчество оказалось в упадке и «не вовремя».

Но почему же термин “остракизм” так тесно связан с новомодной “культурой отмены”?

Что такое культура отмены? Культура отмены или «новая этика» — это общественное осуждение влиятельного человека или группы лиц, который (ые) нарушил (и) этические нормы. Иногда вместо термина «культура отмены» также может употребляться «культурный бойкот».

Это означает, что публичный человек или объединение должны очень осмотрительно высказывать свое мнение, если оно отлично от современных моральных и этических установленных порядков. Если всё же медийный человек осмелился и публично возразил на тему, которая в сегодняшнем мире является острой, такие меры пресекаются. В онлайн-пространстве начинается война, где каждый может негативно комментировать действия человека. Таким образом миллионы человек в сети создают травлю, что напрямую можно назвать насилием. Как ни странно, но именно с насилием и должна бороться «культура отмены».

Почему тянется тонкая историческая ниточка между культурой отмены и древним афинским процессом остракизма? Высылка конкретного человека, который мог представлять опасность демократии, через тысячелетия сменилась травлей. Ранее упоминалось, что древние афиняне вершили судьбы с помощью глиняных черепков, в то время как сегодня комментарии людей, которые посчитали, что художник не имеет право на свою точку зрения, служат в качестве неоспоримых доводов к моральному и материальному преследованию. Художник становится изгоем в обществе и его репутация падает в глазах общественности. В наш век народ требует свободу слова, что подразумевает высказывания своих мыслей без опасений за свою честь и жизнь в целом. Однако радикальная культура отмены представляет собой жесткую цензуру, которая описывалась ранее на примерах СССР и Гитлеровской Германии. Тотальная цензура приводит в упадок культурную составляющую человечества. Цензура является следствием тиранического правления, что и исключает свободу слова.

Здоровая культура отмены позволила открыто говорить на темы, которые были табуированными на протяжении многих веков. Темы расизма, национализма, сексизма, мизогинии стали общедоступно обсуждаемыми, что позволило народу и художникам сблизиться. Имеется в виду, что писатели стали свободнее писать книги, снимать фильмы на основе сюжетов, которые были запрещены. Культура отмены позволила людям перестать испытывать чувство стыда и страха, ведь в обществе появился процесс, который в случае преследования может оказаться приютом. Благодаря здоровой культуре отмены жертвы Холокоста перестали боятся рассказывать свои истории, люди подвергшиеся насилию начали писать книги и снимать фильмы на основе пережитого. Однозначно точно можно сказать, что культура отмены позволяет быть свободнее, однако в последнее время радикализм побеждает всё чаще, и из–за этого культурная составляющая подвергается цензуре.

В последние десятилетие радикальная культура отмены набирает обороты и несется товарным поездом, сбивая всех неугодных и неудобных публичных писателей, художников. Под колеса травли попадали писательница Джоан Роулинг, кинорежиссер Джеймса Ганна и этот список постоянно пополняется. Книги «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл, «10 негритят» Агата Кристи и многие другие неприемлемые тома культурного наследия прошлых веков тоже подверглись критике радикальной части. Это называется радикализм, который приводит к несвободе, о которой писал Набоков.

Касательно художественной литературы, а точнее в романе «Унесенные ветром» критики обнаружили расистский сюжет. Книга описывает Гражданскую войну в Америке (1861-1865 годы), главная героиня Скарлетт О'Хара — дочь рабовладельца. Высказывались претензии к сцене, в которой освобожденные рабы просились вернуться обратно к хозяину, или, в которой один из героев приходит в ужас от мысли о возможности межрасовых браков. Достаточно бессмысленно и опасно отрицать исторические события. Не иначе как исключительно, благодаря страшному опыту наших предков, мы имеем представление о нормах морали. Переписывая историю мы забываем о трагических событиях, которые изменили подходы человека к человеку — состояние войны всех против всех.

Также среди радикальных сторонников новой этики стало популярным искать старые высказывания и заставлять оправдываться за них. Такая история произошла с писательницей Джоан Роулинг, которая подарила миру грандиозную эпопею о мальчике, который выжил. Роулинг в своих социальных сетях саркастично написала пост о трансгендерных женщинах, что повлекло волну ненависти и тотальному бойкотированию писательницы. До этого инцидента читатели уже обвиняли писательницу в расизме в книгах о волшебниках. А после комментария её романы о Гарри Поттере начали пристально изучать и выискивать любые поводы для старта культуры отмены. И к сожалению нашли. Книги писались в 90-х годах, когда все ещё темы меньшинств были закрытой темой для обсуждения и мало кто интересовался ей. В книгах нет прямого намёка на унижение или насилие над подверженными группами людей, однако если хотеть найти, то найдется всегда. Таким образом Джоан Роулинг стала персоной нон-грата.

А как же тогда определить, что общество решило запретить, а что нет? Как быть художникам? Молчать или отстаивать свои интересы? На сегодняшний день все художники ходят по тонкому льду, где годы, а то и десятилетия неустанного труда, могут обернутся бойкотом творчества. Но невозможно же быть везде удобным, со всем соглашаться и держать свои переживания в себе. Кроме всего прочего пока еще нет никаких четких правил, как, и кого стоило бы “отменить”. Довольно часто происходит ситуация, где художник становится отверженным за давнее высказывание, а реальные случаи насилия остаются без общественного внимания. Поэтому в будущем крайне важно установить границы бойкота, а также механизмы «искупления». Миру нужна здоровая культура отмены, которая не будет служить самосудом и изгнанием писателей из сообщества, и целого мира. Новая этика была создана именно против насилия, а не для поиска подтекстов в подтексте в строках истории.