***

Есть в надрывном русском пении,
В голошеньи молодиц,
Боль греховного томления,
Скорбь постриженных цариц.

Были жарки кельи дальние…
В зиму страстно крякал бор:
Торопил весну охальную
Снять снегов с него убор.

И листвою закудрявившись,
Веткой, силой налитой,
Он к келейницам красавицам
Лез в окошко на постой.

Млели инокини белые,
Открывали лесу грудь,
Чтоб на ягоды огнь зрелые
Мог прохладою подуть,

Чтоб тоску в глазах хрустальную
Поцелуем утишил,
В духоте келейных спален
Пыл желанья потушил.


ЧТО ОСТАЛОСЬ

Голодной завистью болеть
И посягать, как вор — без права.
Не сметь в себе преодолеть
Неумолимые уставы.

Познать творенья красоту
И своего стыдиться тела.
Желать взлететь на высоту
И быть застенчиво несмелой.

Родное чувствовать в чужом
И не иметь страны и дома.
Не жить, а биться под ножом,
Души не выпрямив излома.

Забиться в уголь от тоски –
Неутоленною и лютой –
И ждать до гробовой доски
Успокоенья и уюта.


***

Вспоминаю покров глазетовый
И суровый покой зимы,
На легчайший узор минаретовый
Засмотрюсь из каютной тьмы.

Ликованье томит восточное,
И крикливей мазков на ртах
На дворцах кружева цветочные
И дворцов кружева в цветах.

А объятые сном квадратики
Раскаленных на солнце крыш
С мавзолеем нетленной Аттики,
Чудом Айя-Софии, — тишь.

Знойным небом море расплавлено.
Чуть журчит о борта волна,
Зеленее амфор муравленых
И синее цветенья льна.

У оконца каюты круглого
Я — жаднее глазка тюрьмы.
Половина жизни обуглена,
А вторая — черней сурьмы.


***

Обмираю по дням уходящим,
По часам, по каждой минутке…
Время, горбатый пращур,
В пыль их стирает в ступке.

И отвислыми шепчет губами,
Наклоняясь над седеньким прахом:
Свалится жизнь любая,
Как голова на плахе.


ЕВНУХ

Так стало пусто мне на этом жутком свете.
Вот вытянулся сын и стал чужим большой.
А все хочу еще, еще чтоб были дети –
И не родивши их: в себе люблю душой.

Бессмысленно, как смерть, желание рождений.
Не вечен ли вопрос: к чему дарима жизнь?
Быть может, за нее не вымолить прощенья
И не снести тоски безмолвных укоризн.

Но слышу я призыв незачатых томленьем.
И вид чужих детей спирает болью дух… 
И бег чужих детей приводит в умиленье…
И в исступлении я! Я: женщина-евнух.


НАЛОЖНИЦЫ

Не мы выбираем, а нас выбирают.
Ласкают безумно — хотим или нет.
Ночною порою в объятьях сжимают,
Терзаемых губ вынуждают ответ.

А если и нет поцелуям ответа –
Тяжелая страсть насыщает самцов.
Потом оставляют на ложах согретых
Насильно зачавших от чуждых отцов.

Помятого лона священное бремя –
Мы носим покорно во чреве дитя.
Хотя б ненавистного приняли семя,
Но плод мы полюбим, родив и растя.

Греховность зачатья оплатим сторицей,
Мученье рожденья безвинным простив.
Оскал материнский свирепей, чем львицы –
Нежнее кротчайшей улыбки Христа.


Екатерина Бакунина (1889–1976) — русская писательница первой волны эмиграции.

Издательство «SOYAPRESS», ссылка на предзаказ книги.

Выпускающая редакторка — Софья Суркова