Так что не заблуждайтесь, поскольку мы действовали быстро, гуманитарной катастрофы удалось избежать и жизни бесчисленного количества гражданских лиц — невинных мужчин, женщин и детей были спасены.

Президент Барак Обама о военном вторжении в Сирии
(еженедельное радиопослание Президента США, 2011 год)

В этой главе утверждается, что для прекращения войн нам необходимо заново представить себе мир, в котором жизни Чёрных и Коричневых людей имеют значение. В этом подходе уязвимость расиализованных (racialised) групп к физическому и структурному насилию и их опыт в этой сфере будут учитываться во внешней политике при оценке затрат и выгод от войн и вооруженных вторжений. Переосмысление мира — не проект научной фантастики. Это необходимое начинание, основы которого заложили Чёрная феминистская мысль, антиколониальная теория и феминистские исследовательницы международных отношений. Основание внешней политики на этих теоретических традициях потенциально может помочь нам переосмыслить войну, содействовать миру и сохранить человеческое достоинство.

Существует множество способов заново представить себе мир, в котором жизни Чёрных и Коричневых людей имеют значение. Эта глава описывает такой мир, предлагая читателям бросить вызов существующим сейчас оправданиям войны. Часто военные вторжения проводятся во имя защиты гражданского населения и распространения демократии. Однако эти утверждения скрывают основные приоритеты внешней политики политических и военных элит. Военные интервенции подвергают расиализованные и уязвимые группы непропорционально высокому риску жестокого и длительного насилия. 

В этой главе говориться, что для окончания войны, мы должны не только обратить внимание на обстоятельства, в которых осуществляются военные кампании, но и изучить гендерный и расовый подтекст морального оправдания войны. Мы должны критически оценить причины вмешательства, правила ведения боевых действий на местах, а также стратегии построения мира, используемые в отношении Чёрных, Коричневых и других расиализованных людей и против них.

В этой главе на передний план выдвигаются феминистские и деколониальные подходы для изучения современных военных вторжений как продолжения маскулинных, колониальных и империалистских проектов. Во-первых, они стремятся продемонстрировать глобальную иерархию, в которой человеческие жизни оцениваются в зависимости от того, где они находятся на «линии цвета». 

Я спрашиваю, почему и как столь могущественные государства принимают решение о вмешательстве руководствуясь соглашением «Обязанность защищать» (R2P), когда в большинстве случаев гражданское население в зонах военных конфликтов особенно сильно страдает от прямых и косвенных последствий войны. 

Во-вторых, эта глава стремится проиллюстрировать, как гендерные дискурсы и практики защиты, используемые для легитимации войны, скрывают то, что женщины и девочки несут непропорционально тяжелое бремя в результате вооруженного ответа на угрозы. Для прекращения войны необходимо увидеть связь между войной, колониализмом и маскулинной логикой милитаризма.

В этой главе я использую концепцию У. Э. Б. Дюбуа о расизме как основании войны и повторяю утверждение Соджорнер Трут о том, что Чёрные женщины (и другие небелые женщины) не пользуются тем же уровнем защиты, как белые женщины во время военных операций. Я также опираюсь на теорию Чёрных феминисток, включая концепцию интерсекциональности Кимберли Креншоу. Чёрная феминистская мысль помогла осветить глубокие и многоуровневые формы незащищенности, с которыми Чёрные и Коричневые мужчины, женщины и дети сталкиваются до, во время и после войны. В этой главе я опираюсь на интерсекциональность, чтобы изучить и переосмыслить издержки войны. Я утверждаю, что субъекты вмешательства часто оценивают стоимость и полезность войны таким способом, который игнорирует ее воздействие на тела Чёрных и Коричневых людей. 

Когда мы применяем аналитический инструмент Креншоу для понимания войны, а именно интесекциональную оптику, мы видим, что в конечном итоге Чёрные женщины сталкиваются с пересекающимися и взаимозависимыми системами уязвимости. В военных конфликтах «личное становится политическим»: насилие стремительно стирает границы между тылом и фронтом. Интерсекциональный подход сам по себе необходим, чтобы распутать расистскую и сексистскую логики войны, а также их гендерные и расовые последствия. В этой главе читателю предлагается признать равную ценность угнетаемых по расовому признаку гражданских лиц и рассмотреть возможность использования Чёрной феминистской эпистемологии в осмыслении войны и угнетения. Короче говоря, чтобы положить конец войнам, мы должны думать о том, как прекратить условия эксплуатации, которые ведут к политическому насилию.

Излагая это феминистское решение для прекращения войны и представляя мир, в котором жизни Чёрных и Коричневых имеют значение, я начинаю с объяснения того, как современные военные вмешательства следуют давней традиции колониальных и имперских проектов. Опираясь на феминистскую и антиколониальную мысль, я критикую логику гуманитарных действий, которые игнорируют и стирают расиализованных людей.

Затем на примере интервенции в Ливии в 2011 году будет продемонстрировано, что, несмотря на то, что «женщины и дети» использовались в качестве оправдания для гуманитарного действия, милитаризованный ответ усилил незащищенность гражданского населения в Ливии и прилегающем регионе. Анализ конкретного примера покажет, как расовая динамика повлияла на решение о вмешательстве и выбранные способы действий. Наконец, глава предлагает собственный ответ, выдвигая типы данных и критериев, которые должны учитываться при принятии решения о военных мерах, а также размышления об условиях, необходимых для предотвращения применения этих мер.

переосмысление интервенции и войны как продолжения маскулинного колониального режима

Окончание Холодной войны привело к появлению новых идей о мировом порядке, войне и роли женщин в мировой политике. Действительно, 1990-е годы ознаменовались распадом Советского Союза, окончанием войны за независимость Намибии и многообразием феминизма третьей волны. Это глобальное феминистское движение утвердило свои принципы во время Найробийской и Пекинской конференций по положению женщин (1989 и 1995). Было много оптимизма в отношении более широких концепций коллективной безопасности и неолиберализма как основы мира. Аналогичным образом, международные феминистские коалиции настаивали на включении женщин во все аспекты политической жизни. К 2005 году программы «Обязанность защищать» и «Женщины, мир и безопасность» стали частью одобренного Организацией Объединенных Наций (ООН) дискурса и практики в отношении защиты гражданского населения, международных интервенций, а также женщин и безопасности.

Тем не менее, 1990-е годы, которые также называли «длительным миром» из-за сокращения числа прямых войн между так называемыми сверхдержавами, перечеркнули опыт многих сообществ по всему миру, которые продолжали сталкиваться с войной и незащищенностью. В то время как количество межгосударственных войн сократилось, Запад предпринял ряд прямых или косвенных вторжений во имя продвижения демократии и безопасности на глобальном Юге. Эти действия часто носили насильственный характер, были основаны на колониальных представлениях о безопасности и подвергали женщин Цвета огромному риску структурного и физического насилия.

Вместо того чтобы создать мирные условия для женщин во всем мире, многие военные интервенции после Холодной войны не только усилили гендерную уязвимость, но и способствовали установлению «нового мирового порядка»: глобальной программы «спасительства» и доминирования Запада. В большинстве случаев общественные и международные дискурсы о причинах вмешательства вращались вокруг защиты гражданских лиц и гендерных меньшинств. Однако эти нормы также стали инструментами для изменения политических целей в соответствии с «линией цвета» без полного рассмотрения краткосрочных и долгосрочных последствий милитаристских мер для тех, кого они были призваны защищать.

Одной из первых интервенций после окончания Холодной войны была война в Персидском заливе (1990-91 гг.), в которой Соединенные Штаты вели наступление в ответ на вторжение в Кувейт и его и аннексию Ираком. Хотя президент Джордж Буш сосредоточил свои аргументы на нарушении Саддамом Хусейном прав человека внутри страны и за рубежом, война и введенные позже санкции привели к гибели гражданского населения во время боевых действий и после них, разрушили экономику и ограничили доступ к «базовым услугам» — одновременно продвигая интересы США в регионе. Аналогичным образом, когда ООН вторглась в Сомали (1993), многоплановая миссия предполагала полный захват государства во имя гуманитарных императивов. Однако к 1995 году миссия провалилась и появились отчеты с подробным описанием жестокого обращения миротворцев с гражданским населением. В то время как другие менее военизированные интервенции, — например, в Восточном Тиморе, — оказались более успешными, миссии ООН в Руанде, Боснии и Гаити, были отмечены неоколониальной и расистской борьбой за власть между могущественными государствами и оказались катастрофическими для женщин. 

Три десятилетия спустя, несмотря на постоянное присутствие ООН в мировых конфликтах, тысячи военнослужащих Африканского союза (АС), а также усиление использования беспилотных летательных аппаратов (боевых дронов) привели к тому, что гражданские лица, особенно женщины — подвергаются насилию больше, чем когда-либо.

феминистская и антиколониальная критика военных вторжений

Феминистский и антиколониальный анализ военных интервенций помогает нам понять, как гендер и раса определяют разработку и реализацию насильственных военизированных ответных мер таким образом, что они подкрепляют капиталистический патриархат, основанный на белом превосходстве (hooks 2000). Афроамериканский социолог У. Э. Б. Дюбуа предложил «линию цвета» в качестве аналитического инструмента для понимания «отношений темных и более светлых рас людей в Азии и Африке, в Америке и на морских островах» (1903, 19). Он рассматривал расизм как организующий принцип глобальных властных отношений и, в конечном счете, как одну из первопричин Первой мировой войны (Du Bois 1915). Концепция «линии цвета» Дюбуа является ключевой для понимания истории и траекторий гуманитарных интервенций (Vitalis 2000, 342).

Концепция интерсекциональности Кимберле Креншоу (1989) помогает оценить многообразие форм незащищенности, а также пересекающиеся и взаимозависимые системы уязвимости к маскулинному насилию со стороны международной системы. Уходя корнями в Чёрную феминистскую мысль, интерсекциональность указывает на способы, которыми многочисленные системы власти пересекаются и создают конкретные виды преумноженного угнетения. Интерсекциональность вводит в дискурс концепцию «одновременности», разработанную Коллективом реки Комбахи (2022), определяя, что вопросы расы, класса, гендера и сексуальности пересекаются и действуют одновременно.

Интерсекциональность — это оптика, которая позволяет нам рассмотреть, как эти пересекающиеся идентичности производят определенные типы матриц власти, основываясь на положении персоны.

Подобно критическому феминизму «третьего мира» и транснациональному критическому феминизму, я выступаю за транснациональное понимание интерсекциональности, которое «придает значение пересечениям между гендером, этничностью, сексуальностью, экономической эксплуатацией и другими социальными иерархиями в контексте строительства империй или империалистической политики, характеризующейся историческим и развивающимся глобальным капитализмом». (Grabe and Else-Quest 2012, 159).

Таким образом, значение имеет не только национальность, но и положение на «линии цвета» Дюбуа. Чёрные и другие расово сегрегированные женщины и их уязвимость вступают в диалог с местными, национальными и международными факторами, определяющими мир и безопасность; интерсекциональность помогает нам осмыслить отношение женщин к войне в международной системе.

Антиколониальный анализ глобального мирового порядка проливает свет на то, как интервенции поддерживают неоколониализм и колониальность. В то время как колониализм действует в конкретных местах и ограничен во времени, «колониальность означает конкретную матрицу власти, в которой политические, экономические, культурные, расовые, гендерные и эпистемологические иерархии, которые были установлены или возникли как часть колониальной администрации, остаются укорененными в нынешних властных отношениях» (Azarmandi 2018, 72).

Например, большинство африканских государств получили независимость в 1960-х годах, тем самым официально и юридически положив конец колониальному правлению. Однако, помимо неоколониальных экономических структур, которые привязали их к западному империализму, неоколониальность продуцируется в производстве знаний о том, чем является и должна быть Африка, и этот разговор в непропорционально большой степени ведется с западной точки зрения. Одним из самых коварных проявлений преемственности между колониализмом и колониальностью является настойчивость, с которой империализм стремится поставить под сомнение неотчуждаемость африканского суверенитета. Начиная с Генерального акта Брюссельской конференции 1890 года, который узаконил европейский контроль над африканскими территориями под предлогом улучшения «моральных и материальных условий существования туземных рас», и заканчивая экономической политикой, навязанной Всемирным банком и Международным валютным фондом в рамках программ структурной перестройки, которые опустошили африканские экономики, и риторикой «провалившегося государства», который стал всеобъемлющим термином, создавшим а-историческую иерархию способностей к управлению по «линии цвета», — все это непрерывный проект, ставящий под сомнение полноценное членство африканских стран в сообществе государств (Niang 2018; Wai 2014 2018). 

Колониальность и белое превосходство в международном порядке воспроизводятся посредством военного вмешательства. Некоторые ученые утверждают, что колониальные нормы больше не являются легитимными, и что практика вмешательств перешла от подхода «в силе правда» (‘might is right’) в организации насилия к концептуализации государственных интересов, которая предполагает нормативное включение небелых западных людей в мировое сообщество людей, заслуживающих гуманитарной интервенции (Finnemore 2003). Однако критически настроенные ученые не согласны с такой оценкой (Owens 2004). Вместо этого они указывают на долговечность колониальной логики «цивилизующих вмешательств», которая сформировала гуманитарные интервенции и «глобальную войну с террором» (Anghie 2004; Knox 2013; Wai 2014).

Колониальная логика вмешательства поддерживает стереотипные и расистские представления о неевропейских культурах как неполноценных и нуждающихся в гуманитарной интервенции для спасения пассивных и бессильных жертв (Owens 2004, 360). Маркировка незападных государств как «несостоявшихся» или «изгоев» подражает колониальному международному праву XIX века, где государства-изгои, являющиеся источником нестабильности в международном порядке, требуют вмешательства и преобразования в либеральные, демократические и стабильные государства (Anghie 2005). В таком случае демократия попросту становится лицом империализма (Du Bois 1925). В рамках этой колониальной логики те, кто принимает решения о вмешательстве и получает разрешение на него, сидят в западных столицах. В конечном счете, эти государства требуют для себя права на то, что, по мнению Мбембе, является высшим проявлением суверенитета: «власть и способность диктовать, кто может жить, а кто должен умереть» в глобальном масштабе (Mbembe and Meintjes 2003, 17). Для могущественных западных государств суверенитет превыше прав человека, однако эти государства также избирательно используют права человека для оправдания интервенций, когда это отвечает их внешнеполитическим целям (Okpotor 2017, 76-7). Более того, именно на границе «линии цвета» новые военные технологии, такие как боевые дроны, применяются во имя минимизации потерь среди иностранных западных военных, при этом игнорируя потери среди Чёрных и Коричневых людей в результате применения этих технологий. В конечном итоге, военные интервенции являются средством для продвижения и защиты продолжения гегемонии, а не создания альтернативного мирового порядка (Owens 2004).

В то время, как лидеры часто используют защиту гражданского населения, особенно женщин и детей, в качестве морального оправдания для развязывания войны, феминистские ученые указывают на гнусные последствия логики маскулинистской защиты, на которую опираются дискурсы и практики международных интервенций (Young 2003). 

Маскулинистская логика действует в рамках понимания мира по Гоббсу, где беспорядок и насилие характеризуют человеческое поведение. Опираясь на представление о благородной мужественности, которое сосредоточено на рыцарстве и добродетели, маскулинный актор считает себя вправе использовать свой щит для защиты тех, кто находится под его властью (Young 2003, 4). Эта логика бинарна по своей природе: в ней есть те, кто предоставляет защиту, и те, кто в ней нуждается. Одна из центральных особенностей маскулинистской логики заключается в том, что лица, которых «защищают», находятся в подчиненном положении и поэтому в критическом отдалении от того, как и где принимаются решения о военных интервенциях (Young 2003, 4). В международной системе маскулинистская логика защиты использует язык защиты «гражданских ‘женщин и детей’», который создает нарратив, феминизирующий целые группы населения. Эти (часто расово сегрегированные) группы населения изображаются как слабые и нуждающиеся в защите посредством применения маскулинного насилия через военное вмешательство (Ling 2002). Вдоль «линии цвета», эта логика также патологизирует Чёрных и Коричневых мужчин, воспроизводя истории о белых западных спасителях, которым необходимо защитить Коричневых женщин от Коричневых мужчин (Mohanty 1984). Взятые вместе, антиколониальная и феминистская критика ясно иллюстрируют белое превосходство в рамках маскулистской логики защиты. Логика маскулистской защиты стирает опыт и жизни тех, кого вмешательство призвано «спасти».

Феминистки ставят под сомнение смысловую рамку прав человека и защиты гражданского населения в военных интервенциях, отмечая, что эти милитаризованные ответы на угрозы безопасности часто не содержат феминистской чувствительности. Несмотря на резолюцию 1325 Совета Безопасности ООН и повестку «Женщины, мир и безопасность», отсутствие феминистского знания в Совете Безопасности ООН имеет разрушительные последствия для безопасности женщин. Разнообразие опыта женщин до и во время гуманитарного вмешательства не получает должного внимания в процессах коллективной безопасности (Heathcote 2018, 205). Женщины по ту сторону «линии цвета» маргинализированы не только патриархатом, когда речь идет о вопросах безопасности, но и по признаку гендера, национальности и расы. Их голоса и интересы часто игнорируются при разработке и осуществлении гуманитарных интервенций. Несмотря на заявления о защите, многие из этих интервенций принесли непропорционально большие и невыносимые потери людям (часто гендерно и расово угнетенным), которые должны были быть защищены. Например, Афганистан после десятилетий вмешательства США и союзников был признан одним из худших мест в мире для женщин. Поэтому очень важно подвергнуть сомнению протекционистские заявления о вмешательстве, когда факты свидетельствуют о том, что такое вмешательство может быть опасным.

случай Ливии

Военное вмешательство в Ливию в 2011 году наглядно показывает, как колониальность и маскулистская логика протекционизма пронизывают международные интервенции. Кроме того, это подчеркивает противоречия между заявленными целями защиты гражданского населения и фактическими результатами и последствиями военных интервенций. Случай Ливии показывает, как влиятельные западные страны узаконивают свои внешнеполитические цели через Совет Безопасности ООН и отвергают заинтересованных участников по другую сторону «линии цвета» в пользу западных милитаристских подходов. Руководство Организации Североатлантического договора (НАТО) предпочло сосредоточиться на взаимодействии с возглавляемыми мужчинами военными структурами на местах, что, неудивительно, привело к разрушительным последствиям для Чёрных и Коричневых гражданских лиц в Ливии и регионе.

19 марта 2011 года НАТО под руководством США начала военную интервенцию против ливийских сил. Вмешательство произошло вскоре после начала гражданской войны в Ливии, когда повстанческие силы взялись за оружие против сил, верных полковнику Муаммару Каддафи, после массовых протестов с целью свержения режима. Когда насилие обострилось во время протестов в Бенгази, правозащитные организации сообщили, что правительственные войска нападали на более широкие слои гражданского населения. Не советуясь с женскими группами в Ливии или регионе (Heathcote 2018, 6) Совет Безопасности ООН принял резолюцию 1973, в которой потребовал немедленного прекращения огня, ввел бесполетную зону и уполномочил международное сообщество защищать гражданское население. Ливийские силы нарушили эти положения, и резолюция 1973 стала основанием для военного вмешательства.

Соединенные Штаты, Великобритания и Франция возглавили усилия по санкционированию военной интервенции в Ливию. Вашингтон, Лондон и Париж обосновали свои действия защитой гражданского населения, что дало им правовую базу для того, чтобы успешно продвигаться к своим военным целям, и в то же время интенсивно работать внутри своих правительств и друг с другом, чтобы покончить с режимом Каддафи. Их одностороннее признание повстанческих сил в качестве законного правительства грубо нарушило основные принципы государственного суверенитета. Тем временем в Африканском Союзе (АС) в Аддис-Абебе бушевали дебаты о том, как справиться с гражданской войной в Ливии. Для многих ответ АС, основанный на посредничестве (mediation-based), был просто неадекватным и, казалось, доказывал предполагаемую некомпетентность региональной организации. Под влиянием революционного характера «арабской весны» в Тунисе и Египте, своей конституционной оппозиции по отношению к неконституционным изменениям в правительстве и собственной нормы защиты гражданского населения АС не смог проявить военную решительность и предложил вместо этого слабое посредническое решение (Abass 2014). В конечном итоге НАТО, хорошо владеющая ситуацией, отвергло посреднические усилия АС, перекрыв безопасный коридор для представителей АС, пытавшихся отправиться в Ливию. То, что НАТО отвергло посредничество АС, следует рассматривать не только как свидетельство их неверия в возможности АС, но и как указание на иерархию того, кто должен решать, что означает «все возможные средства» для защиты гражданского населения и как должен выглядеть «законный порядок» в Ливии. В конечном счете, военное вмешательство победило.

Непосредственные цели военной интервенции — свержение Каддафи и прекращение убийства гражданских лиц его правительством — были достигнуты без защиты ливийских и других африканских женщин. Бомбардировки, усиление противостояния между группировками и последующий крах режима привели к десяткам тысяч погибших и раненых, а также подвергли гражданское население массовому насильственному перемещению и серьезному гендерному насилию. Страны НАТО, участвовавшие в интервенции, такие как Франция, Великобритания, США и Канада, не посылали войска на землю, а вместо этого бомбили ливийские объекты и силы, оказывая открытую поддержку повстанческим силам. Семь месяцев воздушных операций, возможно, ограничили риски для сил НАТО и стоимость вмешательства, но такой подход в сочетании с отсутствием долгосрочной политики после падения и смерти Каддафи оставил ливийских гражданских лиц и женщин в особенно уязвимом положении — они оказались между лоялистскими силами, повстанцами и международным сообществом.

переосмысляем внешнюю политику и интервенции, в которых жизни Чёрных и Коричневых людей имеют значение

представляем внешнюю политику и интервенции, в которых жизни Чёрных и Коричневых людей имели бы значение

Как бы выглядел мир, если бы мы переосмыслили внешнюю политику и вмешательства так, если бы Чёрные и Коричневые люди, и особенно женщины, имели значение? Как бы выглядел мир, если бы мы демонтировали иерархии, которые определяет ценность жизни в зависимости от того, где она расположена относительно «линии цвета», и заменили ее системой, в которой человеческое достоинство было бы одинаково доступно для всех? Насколько преобразующим было бы решение, если бы для оценки потенциальных выгод от вмешательства принимающие решения разработали политику безопасности с учетом долгосрочной перспективы, признавая, что войны не ограничены во времени: то есть, что насилие часто начинается еще до первого взрыва, а его последствия еще долго ощущаются после того, как смолкают ружья? Это требует более широкой смысловой рамки, которая рассматривает цену вмешательства и войны с точки зрения воздействия на тех, кого мы стремимся защитить, и того, что нужно сделать, чтобы устранить необходимость милитаризованного вмешательства. Опираясь на радикальную критическую мысль, мы должны добиваться проведения внешней политики, основанной на отмене систем угнетения, которые создают условия для насильственных конфликтов.

Первым шагом на пути к этому было бы использование эпистемологии, которая ставит в центр осмысления войны человеческий опыт. Это может дать нам иное понимание войны — с точки зрения тех, кто живет в ней и переживает ее. 

Во внешней политике войны часто определяются в терминах военных целей, смертности военнослужащих в бою, задействованной техники и военных маневров. Принимающие решения должны пойти по стопам критически настроенных ученых и скорректировать традиционное исключение взглядов женщин, людей Цвета и других маргинализированных сообществ, сделав их опыт переживания войны центральным элементом анализа (Enloe 2010; Harding 2015; Schwartz Shea and Yanow 2012; Sylvester 2013). Анализ затрат и выгод от вмешательства должен брать во внимание особые формы угнетения, дискриминации и виктимизации, с которыми сталкиваются люди Цвета и, в частности, женщины Цвета в международной системе, чтобы понять, кто и какую цену, на самом деле, платит за войну (Du Bois 1903; Fanon 1991; Mama и Okazawa-Rey 2012). Изучая, как переживают войну гражданские лица, находящиеся по другую сторону «линии цвета» от гегемонии, принимающие решения смогут учесть действия, — обыденные и чрезвычайные, — которые определяют течение конфликтов. Это позволит им обратить внимание на людей и их тела как источники анализа содержания войны и ее насилия (Scarry 1985; Sylvester 2013).

Такой подход позволит принимающим решения реально оценить потребности гражданского населения, а также понять, как средства и последствия вмешательства часто противоречат этим потребностям. Подобное осмысление войны и интервенции позволяет принимающим решения реально оценить не только то, что гражданские лица могут приобрести от вмешательства, но и то, что они могут потерять. Матрица оценки, учитывающая то, как расово уязвимые гражданские лица воспринимают международные военные интервенции, проясняет, как эти интервенции могут сделать уязвимыми больши́е группы людей. То, как субъекты ведут войну и осуществляют интервенции, имеет значение. Каждый способ вмешательства и выбор оружия имеет свои стратегические преимущества и недостатки, а также различную степень воздействия на гражданское население. От постоянной милитаризации общества, разрушения окружающей среды и инфраструктуры до высокого уровня жертв среди гражданского населения — эти инструменты, применяемые ради установления мира, калечат, убивают и опустошают.

География вмешательства также имеет значение. Все чаще размытые границы между тылом и фронтом нарушают жизнь гражданского населения и слишком сильно приближают насилие к сообществам. Это может означать, что бойцы возвращаются домой к своим семьям после долгих дней сражений и насильственно навязывают свою милитаризованную власть в своих домах и соседних районах. Насилие может поставить под угрозу средства к существованию и способность людей обеспечивать себя и свои семьи. Когда нарушения становятся слишком невыносимыми, люди в пострадавших странах, имеющие средства и возможности, могут покинуть свои сообщества или страны в поисках безопасности. Перемещение ломает жизни, снижает доступ к основным услугам, повышает уязвимость людей к насилию, недоеданию и инфекционным заболеваниям. Более того, последствия перемещения носят гендерный характер, поскольку женщины становятся более уязвимыми к сексуализированному и гендерному насилию и негативным последствиям для здоровья в дороге или в лагерях. Наконец, вместо того, чтобы рассчитывать пороги допустимых потерь, основываясь на количестве иностранных солдат, погибших во время вмешательств, принимающие решения должны сосредоточиться на потенциальных потерях жизней Чёрных и Коричневых гражданских лиц и гуманизации жертв из пострадавших стран.

При разработке внешней политики, которая ценит жизни Чёрных и Коричневых людей, учитывались бы долгосрочные последствия войны для пострадавших обществ. Подобная политика учитывала бы целые кварталы, безутешные из-за насильственной смертью близких (Enloe 2010). Это позволило бы учесть большо́е количество людей с инвалидностью и серьезными травмами, полученными в результате войны (Hermansson et al. 1996). Она бы учитывала сложности реинтеграции сообществ после месяцев или лет перемещения (Baines and Gauvin 2014). Она бы учитывала месяцы и годы школьного обучения и профессиональной подготовки, потерянные детьми и молодыми людьми, а также исчезнувшие возможности трудоустройства (Verwimpand Muñoz-Mora 2018). Она бы учитывала рост насилия в семье (Østby et al. 2019). Она бы учитывала время и ресурсы, необходимые для восстановления дорог, школ и колонизации, и то, как это влияет на повседневную жизнь выживших (Le and Nguyen 2020). Учитывала бы также эмоциональную травму и то, как она потенциально может передаваться от одного поколения к другому. Интересно, что физические и эмоциональные шрамы от войны и интервенции также влияют на иностранных солдат, которые дислоцируются в пострадавших странах, а издержки для них и их семей так же слишком часто игнорируются (Enloe 2010). Идея здесь не в том, чтобы игнорировать защиту гражданского населения, потому что вмешательство смертельно опасно. Напротив, она призывает к радикальному признанию того, что во многих случаях все издержки милитаризованных ответов часто идут вразрез с заявленными целями. Мы должны подвергнуть сомнению нормализацию применения силы во имя прав человека и добиваться более сложных альтернатив. Если эта переосмысленная оценка цены войны и интервенций приведет к тому, что итоговое число затронутых Чёрных и Коричневых жизней окажется запредельно высоким, тогда мы должны направить свои силы на снижение необходимости интервенций.

заключение

Несмотря на центральную роль защиты гражданского населения в дискурсе оправдания военных интервенций, критическая наука указывает на неоколониальную основу таких операций. Антирасистский и интерсекциональный подход к пониманию военных интервенций показывает, что эти миссии под руководством Запада не только часто основаны на расистских принципах, которые инфантилизируют и подчиняют общества по ту сторону «линии цвета», но и являются частью логики маскулинной защиты и, таким образом, укрепляют патриархальные структуры нынешнего мирового порядка. Чтобы положить конец войне или, по крайней мере, уменьшить потребность в таких войнах, нам необходимо разработать внешнюю политику, в центре которой будут те, кто непропорционально сильно страдает от прямых и долгосрочных последствий угнетения, войн и интервенций. В связи с этим нам необходимо поставить опыт Чёрных и Коричневых людей, и особенно небелых женщин, в центр наших оценок и обсуждений целесообразности вмешательства как средства решения проблем безопасности и прав человека. Чтобы ликвидировать системы угнетения на международном уровне, необходимо стремление ликвидировать их внутри страны. В конце концов, то, как общество относится к расово сегрегированным гражданам внутри страны, часто определяет его внешнюю политику в отношении небелого населения за рубежом (Du Bois 1925; Pailey and Niang 2020). Наконец, ценить жизни Чёрных и Коричневых людей во внешней политике и международных отношениях ради продвижения мира означает участвовать в радикальном демонтаже всех форм эксплуатации. Ведь именно отменив неоколониализм, капитализм, белое превосходство и патриархат, мы обретем свободу для всех и кажд: ой.

Авторка: Йоланд Бука
Переводчица: Рената Кроткая
Редакторки: крошка кэти, Даша Кузнецова
Иллюстратор: ma.x.ot

Список литературы

Связаться с нами: feminist.solutions.rus@protonmail.com