В этой главе высказывается предположение, что «феминистский активизм для достижения мира» — это феминистский ответ войне и способ противостоять насилию. Чтобы представить это решение, я обращаюсь к исследованиям неудачных попыток разрешения вооружённых конфликтов. Несмотря на все сложности, с которыми сталкиваются феминистки в гражданских движениях за достижение мирных соглашений, такая деятельность — распространённая и необходимая реакция на вооружённое насилие. Феминистский активизм предлагает обычным женщинам практический способ участия в повседневной политике и сопротивления войне. К числу распространённых форм активизма относятся участие в мирных акциях протеста, организация пикетов и онлайн-активизм, оказание материальной помощи и эмоциональной поддержки гражданскому населению во время войны. При затяжных конфликтах эти действия могут трансформироваться в локальные или международные сети, неправительственные организации (НПО), институции, направленные на оказание услуг. Таким образом, активизм за мир — одно из основных феминистских решений для прекращения войны.

Эта глава начинается с краткой справки о феминистском активизме за мир. Далее рассматриваются причины, побуждающие женщин, матерей и феминисток реагировать на войну. Я подчёркиваю, что важно прислушиваться к различным историческим и современным нарративам активисто: к движения за мир (Levi-Hazan & Harel-Shalev, 2019). Эти нарративы показывают, как женщины описывают личные и коллективные трансформации, необходимые для сопротивления вооружённому насилию и несправедливости.

В свою очередь, вторая часть главы усложняет концепцию активизма за мир через введение термина «теневой феминизм», а также исследует разочарование и усталость, высказываемые некоторыми активист: ками антивоенных движений. Опираясь на концепцию Вирджинии Вулф, описывающую сопротивление женщин войне как движение «аутсайдеро: к», я демонстрирую хрупкость благополучия активисток. Таким образом, в качестве феминистского решения для прекращения войны активизм за мир предполагает не только публичные попытки сопротивления милитаризованному насилию или войне, но и требует создания феминистских пространств, где могут сохраняться новые формы коллективной заботы о себе.

что особенного в феминистском активизме для достижения мира?

Организация феминисток против войны — это и прямой ответ на насилие, и попытка преобразовать более глубокие социальные проблемы, связанные с правами и благополучием женщин. В своей книге Maternal Thinking («Материнское мышление», 1995), впервые опубликованной в 1989 году, Сара Раддик предложила важное аналитическое разграничение между двумя типами женского политического активизма. Один тип она определила как основанный на «политике женского сопротивления», а второй — как основанный на «феминистской политике». Классификация, предложенная Раддик, по-прежнему актуальна для анализа современных форм реагирования гражданского общества на войну.

Раддик предположила, что материнский труд и повседневные задачи по обеспечению роста* в домохозяйствах и приватной сфере имеют значение для понимания реакции женщин на глобальную политику, войну и несправедливость. По мнению Раддик, хотя матери «не являются мирными по своей сути, практика материнства — это „естественный ресурс“ для политических действий по достижению мира» (1995, 157). Следовательно, женскую политику сопротивления можно идентифицировать по трём признакам: «её участни: цы — женщины; они явно ссылаются на символы женственности, принятые в их культуре; и их целью является сопротивление определённым практикам или политикам их правителей» (Ruddick, 1995, 222). Действительно, исследования конкретных примеров низовых организаций женщин XX века в Аргентине, Южной Африке, Боснии, Израиле, Чечне, Шри-Ланке, Никарагуа и Либерии подтверждают наблюдение Раддик. В этих конфликтах женщины политизировали свои традиционные роли и использовали материнство, чтобы привлечь больше поддержки к активизму ради мира (Kaufman & Williams, 2010).

* В оригинале использовано выражение fostering growth, которое часто используется в контексте разговора об экономическом развитии стран, сообществ, бизнеса и так далее. — Прим. ред.

С другой стороны, Раддик использует термин «феминистские политики» для описания «политик, направленных на преобразование тех социальных и бытовых механизмов, которые сознательно или непреднамеренно наказывают женщин из-за их пола» (1995, 234). Хотя не все женские политические движения называют себя феминистскими и не все феминистские группы одобряют феминно-материнские идеалы, обе мотивации действий часто взаимосвязаны. Феминизм как движение, направленное на изменение общественных представлений о доминировании и неравенстве, «смещает баланс в практике материнства от отрицания к ясному знанию, от фокуса на „своих“ к осознанию страданий других, от подчинения к решительной способности действовать» (1995, 236).

Десятилетие спустя Синтия Энлоу (2000) пришла к аналогичному выводу. После многочисленных бесед с выступающими за мир феминистками со всего мира она заключила, что феминистский антимилитаристский активизм позволяет местным женщинам формировать знания о своих собственных обществах, и это оказывается способом преодоления молчания. Она пишет:

Феминистки из Индии, Зимбабве, Японии, Великобритании, США, Сербии, Чили, Южной Кореи, Палестины, Израиля и Алжира обнаружили, что, пытаясь найти свой путь в мире привилегированной маскулинности, они снова и снова оказывались не просто на пороге армии, а на пороге всех тех социальных институтов, которые способствуют милитаризации (2000, 33).

Таким образом, хотя матери или женщины могут не иметь врождённого стремления к активизму, причины, по которым они часто организуют инициативы за мир, кроются в их уникальном гендерном политическом опыте как женщин и матерей.

Тем не менее, высоко оценивая феминистский активизм как решение для прекращения войны, я критически отношусь к его реальным издержкам. Эти опасения перекликаются с постколониальной критикой прагматических подходов к феминистским исследованиям мира и тенденцией западных учёных навязывать определённую интерпретацию понятия «мира». Разнообразие женских антивоенных инициатив свидетельствует, что необходимо обращать внимание на «эмическое* (приземлённое) понимание этой концепции и повседневные переговоры, которые помогают поддерживать жизнь в обществах, раздираемых насилием» (Roohi, цит. по Wibben et al., 2018, 91). Вслушиваясь в истории женщин, которые борются за мир, мы можем узнать о конкретных институциональных решениях и общих вызовах для организации активизма и сопротивления милитаризму во время войны.

* Эмический подход — взгляд изнутри, глазами инсайдера. — Прим. ред.

как именно самоорганизуются феминистки?

На практике активизм женщин во время войны часто опирается на уже существующие контакты, дружеские и профессиональные связи. Во многих случаях всё начинается как прямой ответ на гуманитарные кризисы и страдания людей. Иго Рогова из Женской сети Косово в Приштине описывает процесс становления своей группы так:

Когда началась война в бывшей Югославии, мы стали частью региональных женских сетей, которые выступали против войны и оказывали помощь женщинам и бежен: кам в те тяжёлые времена. Когда война пришла в Косово, активистки движения за права женщин сами стали беженками, но не перестали работать с женщинами и для женщин, только теперь это происходило в лагерях бежен: ок в Македонии и Албании (Barry, 2005, 4).

На ранних этапах активизм часто основывается на материальных потребностях и приоритетах женщин и девочек из гражданского населения. На этом этапе ощущение срочности мобилизует женщин на коллективные действия. Таким образом, женские организации работают на местах задолго до прихода международных структур и продолжают работать после их ухода, даже когда сами активистки становятся жертвами конфликта или переселенками.

Женские антивоенные организации, инициативы, диалоговые группы или общественные кампании различаются по масштабам, формам, размерам и продолжительности существования. Некоторые из них представляют собой официальные учреждения, другие — низовые объединения. С 1980–1990-х годов во всём мире наблюдался устойчивый рост участия женщин в миротворческой деятельности, который завершился формированием транснациональных сетевых организаций, добивавшихся разработки и принятия части Резолюции Совета Безопасности ООН 1325 (El-Bushra, 2007). Подобно женщинам, которые создавали политические партии, проводили международные конференции и уличные митинги и подавали петиции в защиту мира в начале XX века (Confortini, 2012), этот всплеск глобальных народных движений за мир с женщинами, матерями и феминистками во главе представлял собой форму коллективного / группового активизма. Женский активизм за мир в этот период был связан с глобализацией и стал возможным благодаря усилению связей между местными женскими группами на протяжении десятилетий, последовавших за подписанием Конвенции о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин (CEDAW, принята в 1979 г.).

Многие женские группы возникают на низовом уровне и не являются частью официальных государственных механизмов. В начале XXI века НПО и международные неправительственные организации (МНПО) были наиболее распространёнными институциональными формами коллективных действий женщин во время и после войны (Barry, 2005). Хотя на начальных этапах организации активизма против войны женщины зачастую обращаются к ненасильственному сопротивлению в виде гибких и подвижных уличных протестов или акций, со временем НПО создают более сложные структуры для коммуникации и наращивания потенциала. Неформальные инициативы часто трансформируются в организации, когда входят в институциональную систему и включаются в мониторинг и документацию нарушений прав человека или когда вступают в сотрудничество с другими для инициирования неформального диалога и действий по миростроительству, включая возмещение ущерба жертвам. Активизм за мир связан с политикой институтов и социальными и экономическими условиями, обеспечивающими эффективные формы деятельности. Далее я поясню, что к этим условиям относится и эмоциональная привязанность, которая открывает возможности для формирования коллективного чувства безопасности (safety) и сопричастности во время войны.

Сторонни: цы женского транснационального активизма за мир рассматривают его как прагматичный подход к политике и разрешению конфликтов. Энн Тикнер и Жаки Тру (2018) утверждают, что женские МНПО и учёные-феминистки, выступившие за принятие программы «Женщины, мир и безопасность» (ЖМБ), были последователь: ницами первой волны международного феминизма начала XX века. Оба периода (после Первой мировой войны и после Холодной войны) они связывают с либерально-прагматической позицией по отношению к вопросу о женщинах и мире. Эта прагматическая логика организации инициатив вокруг повестки ЖМБ воспринимает международную сферу как жизнеспособную альтернативу ограничению гендерных норм на национальном уровне. Поддерживая местные проекты, способствующие диалогу между женщинами из разных зон конфликта, логика транснациональной феминистской солидарности рассматривается как способ усилить голоса политических активисток, беженок, перемещённых женщин и переживших сексуализированное насилие, связанное с конфликтом (Cockburn, 1998; Giles & Hyndman, 2004). С этой точки зрения учёт опыта женщин при формировании международной политики — это освободительный путь к тому, «чтобы заставить государства нести ответственность за реализацию этих принципов на практике с конечной целью прекращения конфликта» (Tickner & True, 2018, 228).

Преобразование низового активизма женщин в НПО имеет свои преимущества и ограничения, которые могут влиять на достижение более широкой цели — установление мира. С институциональной точки зрения интенсивный процесс превращения неформальных групп в официальные профессиональные организации в области миростроительства, прав человека и прав женщин иногда называют НПО-изацией (Alvarez, 2009). Хотя НПО играют важную роль в качестве транснациональных субъектов нормотворчества (Keck & Sikkink, 1999), их критикуют за вытеснение и подчинение низовых организаций и массовых социальных движений (Choudry & Shragge, 2011), а также за ослабление и деполитизацию коллективной борьбы за признание и ресурсы (Jad, 2003). Действительно, влияние глобальных отношений власти, экономического неравенства, различий в ресурсах и мобильности, а также различных типов воздействия вооружённых конфликтов сказалось на задачах и возможностях организации на местах (Tripp et al., 2008). Растущий доступ к международному финансированию в некоторых случаях может привести к едва уловимому колониальному влиянию, поскольку международные механизмы, направленные на повышение роли женщин как миротворцев, могут игнорировать многолетнюю деятельность женских организаций, занимающихся предотвращением насилия в отношении женщин, пыток и изнасилований, оказанием помощи пострадавшим и повышением осведомлённости.

Одним из примеров того, как благие намерения не увенчались успехом, может служить случай с ачехскими* женскими группами в Индонезии, которые с помощью внешнего финансирования смогли организовать два Всеачехских женских форума мира в 2000 и 2005 годах для обсуждения продолжающихся мирных переговоров. Марьяна Яухола (2016) проследила историю мирного соглашения между индонезийским правительством и повстанцами из Движения за свободный Ачех (GAM), заключённого при посредничестве Финляндии. Она утверждает, что «несмотря на указанные местные усилия по укреплению мира, результаты оказались неутешительными, а мирный процесс узаконил весьма проблематичную элитно-маскулинную повестку для постконфликтного восстановления».

* Ачех — коренной народ севера острова Суматра. — Прим. ред.

Только одна женщина, Шадия Мархабан, действительно участвовала в раундах переговоров. Мархабан позже призналась, что в то время она не знала о важности учёта прав женщин, а позже обвинила все стороны переговоров в том, что они не смогли учесть интересы ачехских женщин в постконфликтной правовой базе, рассмотреть её потенциальные насильственные последствия для женщин или включить в неё меры по перераспределению экономических ресурсов.

Хотя не все профессиональные НПО имеют низовое происхождение, эти группы обладают разной степенью социального влияния в постконфликтных обществах (Heideman, 2017). Во многих местах феминистские НПО, занимающиеся вопросами мира и антимилитаризма, сумели продвинуть изменения через создание пространства для развития личных и коллективных способностей, через формирование альтернативного политического ви́дения и внедрение творческих практик для задач по разрешению конфликта*. Действительно, чтобы оценить успехи или неудачи феминистских организаций, выступающих за мир, необходимо понять различные причины, побуждающие женщин публично сопротивляться войне и вооружённым конфликтам.

* Например, в движении израильских женщин за мир, которое является одним из наиболее задокументированных примеров в этой области, за период с 1975 по 2018 год возникло 25 различных групп. Большинство из них создали местные женщины (еврейки, арабки и из ЛГБТ-сообщества) во время и после эскалации насилия, и со временем они трансформировались в зарегистрированные НПО. Основные формы их деятельности: протест, адвокация, образование ради мира, забота о сообществах и юридическая поддержка. Только шесть из этих групп остались активными к 2018 году, старейшая из них — «Женщины в чёрном» (Women in Black), основанная в 1988 году (Aharoni & Hasson, 2020). Более подробное исследование структуры и влияния израильских женских групп можно найти здесь: Herzog (2008), Hermann (2009) и Lavie (2018). — Прим. авт.

личные и политические трансформации антивоенных активист: ок

Уважаемая г-жа Аарони,
[…] Я увлечённ: ая читатель: ница и исследователь: ница в области конфликтов, прав человека и проблем женщин, поэтому я решил: а сделать эти темы основой моей магистерской диссертации под названием «Женщины: едины в создании связей между культурами». Основная цель моей диссертации — доказать храбрость женщин, их силу и сочувствие друг другу. […] Я представляю свою работу как критику нашего патриархального общества, основанного на негативных стереотипах в отношении женщин. Естественно, в своей диссертации я буду писать и о вас (случайное письмо, адресованное авторке, 2014).

Один из важных уроков, который я усвоила как учёная и активистка, состоит в том, что организация борьбы за мир часто начинается с трансформации. Трансформация может относиться к личному процессу становления политической активист: ки или к коллективному формированию движения, организации, проекта или протеста, которые стремятся противостоять власти, знаниям и политическим решениям, касающимся войны и мира. Во многих случаях реальный опыт или сильные эмоции, связанные с войной, запускают воображение индивидов. Это позволяет по-новому взглянуть на старые проблемы.

Таким образом, трансформация предстаёт как драматический знак и в личных историях активисто: к, и в историях общественных движений.

Размышляя над своей жизненной историей, я часто вспоминаю предисловие к книге Жан Бетке Эльштайн Women and War («Женщины и война», 1987) как хорошее мысленное упражнение. Эта книга, одна из первых феминистских научных работ о войне, написана в основном с точки зрения американской политической теоретикессы, стремящейся разобраться в вопросах политики и материнства.

Во введении Эльштайн оспаривает существующий в литературе подход к представлению войны как мужской темы и описывает свою личную трансформацию из девочки, очарованной историями о Жанне д’Арк и героических сражениях, в политически вовлечённого подростка в 1950-е годы, а затем — в политическую теоретикессу и мать. Трансформация как форма политического пробуждения — ключевой элемент антивоенного активизма.

Способность публично делиться политическими историями жизни отражает «субъективный поворот» в западной феминистской академической мысли о мире в 1980-х годах. Призыв Кэрол Гиллиган (1982) прислушаться к женскому языку и иному мнению по вопросам морали, справедливости и этики отчасти вдохновил Эльштайн и многих других исследовательни: ц. Действительно, большая часть моего собственного «феминистского любопытства» выросла из личного опыта войны, и была окончательно оформлена в ходе моего взаимодействия с феминистскими организациями. Будучи рождённой в Израиле от отца еврейского происхождения из Ирака и матери — американской еврейки, я идентифицирую себя как еврейка-мизрахи. Пережив несколько вооружённых конфликтов (Война Судного дня, Первая ливанская война, Первая интифада, Первая война в Персидском заливе, Вторая интифада, Вторая ливанская война, войны против Газы), я видела три лица войны. Во-первых, как гражданское лицо в бомбоубежище, я пережила войну по крайней мере трижды: как маленькая девочка, ученица старшей школы и молодая мать двух маленьких мальчиков. Во-вторых, как женщина-солдат, я служила в Армии обороны Израиля (ЦАХАЛ) во время Первой палестинской интифады, где меня обучали быть частью военной организации. Наконец, в отличие от большинства израильских женщин, я стала участницей местной израильской феминистской организации «Женщина женщине» (ивр. Isha l’Isha) — феминистского центра в Хайфе, занимающегося связанными с конфликтами проблемами, где я участвовала в различных мероприятиях, включая протесты, образовательные инициативы, продвижение правовых реформ и документирование.

После стольких лет жизни вблизи затяжного вооружённого конфликта и участия в различных феминистских акциях в поддержку мира и против продолжающейся военной оккупации в Палестине совместно с еврейскими и палестинскими женщинами я думаю о соотношении успеха и неудачи. Хотя я признаю, что феминистский активизм за мир не всегда приводит к успешному или справедливому разрешению вооружённого конфликта, как в случае с Израилем и Палестиной, я поняла, что коллективные действия по объединению имеют и другие цели. Чтобы продемонстрировать исторические корни сопротивления сообществ как практики выживания и заботы, в оставшейся части этой главы я рассматриваю альтернативный способ осмысления феминизма в трудные времена — во время войны, кризиса или угнетения.

сопротивление аутсайдеро: к

Организация как нечто большее, чем решение проблемы войны: создание сообщества, стремящегося к достижению мира…

В нём не будет почётного казначея, поскольку и в средствах нет нужды. Не будет ни офиса, ни комитета, ни секретаря: мы не будем проводить совещаний или конференций. При необходимости его можно назвать Общество аутсайдеро: к (Вирджиния Вулф, Three Guineas, 1938, цит. по Woolf, 2007).

Женский активизм может стать экзистенциальным средством преодоления вредоносного и насильственного опыта войны. Но коллективный активизм содержит в себе противоречие: стоит ли женщинам «руководить процессом изнутри» через институционализацию женских групп за мир, или же они должны противостоять войне и милитаризму с позиции «аутсайдеро: к». Опираясь на эпистолярное эссе Вирджинии Вулф «Три гинеи» (1938, цит. по Woolf, 2007), я рассматриваю вопрос, может ли «общество аутсайдеро: к» быть радикальным феминистским ответом на войну.

Вулф — пацифистка — понимала войну как насильственную и разрушительную форму маскулинного господства, которая создаёт братские узы, исключающие женщин как группу. По её мнению, национализм и его крайние проявления в фашистской Италии, Испании и нацистской Германии были связаны с агрессивной маскулинностью. В качестве ответной меры Вулф выступала за полный отказ и безразличие. Аутсайдер: ки «в случае войны […] откажутся производить боеприпасы или ухаживать за ранеными» и должны обещать «не подстрекать своих братьев сражаться или отговаривать их, а сохранять позицию полной индифферентности» (2007 [1938], 860).

И самое главное:

Аутсайдер: ка обнаружит, что у неё есть очень веские причины для безразличия. Женщина поймёт, что нет оснований просить брата сражаться от её имени, дабы защитить «нашу» страну. […] «Ибо, — скажет аутсайдер: ка, — на самом деле, у меня как у женщины нет родины. Я не хочу никакой страны, моя страна — это весь мир» (Woolf, 2007).

Интуиция Вулф была одновременно провидческой и тревожной. Хотя она понимала необходимость транснационального сотрудничества между (западными, белыми, образованными) женщинами как способа противостоять милитаризованной маскулинности, безразличие как эмоциональная позиция могло показаться отражением пассивного и негероического политического плана. Её собственное самоубийство в марте 1941 года, когда немецкое вторжение в Англию казалось неминуемым, отражает эмоциональную неспособность противостоять крайним формам насилия. Прежде всего, эссе «Три гинеи» служит напоминанием, что значит потерять надежду, и сигнализирует об эмоциональной значимости феминистских организаций.

Спустя много десятилетий после смерти Вулф феминистки и политические активистки поняли, что создание организации — это ещё и способ создания альтернативных «домов», в которых женщины могут найти убежище от внешнего насилия. Согласно Одри Лорд, «забота о себе — это не потакание своим слабостям, это самосохранение, и это акт политической борьбы» (2017 [1988], 130). Следовательно, акты объединения сегодня понимаются как глубоко политические, поскольку они делают возможными новые формы коллективной заботы о себе.

Феминистский активизм за мир обеспечивает общность в условиях, когда индивиды вынуждены соответствовать национальным, милитаристским или иным общественным ценностям. Преимущества общности не входят в число прагматических задач, связанных с повесткой ЖМБ, которые включают в себя привлечение женщин к мирным переговорам или включение гендерных пунктов в мирные соглашения. Напротив, феминистские самоорганизации признают важность идентичностей и эмоций в мобилизации на борьбу за мир. Такой активизм позволяет женщинам использовать эти коллективные пространства для поддержания чувства принадлежности.

Некоторые феминистки, включая Сару Ахмед (2017), утверждают, что феминистские организации — это пространства, в которых могут найти отклик личные и коллективные воспоминания и опыт боли и страданий. В этом смысле они больше похожи на хрупкие убежища, чем на прочные институциональные стены: «Строительство убежища из брошенных кем-то материалов, из маскулинных историй (histories), из-за которых некоторым трудно выживать, может быть болезненным. И всё же мы должны строить такие убежища, чтобы обеспечить это выживание» (Ahmed, 2017, 2). Я попутчица и давняя документалистка израильского феминистского движения за мир, поэтому мои полевые заметки и личные воспоминания содержат различные упоминания и примеры таких пространств. Эти хрупкие встречи, часто называемые семинарами, учебными группами, танцевальными вечеринками, общественными мероприятиями, служат местом, где завязывается дружба, раскрываются личные истории и рождаются общие мечты о будущем.

неудачи феминистской самоорганизации: теневые феминизмы

Меня зовут Равия Люсия Шаммас. Мне 36 лет. [… Когда-то] я верила в феминизм как в отправную точку в изменении мира. Я была уверена, что это моя судьба и моя миссия — родиться палестинкой в стране под названием Израиль, как меньшинство в пределах моей родины, чтобы добиться перемен. Сегодня я настроена пессимистично […], потому что не верю, что мне под силу изменить многое в своей повседневной жизни. […] Я застряла здесь по многим причинам; мою судьбу решают другие (Shammas, 2008, 109).

Феминистский активизм за мир не предлагает единого сценария или чёткого пути к успеху. Поэтому «процессу организации» может сопутствовать опыт нежелательных встреч с насилием, болезненных столкновений и неудачи. Эти ситуации являются частью теневых феминизмов, которые противопоставляют себя распространённым нарративам успеха, оспаривая вездесущесть «более приемлемых форм феминизма, ориентированных на позитив, реформы и приспособление, а не на отрицание, отторжение и трансформацию» (Halberstam, 2011, 4).

Ожидание от женщин, находящихся в зонах конфликта, что они будут исключительно положительно высказываться о своих усилиях по укреплению мира, отражает общую амнезию прошлых и современных страданий прошлого и настоящего. Такое ожидание соответствует неолиберальным ценностям и специфическому культурному контексту ООН, который отдаёт предпочтение обнадёживающим и ориентированным на будущее «историям успеха». Оптимизм рассматривается прагматиками как необходимая отправная точка для достижения мира. Соответственно, некоторые негативные эмоции — неудача, гнев, безнадёжность — редко представляются в качестве легитимной реакции на вооружённый конфликт (Gibbings, 2011). Таким образом, предполагаемая связь между легитимацией женских мирных проектов и освещением только успешных попыток стала источником «жестокого оптимизма» (Berlant, 2011): привязанности к идее или объекту надежды даже после того, как они утратили свою силу. В условиях стремления к историям успеха реальность неудачных попыток трансформации и отказа от милитаризма и войны, а также разочарование и пессимизм тех, кого они коснулись, остаются в тени.

Вопреки героическому образу женщин-миротворцев как прагматичных провидцев, многие женщины, организующие акции против войны, сталкиваются с негативной реакцией общества, которая варьируется от презрения, неуважения и безразличия до издевательств, слежки, прямых угроз и даже физического насилия.

Таким образом, хотя многие активистки стремятся к публичности своего сопротивления войне, мирный активизм несёт в себе и скрытые эмоциональные издержки: травмы, меланхолию, депрессию и выгорание, которые могут подталкивать женщин уходить из политики и заниматься более традиционными обязанностями по уходу за своим сообществом и семьёй. Това Бенски (2007), задокументировавшая реакцию общественности на акции «Женщин в чёрном» в Хайфе, в которых я сама принимала участие каждую пятницу, обнаружила, что большинство реакций прохожих на акции характеризовались крайне агрессивным и эмоциональным языком. Реакция наблюдающих со стороны включала «различные действия, жесты, оскорбления, ярлыки, бранные слова, нравоучения, призывы к наказанию, пожелания смерти и проч.» (2007, 65). Я помню, как стояла там и слышала слова, призванные вызвать стыд, отвращение, презрение и ненависть. Нас публично считали предателями. Но, несмотря на это, я продолжала стоять ради глубокой и судьбоносной дружбы, которая завязывалась во время этих акций.

В 2014 году Синтия Кокберн, опытная исследовательница, на протяжении десятилетий следившая за деятельностью различных феминистских групп, выступающих в защиту мира, написала о нюансах неудач и успехов женщин в преодолении условий неравенства и исторической несправедливости в Израиле. Вступительное предложение статьи отсылает к миру сказок: «Однажды состоялся диалог между женщинами двух общин, которые, казалось бы, неспособны сказать друг другу доброе слово» (Cockburn, 2014, 430). Это вступление говорит, что для того, чтобы развивать феминистский активизм против войны, необходим оптимизм, который не оценивает успех или институциональные изменения как «лучшую практику». Напротив, Кокберн также отмечает способность сохранять феминистские пространства в условиях конфликта, войны или угнетения как возможность для выживания этих групп, как политический акт сопротивления.

заключение: активизм и коллективная самоорганизация для достижения мира как инструмент и решение

Иногда участие женщин в мирном движении игнорируется или преуменьшается. В других случаях отчаянные попытки женщин бросить вызов войне романтизируют, что способствует сокрытию возможных неудач и проблем, присущих таким попыткам. Эта глава предлагает активизм за мир в качестве феминистского решения для прекращения войны и рассматривает потенциал и «подводные камни» объединения в борьбе за мир. Я утверждаю, что «неудачи» организационной деятельности — важные компоненты эволюции женского политического активизма во время и после войны. Таким образом, антивоенный феминистский активизм предназначен не только для достижения прагматических результатов. Независимо от способности преобразовать насильственный конфликт, антивоенный активизм может создавать политические, эмоциональные и общественные пространства, которые могут противостоять доминирующей маскулинной милитаристской культуре войны. Заметьте, как женщины, активно участвующие в движениях за мир, часто занимаются повседневными делами: вышивают одеяла (Williams, 1994); готовят еду и разбивают палатки (Cresswell, 1994); занимаются поэзией, танцами, рукоделием, театральными постановками (O’Reilly, 2016) и многими другими церемониальными и художественными видами деятельности, которые не ориентированы на политику в строгом прагматическом смысле. Такие действия способствуют укреплению мира, поскольку обеспечивают чувство общности для тех, кто занят эмоционально тяжёлой работой в активизме ради установления мира.

Коллективная деятельность по организации местных женских групп не должна оцениваться как решение проблемы войны по меркам либеральной политической парадигмы. Одним словом, коллективный активизм — это не просто прямое участие в мирных переговорах. Это также построение отношений и поддержка сообщества, которые обеспечивают мир и солидарность для тех, кто сопротивляется войне. Феминистский активизм за мир — это не только решение проблемы войны, но и решение проблемы личного и общественного неблагополучия. Забота о себе может стать политической реакцией на разрушительные силы милитаризации, оккупации или государственного насилия, особенно если это коллективное действие (Michaeli, 2017). Слушать личные истории женщин и эмоциональные рассказы о политическом пробуждении, трансформации, надежде, разочаровании и отчаянии — важное напоминание, что организация борьбы за мир на самом деле имеет множество различных поводов, путей и результатов.

Список источников

Авторка: Сараи Аарони
Переводчица: OLPOL, А.Т.
Редакторки: крошка кэти
Иллюстратор: Dani Romanova

Связаться с нами:
feminist.solutions.rus@protonmail.com

Телеграм-канал
Инстаграм

Купить или бесплатно скачать полный сборник