Глава, в которой архитекторы сказали ей: you were exhausted emotionally and close to tears

кому я рассказала:
расстроенным французам в баре после серии пенальти
восторженным аргентинцам в баре после серии пенальти
девочке, с которой мы виделись один раз на дне рождения
наркодилерке
Лио
Ивану
Андреа
ракушкам на Лидо
дантовским деревьям — suicidi, среди которых мы играем в футбол
Мише
Мите
Ане
Ане
Ангелине
Паоло и Франческе (точнее их изображениям)
Полине
Маше
звукорежиссёру
музыканту
разработчику
учителю
архитектору из Рима, чья собака меня лизнула, после чего мы проговорили полтора часа

Алле Илье Дане Назару Васе Серёже Давиду Никите

каким-то австралийцам, с которыми мы вышли покурить в одно время на рейве, а они позвали к себе и сделали мне смешные noodles

немецкому банщику, который сказал, что у меня хорошие друзья, но I should always follow the rules (no fucking way, даже не думай)

Майку, моему другу, который старше меня в четыре раза и который держал меня за руку, while I was sitting on the floor in the gallery and the tears flowed by themselves and I couldn’t say no — слёзам и тебе — помнишь, ты потребовал, чтобы я вернулась в город — и я вернулась, но то, что произошло тогда, больше не повторялось — ни летом, ни осенью, и вообще с тех пор никогда

кому я не рассказала:
your brothers
my brothers
your wife

Глава обо мне, ведь я ребёнок

сегодня учим алфавит, эй, ребёнок
я расскажу тебе за буквы, эй, — цени, ребёнок
и свои уши навостри, ведь ты ребёнок

— мне так нравится, что ты узнаешь со мной новое, your childish voice, your baby face,
— а ты знаешь, что в пятнадцатой песне божественной комедии Данте встречает своего бывшего учителя? он отправил своего former teacher в ад, забавно, да? злые намерения бьют в мою голову — сопротивляюсь, но толку немного

I could have warned you, but you are young,
So we speak a different tongue.
I am old and you are young,
and I speak a barbarous tongue.

цени, ребёнок (ты щегол)
ты как-то странно говоришь, ведь ты ребёнок (ты щенок)


наказание: безболезненная скорбь


Глава, которая заканчивается в базилике, то есть в госпитале

я иду писать экзамен в церкви святого Себастиана
не отвлекай меня, пожалуйста
церковь святого Себастиана имеет простой фасад, на вершине фронтона которого изображена
фигура святого Себастьяна, раненного стрелами

рядом с дверью находятся маленькие фигурки святого Себастьяна и святого Иеронима, двух святых, наиболее тесно связанных с церковью. проходите, проходите, vai, vai, занимайте место, не задерживайтесь в проходе

remember: a blackening leaf hung in the elder — the alluring sign for the beaker of blood.

вы истекате кровью, у вас огромный синяк, мы просто хотим знать: was it consentual?


наказание: кипеть во рву из раскаленной крови — те, кто вынырнет, будут поражены стрелами


Глава, в которой он присылает ей свою фотографию и рассказ Гая Давенпорта

Сумерки в Новой Каледонии всего полчаса. Но все равно в них замечают четыре движения. Первое — когда густая синева появляется в траве, это первый шаг ночи. Второй — когда просыпаются полевые мыши и выбегают из своих норок. Третья — когда тени темные и густые, и боги могут проходить невидимые под их сенью. Четвертая — это сама ночь, когда уже неразличимы границы святых мест, и ты не виноват, не зная, что твоя нога приминает траву святилищ.

мы смотрим на нас,
мы темно говорим,
слово, знаешь,
оно — мертвец,
so are you,
ma first love


Глава, вместо которой, мне стоило написать этюд, стихотворение, графический роман, снять мокьюментари, скроить платье, высечь из камня или вылепить из глины или просто лечь спать раньше

бес попутал, забрало запотело, дрогнула рука, глаз дёрнулся, не на ту кнопку нажал, не знаю что на меня нашло, расстояние украло время, время запутало расстояние, все запутались, ты попал под дым — умер молодым,
близок локоток да не укусишь, локоток может и нет, а вот шею запросто,
закрой рот, прикуси язык, завали ебало, молчание, как говорится, знак, sois jeune et tais toi,
живи тихо, ну-ка слёзы вытер, ты задаёшь правильные сложные вопросы — я запрещаю тебе говорить в вопросительной форме, я злюсь на себя и отчасти на тебя, что подпустил тебя слишком близко, мне это мешает, меня это тяготит, но твои визиты не тяготят,
когда присутствия становится слишком много или недостаточно, близнецы берут в руки оружие, то, как ты себя ведёшь с людьми тебя и погубит, your death-drive will kill you, ты не умеешь ждать, но не отсюда ли твоя красота? какая красота? ты вообще о чем? говори по-русски, русский ты человек. русский? ну вот и молчи об этом, некому замесить нас вновь
из персти из глины, был замешан русским
мне просто нравится — всегда нравилось — задавать вопросы, глубоко погружаться в какой-то процесс, прощупывать почву — я вот до сюда добралась, сможешь ли ты зайти дальше?
какой наивный созерцательный образ жизни
слушай, иди учи линеарную алгебру лучше, не теми вопросами ты сейчас голову забиваешь
никто тебя не прочитает
меня зовут Роберт, и я люблю Сесилию


Глава, в которой Archie won’t marry me, потому что он уже женат

— ты что только что сказал ему что I’m your girlfriend?
— а что я должен был сказать?


наказание: вечные терзания в ледяном озере

Глава о щенке, который не умеет лаять

увидела Матвея с мокрыми локонами, зашла в инстаграм — показать одну фотографию, опомнилась, что искать там нечего — вяло улыбнулась, mémoire involontaire — болезненное и влекущее, блёклое, лёгкое

лёгкое (lung) содержит крошечные воздухоносные мешочки, называемые альвеолами. кровь течет сквозь стенки воздухоносных мешочков и захватывает кислород из находящегося в них воздуха, одновременно углекислый газ покидает кровь

углекислый газ, покинь мою кровь, пожалуйста, оставь меня и уходи

уже вовсе несмешно, и вот все мысли движутся по направлению к Свану


наказание: удары душ о скалы преисподней


Глава, в которой он дотронулся до рукава её свитера и сказал, что он из ненастоящей шерсти

— Теперь расскажите о себе, то есть пришлите по максимуму про себя. Чему, как Вам кажется, Вы научились за этот год? Мне это все важно для рекомендательного письма!

— курить, разговаривать с мхитаристами, петь в хоре, жить с ощущением утраты и того что ты везде не к месту, управлять лодкой, швартоваться, находить дороги на острове без карты, тихо плакать, чтобы не разбудить соседку, играть на фортепиано, понимать диалект, подниматься на вершины доломитов, долго стоять в очереди, ивриту, свисс-дойч, есть один раз в день

«я просто понимаю сейчас, что ты снова от пары сообщений разрастаешься до какой-то метавселенной текстов, картинок, ебучего спотифая, и что это снова какая-то каша, которая не должна была появиться на свет».

хахахаха — unwanted child


Глава стопятьдесят седьмая. If it’s a joke than it’s too cruel

— куда всё делось?
— что делось. что делось, моя нежность к нему разрушенный надломленный разбитый if u can’t say something fun, at least say something clever, but devastating, как говорилось когда-то кем-то где-тоь говорило было-было

— у тебя приятный голос, можешь говорить, что хочешь, но я запрещаю произносить что-то в вопросительной форме
ЗА ПРЕ SCH ЩЩЩ АЮ
— почему? ты смеёшься, почему ты смеешься?
— потому что это тоже вопрос

тьма (вожделения)? рассеялась, семена сомнения рассеялись сами собой
couple of minutes ago I was dreaming about your teeth on my neck, и вот уже мне нужно быть далеко от тебя, как можно дальше, пожалуйста, if possibile
sorry, son, this is what you’ve done
you can’t sit with us
you just can’t…river flows — beautiful people sleep away
I felt queasy I felt sick I need to be far away from you from this room from what we’ve done


«я смотрю на тебя и ты никуда не убегаешь»
— ха-ха, а вот и нет, ты смотришь не на меня, а сквозь, потому что кое-что произошло, а ты и не заметил
на секунду я превратилась в кувшинку — или как там в этой книжке для дураков — в речную лилию, но так как тогда ты опустил глаза от стыда, с точностью никто не скажет, что я не была ей в тот момент (да, мы читали Витгенштейна, точнее его переводы, точнее читали конспекты переводов Витгенштейна, ладно, раскусили, мы разучились читать и смотрели фильм Дерека Джармена, и да –
эта логика безупречна)
I am sick so far
ты гордость своих родителей
стигматы так и не проступили

who is it meant for then, the earth, it’s not meant for you, I’m saying, and not for me— well then, a language
with no I and no Thou

мы чуть не подрались, потому что ты не хотел разговаривать


наказание: вечный спор


Глава, в которой наступит конец её агонии

конечно, бро, пожалуйста, приезжай, разрушь мою мирную скучную, размеренную и бессмысленную жизнь в этом странном городе, заходи в мой дом, спи в моей кровати из кедровой доски, пей лёгкие вина, встречай меня со школы, оставляй синяки на моем угловатом теле, плавай со мной в ледяном океане, кури мои сигареты, слушай мой звонкий смех, а потом, пожалуйста, исчезни навсегда и скажи, что я всё это сама придумала

приезжай, я тебя очень жду

bring me closer now
God forsake us now
you try me you try me

bring us closer now
God forsake us now
the only embrace

what I’mma do now, huh?
what I’mma do now?


давным-давно when the world was round и она не знала, кто он, и повсюду были мужчины, крольчата, ящерки и дикие люди, и дикие звери, но был бы там — и тут она начинает плакать — был бы там он, говорю же, когда земля была круглой, там еще был он, но он был не её, но она сказала, что её, и на то имелась причина — that somehow adds a tragic turn to the whole constellation



Света Яковлева родилась в 1999 году, окончила Школу культурологии НИУ ВШЭ, стажировалась в пинакотеке Брера и музее Пегги Гуггенхайм, учится в университете Ка’ Фоскари, живет в Венеции

Выпускающая редакторка — Софья Суркова