В преддверии фестиваля EPICENTROOM, посвященного 30-летию легендарного арт-центра «Пушкинская-10», Евгений Китаев проинтервьюировал его участников — Сергея Летова, Николая Рубанова, Ульрику Брандт, Вильяма Нурдина и Поля Пигнона.

Сергей Летов — импровизатор, автор музыки к спектаклям отечественных и зарубежных театров. С рок-группами и джазовыми коллективами записал свыше 100 грампластинок,компакт-дисков и т.д. Лауреат Государственной премии имени Сергея Курехина в категории «Электромеханика» (электронная музыка) за проект «Электронное дыхание» (2014).

Ульрике Бранд — музыкант и композитор. Окончила Высшую школу музыки в Кельне, занимаясь современным исполнительским мастерством с такими признанными мэтрами как Петер Этвош и Маурисио Кагель. Участвовала на самых престижных фестивалях современной музыки в Европе, Америки и Азии, исполнила множество произведений, которые были написаны специально для нее, инициировала мультимедийные проекты в сотрудничестве с известными художниками. Наряду с концертной деятельностью Ульрике читает лекции и дает мастер-классы в университетах Берлина, Ганновера, Бремена, Рима, Ольденбурга и других. Несколько лет назад она реализовала успешный проект «виолончель + живая электроника».

Пол Пигнон (Paul Pignon) — музыкант, окончил университет в Оксфорде (Англия), занимался электронной и джазовой музыкой, играл во многих джазовых ансамблях. В 1986 году переехал в Швецию, где сочинял и разрабатывал программное обеспечение для компьютерной музыки в EMS, руководил самым крупным джазовым шведским клубом “Fylkingen”. В последние 25 лет музыкант увлекся авангардом. Также Пол Пигнон читает лекции и проводит мастер-классы в Стокгольмском университете по композиции и импровизации. Активен как композитор камерной, вокальной электронной и импровизированной музыки, лидер группы Interaction. Играет на диджериду, использует диктофоны, голос, ноутбук; в настоящее время выступает с BOP, BONON, 2+ (с Liisa Pentti), Free Speech, The Great Learning Orchestra, и другими ансамблями в Швеции и за рубежом. Основатель Pignon Agenda

William Nurdin (Уильям Нурдин) — музыкант, родился в 1980 году, проживает в Нанси, Франция. В своей творческой деятельности он преследует цель исследовать конкретную музыку (musique concrete) в сочетании с перформансом. В течении 10 лет он ведет радиопередачу «A Propos de Minos», как свободную сцену для творчества. А для фиксации экспериментов в 2010 Уильям открыл собственный музыкальный лейбл — RoHS Prod. Так же стоит отметить, что в 2012 году совместно с Грегори Хериону (Gregory Henrion), Нурдин организовал музыкальный фестиваль «Bruitisme», насыщенный перформативными выступлениями андерграунд артистов со всей Европы. Уильям выступит на фестивале EPICENTROOM соло, а также с отдельным перформансом с участием молодой российской скрипачки Карины Сиу.

Николай Рубанов — петербургский музыкант-мультиинструменталист. Постоянный участник группы «Аукцыон» с 1985 г., участник многочисленных радикальных музыкальных проектов, одна из ключевых фигур петербургской импровизационной и экспериментальной музыки. Основатель и лидер явления, известного как петербургская саксофонная школа.

Расскажите о вашем участии в фестивале Epicentroom. С какой программой вы планируете выступить?

Николай Рубанов: Если говорить про живые выступления, то 28 сентября мы с Дмитрием Тыквиным сыграем импровизационный сет, я на бас-кларнете, Дмитрий — на препарированной лире, а 29 сентября я выступлю в составе Санкт-Петербургского Импровизационного оркестра.

Также 28 и 29 сентября с 16:00 до 19:00 в Музее Звука можно будет услышать многоканальные работы — как электронные композиции, так и звуковые инсталляции с использованием полевых записей. Там будет исполняться (воспроизводиться) запись многоканального концерта в формате Ambisonics, который мы сыграли с Салаватом Сафиуллином дуэтом в 2015 году.

Сергей Летов: Планирую представить новый импровизационный диск, записанный дуэтом с петербургским барабанщиком Александром Рагазановым. Запись сделана в студии Мелодии на Васильевском острове. Там есть и элементы свободной импровизации на тенор саксофоне и винтажном сопранино саксофоне, которому около 100 лет, и полистилистические импровизации на электронном духовом инструменте Roland Aerophone AE10.

Ульрике Брандт: В рамках события, предваряющего фестиваль, я выступила с импровизационным сетом в составе трио с Ольгой Круковской (контрабас) и Дмитрием Шубиным (подготовленный рояль и электроника).

Вильям Нурдин: Я выступлю с лайвом под названием «RIR1009»: неконтролируемая авария, беспроводное нойз-действие, управление растущим фидбеком, буккальные основы и слова (букв. buccal basics and words — прим. Е.К.). С технической точки зрения это контактный микрофон и гарнитура, воткнутые в самодельную фузз-педаль, соединённые в беспроводную систему. Это все крепится на ремень, ты не привязан к одному месту и можешь свободно перемещаться в пространстве.

Поль Пигнон: Я буду делать то же, что и в 1961 году, правда, после большого перерыва. Это можно назвать сочинительством в реальном времени или мгновенной композицией, надеюсь, в компании российских музыкантов. Я бы сказал, что мы выступаем не как музыканты, а как композиторы, которые используют свои инструменты для создания мгновенных композиций, полагаясь в первую очередь на наше умение слушать друг-друга, на вкладе каждого из участников в общее дело.

Фестиваль посвящен 30-летию «Пушкинской». Расскажите немного про свои отношения с арт-центром. Что вы знаете про андеграундную культуру Санкт-Петербурга?

Николай Рубанов: Для меня «Пушкинская-10» это прежде всего Галерея Экспериментального Звука ГЭЗ-21. В основном я выступал там с разными проектами. Еще одно место, гдя я часто появлялся с разнообразными коллаборациями, это Fish Fabrique (не путать с Fish Fabrique Nouvelle). Ну и, конечно, галереи, например, Navicula Artis, в которых проходили презентации с моим участием.

Сергей Летов: Не раз принимал участие в мероприятиях «Пушкинской-10», в частности мы представили вместе с Николаем Рубановым и VJ Кирсаном проект «Атлантида: 2100 лет» в Манеже на фестивале, посвященном 20-летию Арт-центра «Пушкинская-10».

Ульрике Брандт: Я впервые приехала в СПб. В Берлине, где я живу и общаюсь с русскими музыкантами, в частности, с композитором Сергеем Невским и другими импровизаторами, я часто слышала о Дмитрии Шубине и Музее звука, и это показалось мне очень интересным. Некоторое время я общалась с Шубиным и, наконец, при поддержке Немецкого института я смогла приехать и поиграть. Также в 2017 году в берлинской Akademie der Künste прошел фестиваль импровизированной музыки, в котором участвовали импровизаторы из Санкт-Петербурга, и там я поняла, что в этом городе очень активная и яркая сцена экспериментальной музыки.

Вильям Нурдин: Для меня «Пушкинская» это важное место для независимого современного искусства. Я уже играл в Музее звука в мае прошлого года. Два года назад я также выступал в СПб в местечке под названием “Клуб”, помню, там были такие артисты, как Nakateem и люди из Post Materialism. Ещё я делал свое радио-шоу в DS Print (типография оперативной печати в Москве — прим. Е.К.) в прошлом апреле.

Поль Пигнон: Я знаю про" Пушкинскую", благо, много моих друзей и знакомых уже выступали здесь. Но хотелось бы узнать больше, например, про “официальных” и “неофициальных” художников. И, конечно, было бы замечательно познакомиться с ними. Думаю, что те люди, которых я уже встречал в Москве и Иркутске, относились как раз к андеграунду.

Немного сменим тему. В каком состоянии, на ваш взгляд, находится сейчас импровизационная музыка? Это застой или, наоборот, активное освоение новых территорий?

Николай Рубанов: Импровизационная музыка, по-моему, находится в прекрасном состоянии, которое бессмысленно пытаться описать методом «или-или». Я практикующий музыкант, а не музыковед, я не могу говорить об импровизационной музыке вообще, я не могу, да и не хочу оценивать «состояние музыки», импровизационной или композиционной — это бессмысленно. Музыку, любую, создают конкретные люди и имеет смысл говорить о музыке Раду Малфати, например, или Кену Вандермарку, или Николаю Суднику. Но и в этом случае кто возьмет на себя дерзость строго судить о творчестве с позиций «застой или, наоборот, активное освоение новых территорий»? Я не вижу в этом смысла.

Сергей Летов: Мне представляется, что развитие импровизационной музыки в настоящий момент связано с новым инструментарием и с электронными инструментами — контроллерами разного рода, уникальными handmade-синтезаторами и с инструментами разнообразных этнических культур.

Поль Пигнон: Рискуя показаться радикалом, я скажу, что “новых территорий” больше не существует. С одной стороны, все иконы уничтожены, поэтому нельзя больше заниматься иконооборчеством. С другой стороны, одно из последствий появления концептуализма 80 с лишним лет назад заключается в том, что, по крайней мере, в качестве умозрительного эксперимента все может восприниматься как искусство. В то же время существуют разрывы, неисследованные области. Ничто больше не выходит за пределы границ. Границы и так уже раздвинуты до бесконечности, по крайней мере, в концептуальном искусстве, но художники могут продолжать создавать удивительные шедевры в разрывах между основными течениями. Творчество все еще является чем-то ощутимым и важным, художники все еще могут внести свой вклад в интеллектуальное развитие нашей вселенной.

Вильям Нурдин: Эволюция находится в постоянном движении, даже если художники разрабатывают одни и те же идеи, каждый раз с собственными эмоциями и чувствами. Так что для меня нет стагнации, это скорее переработка и адаптация.

Ульрике Брандт: В музыке мы имеем — благодаря растущей важности импровизации, с одной стороны, и электронной музыки, с другой, — фигуру “композитора-исполнителя” (как я бы назвала себя), которая преодолевает рамки, задаваемые письменной, кодифицированной партитурой.

В этом контексте саунд-арт играет очень важную роль: с самого начала 80-х годов стало трудно придерживаться определения с четкими границами, саунд-арт объединил всех художников, которых ограничивала визуальная или музыкальная среда.

Что будет с музыкой через 100 лет?

Сергей Летов: Понятия не имею.

Николай Рубанов: Не знаю. Музыка будет звучать, при условии, что человек будет существовать.

Вильям Нурдин: Если человек сможет продолжать жить на Земле через 100 лет, я очень надеюсь, что кто-нибудь изобретёт устройство для трансляции музыки напрямую из мозга.

Поль Пигнон: Вот это загадка! Вполне может так случиться, что все существа, если они вообще останутся к тому моменту в живых, не будут нуждаться в органах чувств: прямое нейронное общение, искусство, передаваемое напрямую от мозга к мозгу, отсутствие необходимости в звуке, изображении и т.п. В общем, новое измерение “медиа”.

Расскажите про связь музыки и современного искусства. Где заканчивается музыка в традиционном понимании и начинается что-то совершенно другое?

Николай Рубанов: Музыка неразрывно связана с современным искусством. Музыка разрывно связана с современным искусством. Музыка не связана с современным искусством. Музыка не связана с не современным искусством. Данную секвенцию можно генерировать бесконечно. И в каждой фразе будет оттенок смысла и что-то совершенно другое.

Музыка является частью современного искусства, и сейчас, и 20 лет назад, и 200, и в античные времена. А границы так называемой «традиции» постоянно меняются, и то, что двадцать лет назад не считалось «традицией», сейчас вполне может получить ярлык «олдскульного».

Сергей Летов: Саунд-арт? Да, в условиях галерей и других пространств и ситуаций современного искусства, изобретение новых звуковых феноменов уже общепринятая практика. Уже в некоторых учебных заведениях обучают созданию фонограмм для инсталляций современного искусства наряду с созданием клипов для рекламы.

Ульрике Брандт: Есть 2 точки зрения на саунд-арт. Музыка в традиционном смысле заканчивается, когда визуальный и пространственный аспекты создания звука становятся предметом рассмотрения. Визуальное искусство заканчивается там, где аудиальный аспект произведения искусства замыкается сам на себя. Возможно, эти определения слишком просты, но они позволяют хоть как-то определить, что есть саунд-арт.

Вильям Нурдин: Ни у кого нет одинаковой культуры, бэкграунда. Таким образом, не существует никаких границ, потому что всё зависит от того, чем мы занимались раньше.

Поль Пигнон: Это два разных вопроса для меня. Под “современным искусством” я понимаю в первую очередь визуальные вещи, так что это вопрос о связи музыки / звука и изобразительного искусства. Я бы сказал (разумеется, упрощая) что то, что создается и передается в наш мозг звуком, находится в другой плоскости, нежели визуальная информация. Конечно, это тема для серьезной дискуссии.

Не думаю, что саунд-арт — нечто совершенно отличное от того, что до сих пор называлось “музыкой”. Опять же, речь идет о некоторых предполагаемых границах, которые фактически исчезли десятилетия назад благодаря распространению электроакустических музыкальных жанров.

Какие моменты в современной музыке/саунд-арте вам кажутся наиболее актуальными/злободневными?

Николай Рубанов: Актуальность — (от позднелат. actualis — фактически существующий, настоящий, современный), важность, значительность чего-либо для настоящего момента, современность, злободневность. Соответственно, современная музыка актуальная, фактически существующая, злободневная. Соответственно, саунд-арт актуален, злободневен и существующ фактически.

Сергей Летов: Никакие. Мне вообще не представляется, что музыка и саундарт должны быть злободневными. Злободневность — не категория для оценки музыкальных искусств.

Ульрике Брандт: Главная тенденция — использование различных художественных средств, что сопровождается переопределением фигуры художника. В изобразительном искусстве в широком смысле существует вторая волна перформанса, художник занимает активную позицию.

В музыке, электронике и исполнительстве у молодёжи также существует тенденция (я говорю о моих учениках и людях, которых вижу, выступая в подпольных проектах Берлина) к работе в команде и художественно-научным исследованиям, в основном тем, связанных с социальным взаимодействием и изменением климата. Я воспринимаю это как позитивные сдвиги в нашем обществе, которые могут также переопределить художественное произведение или, в конечном итоге, привести к исчезновению самого определения художественного произведения из–за исчезновения рамок…

Вильям Нурдин: Когда я делаю музыку с людьми, которые раньше даже не пытались делать музыку, и когда я делаю музыку с людьми с психическими расстройствами.

Поль Пигнон: То, что я ощущаю за все годы погружения в музыку, это постоянно растущая связь. Встречаются узлы, которые какое-то время кажутся чрезвычайно важными, но они не определяют сетку.

Взаимодействие с аудиторией — важна ли обратная связь?

Николай Рубанов: Для меня очень важно взаимодействие с аудиторией, я концертирующий музыкант, а во время концертов происходит обмен энергией между исполнителем (исполнителями) и аудиторией. Когда удается достичь состояния коллективного со-переживания — это прекрасно.

Сергей Летов: Да. Мне представляется связь между автором и его слушателями очень важной для автора. Я противник романтической концепции «поэт и чернь». Мне ближе автор-ремесленник.

Вильям Нурдин: Для меня обратная связь очень важна, потому что я предпочитаю слушать аудиторию о том, что я делаю. С тех пор, как я начал заниматься этим видом деятельности, я никогда не смотрел видео со своих выступлений. Я хочу быть настоящим, я не хочу притворяться или пытаться воспроизвести то, что я уже сделал.

Поль Пигнон: Для меня очень важна. Я надеюсь и верю, что иногда мне удается передать что-то уникальное находящимся в зале, и их реакция на происходящее — то, что продолжает направлять и вдохновлять меня.