29 и 30 марта пройдут XXVI Банные чтения, конференция издательства «Новое литературное обозрение». Тема этого года — «Между разумом и верой». Конференция будет посвящена взаимоотношениям между религиозным и светским в эпоху (пост)модерна, а также изучению оппозиции двух систем человеческого знания — религии и науки.

Накануне этого события Евгений Былина поговорил с одним из участников конференции, исследователем религии, доктором филологических наук Александром Панченко, который долгое время интересуется современными формами религиозности и Нью Эйдж-движениями. В интервью он рассказал почему к Нью Эйджу следует относится серьезно, объяснил причины его популярности и рассказал о политическом и социальном потенциале подобных культурных течений.

На Банных чтениях вы прочитаете доклад с интригующим названием «Уфология как религия», а в журнале «Новое литературное обозрение» вы публиковали нашу любимую статью о Нью Эйдже в эпоху застоя. Когда и почему вы стали интересоваться «маргинальными» и принципиально анти-академичными (во всяком случае, в общепринятом смысле) сторонами массовой культуры?

В последние годы я довольно много занимаюсь Нью Эйджем в современной России. Сейчас мы вместе с профессором Университета Майнца Биргит Менцель руководим российско-немецким научным проектом, посвященным этой теме. Он поддержан Российским фондом фундаментальных исследований и Немецким научно-исследовательским обществом. Но я начал писать о Нью Эйдже еще в начале 2000-х годов. Я тогда написал свою докторскую диссертацию о так называемых «русских мистических сектах» — христовщине и скопчестве. Поскольку время их массового распространения пришлось на XVIII–XIX века, я пользовался историческими — опубликованными и архивными — источниками. Это было очень интересно, но в то же время мне не хватало работы с «живыми» материалами — полевых исследований религиозных движений. И я решил заняться теми из них, что появились в России на рубеже советского и постсоветского периодов. Среди этих движений была Церковь Последнего Завета, которую возглавлял и продолжает возглавлять Виссарион (он же Сергей Тороп) — человек, считающий себя новым воплощением Христа. Когда я ехал в поселения «виссарионовцев» на юге Красноярского края, я не вполне ясно представлял себе, с чем именно столкнусь. Выяснилось, что, несмотря на, так сказать, христианский антураж этого движения, оно представляет собой своего рода «заповедник» культуры Нью Эйджа, при том что многие его последователи были такими же, как и я, образованными горожанами. С тех пор я и начал об этом писать, и я бы не назвал Нью Эйдж «маргинальным» культурным явлением. Наоборот, идеи, верования и практики такого рода можно считать одной из важнейших частей современной массовой культуры.

С чем вы связываете возрастающий интерес массовой культуры и теории к различным «квазирелигиозным» формам духовности? Другими словами, почему Нью Эйдж стал вновь популярен?

Я бы не сказал, что Нью Эйдж когда-нибудь утрачивал популярность. Скорее, стоит считать, что в 70-е и 80-е годы — и на Западе, и в Советском Союзе — эти идеи и практики были популярны в довольно ограниченной, не важно, «маргинальной» или «элитарной», среде. С тех пор ситуация, как я уже сказал, изменилась. Мы обнаруживаем различные формы культуры Нью Эйджа в самых разных контекстах — от тренингов по личностному развитию до массового православия. Это можно объяснять несколькими факторами.

Среди причин, повлиявших на популярность Нью Эйджа — неудовлетворенность рациональной и технологизированной цивилизацией Нового времени, фрагментация и распад «больших нарративов» в области идеологии и религии моделей, экологические страхи, связанные с развитием индустриального общества. Кроме того, мы можем считать эту «новую духовность» одним из следствий секуляризации, то есть вытеснения религии из публичной в приватную сферу.

Я бы говорил о Нью Эйдже как о новой — «постсекулярной» — форме религиозного воображения.

Критика религии со стороны идеологии секуляризма основывалась на образе рационального и научного знания и подразумевала, если воспользоваться выражением Макса Вебера, «расколдовывание мира». Нью Эйдж, в отличие от предшествующих религиозных традиций, активно использует образ рационального знания и претендует на «научность» соответствующих идей и практик. При этом во многих отношениях Нью Эйдж наследует идеологии социального прогресса, поскольку подразумевает духовную и этическую трансформацию человека и общества. Наконец, важно иметь в виду, что, будучи принципиально индивидуалистской, идеология Нью Эйджа не подразумевает формирования каких-либо устойчивых социальных структур, институтов или иерархий. Это значит, что здесь не так уж нужны профессиональные религиозные или ритуальные специалисты: любой адепт «новой духовности» может получить соответствующие знания и навыки. Принцип do it yourself оказывается в данном случае очень привлекательным для современного человека.

Как нам следует обозначать этот культурный феномен и ситуацию? Чем эзотерические формы 70-80-х отличались от нынешних?

Некоторые ученые предлагают говорить о Нью Эйдже как о «духовности», не совпадающей ни с традиционным для европейской культуры пониманием религии, ни с секулярностью. Такой подход интересен, но я все–таки считаю, что мы можем здесь говорить и о религии, толкуя это понятие достаточно широко. Социальные науки последних десятилетий отказались от единого понимания и определения религии, однако, скажем, когнитивные исследования предлагают нам набор признаков, по которым мы можем отличать религиозные представления от не религиозных. Среди этих признаков — нарушение интуитивных онтологических ожиданий, формирующихся у человека в период раннего развития, а также воображаемые нами особенности сознания «религиозных персонажей» и их доступа к информации. В такой перспективе инопланетяне или снежный человек мало отличаются от богов и демонов. Так что я бы говорил о Нью Эйдже как о новой — «постсекулярной» — форме религиозного воображения.

В качестве самоназвания понятие Нью Эйдж восходит к астрологическому обозначению «эры Водолея», связанному с ожиданиями новой исторической эпохи, когда резко изменяются психические и физиологические возможности человека. В узком смысле под Нью Эйджем обычно понимают верования и практики и эсхатологического характера, сформировавшиеся в «контркультурной» среде Западной Европы и США в 60-е годы. Более широкое понимание включает набор верований и практик, ориентированных на расширение физиологических возможностей и своего рода «технологизацию» человеческого тела: экстрасенсорное восприятие, телепатия и телекинез, альтернативная медицина и «духовное целительство», мысленное взаимодействие с воображаемыми сверхчеловеческими агентами и трансперсональными силами. Несмотря на кажущуюся разнородность и даже противоречивость идей, верований и практик Нью Эйджа, они, судя по всему, могут быть исследованы как части единой «эзотерической» культуры, обладающей внутренней логикой.

Нью Эйдж и на Западе, и в постсоветских странах стал частью массовой культуры, отчасти растворившись в многообразных формах «альтернативного знания».

На Западе Нью-Эйдж 60-х — 70-х годов был формой социального и культурного протеста и вместе с тем эсхатологическим движением. В странах советского блока он скорее выглядел как технократическая утопия, но вместе с тем тоже был своего рода протестной идеологией, противостоящей официозу. Любопытно при этом, что в СССР этими идеями увлекались не только «инженерно-технические работники», но и многие представители университетской и академической элиты. Так или иначе, к началу нового столетия Нью Эйдж и на Западе, и в постсоветских странах стал частью массовой культуры, отчасти растворившись в многообразных формах «альтернативного знания».

Существует ли принципиальное различие постсоветского понимания Нью Эйдж-движений от западного?

На уровне практик отличий не так уж много, однако в идеологическом отношении постсоветский Нью Эйдж в гораздо большей степени ориентирован на консервативный национализм, имперский ресентимент, конспирологию и тому подобное. Показательно, скажем, что в формировании и эволюции западного Нью Эйджа существенную роль играл феминизм, тогда как у нас, наоборот, популярны идеи гендерного неравноправия, возводящие подчиненную роль женщины в ранг одной из «традиционных ценностей». Все это, впрочем, неудивительно, поскольку, как я уже сказал, современный Нью Эйдж во многих отношениях следует общим тенденциям массовой культуры, в том числе и в контексте коллективного политического воображения.

Можем ли мы считать Нью Эйдж течения своеобразной формой постмодерного знания? Если да, то в чём может заключаться её социальный, политический и культурный потенциал?

Об «альтернативных» формах знания, получивших большую популярность в современном обществе, сейчас довольно много пишут. Нью Эйдж в этом контексте взаимодействует с разнообразными паранаучными доктринами — от «альтернативной лингвистики» до «криптозоологии». Мне нравится концепция «стигматизированного знания», предложенная американским политологом Майклом Баркуном: это, как он пишет, «претензии на истину, которые претенденты считают обоснованными, несмотря на маргинализацию со стороны институций, конвенционально отвечающих за различение знаний и ошибок, — университетов, научных сообществ и тому подобных». Иными словами, ценность приписывается преимущественно или исключительно официально отвергаемому и преследуемому знанию: важность и общественная значимость идей и практик случае как бы пропорциональна тому социальному «давлению», которое оказывается на них со стороны официальных институтов. Модель стигматизированного знания представляет собой один из типичных вариантов конспирологической гносеологии, характерной для современной массовой культуры. Речь идет не просто об оспаривании классовой, сословной или институциональной монополии на рациональность и научность. Образ знания и технологий в этом контексте используется как значимое средство социальной борьбы и протеста и одновременно как неотъемлемая часть индивидуальной агентности, не опосредуемой социальными институтами и политическими системами.

Социальный потенциал современного Нью Эйджа — в смысле создания новых идентичностей и социальных сетей — сложно переоценить

Профессиональных ученых все это, разумеется, раздражает. Еще в начале 70-х знаменитый американский физик Ричард Фейнман предложил называть такое знание «карго-наукой» по аналогии с меланезийскими карго-культами: здесь тоже происходит имитация высоко специализированной деятельности, не приводящая к ожидаемым результатам. Возмущение специалистов, конечно, вполне понятно, тем более в современной России, где чиновники и политические деятели частенько увлекаются паранаучными идеями. Однако мы можем говорить о стигматизированном знании и как о своего рода демократической критике монополии специалистов и существующих властных отношений, так что здесь не все так однозначно. В любом случае социальный потенциал современного Нью Эйджа — в смысле создания новых идентичностей и социальных сетей — сложно переоценить. Так что нам стоит относиться к нему серьезно — как к значимой части окружающей нас символической вселенной.

Александр Панченко, доктор филологических наук, профессор РАН, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, директор Центра антропологии религии Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Подробное расписание и регистрация на конференцию «Между разумом и верой» — на странице издательства «НЛО» в Timepad.