В этой главе я предлагаю переосмыслить то, как мы мемориализируем войну — особенно в национальных военных мемориалах, финансируемых государством, — как феминистское решение для прекращения войн. Моя работа разделена на три этапа. Во-первых, я определяю культурную и экономическую значимость этих общественных мест. Во-вторых, я проблематизирую то, как национальные военные мемориалы, в частности, Австралийский военный мемориал (Канберра) и Мемориал Второй мировой войны на Национальной Аллее (Вашингтон), призывают нас помнить о войне. В частности, я оспариваю предположение о том, что целью этих проектов, финансируемых государством, является просвещение населения или отражение торжественной национальной памяти о погибших на войне. Вместо этого я показываю, как военные мемориалы идеализируют собирательный образ солдата (в основном воплощенный нейротипичными, не изувеченными белыми, гетеросексуальными цис-мужчинами) и абстрактные военные сюжеты. Я утверждаю, что следствие этой идеализации и абстракции — воспроизводство чувства верности нации, а через него — отказ от ответственности за совершение насилия.

Крайне важно, что, хотя размышления и скорбь допускаются военными мемориалами, воспроизводство чувства привязанности к нации исключает любую мысль о сомнении в том, что война необходима и неизбежна, тем самым предполагая, что война всегда будет неотъемлемой частью жизни. В третьем разделе этой главы я описываю потенциал феминистского переосмысления мемориализации войны; переосмысления, которые вместе с коалицией антивоенных движений, таких как проекты Make It Right в Соединенных Штатах, и Ways We Memorialise, противостоят существующим моделям мемориализации, отказывая государству переселенческого колониализма в праве рассказывать или воспринимать военные истории с помощью его собственных процессов мемориализации войны. Это вмешательство в мемориалы важно как феминистский проект, поскольку оно подчеркивает один из способов, с помощью которого патриархат и милитаризм проникают в повседневность и вовлекают нас в машину войны. (Terry 2017, 4). Феминистские решения проблемы войны требуют оспаривать военные мемориалы как нейтральные общественные пространства и вместо этого делать видимыми воспроизводимые в этих пространствах патриархальные, колониальные и милитаристские мифы.

Военные мемориалы как объекты изучения: почему они важны

Военные мемориалы иконичны (то есть имеют полное сходство с тем, что они означают — прим. ред). Язык и внешний вид западных военных мемориалов имеют общие характеристики. Как правило, это безупречно благоустроенные пространства, созданные на заказ художниками и дизайнерами, эстетика которых резко контрастирует с тем, что они представляют. Там могут быть статуи, изображающие ключевые исторические фигуры (почти исключительно белых мужчин), имена погибших солдат или символ, олицетворяющий их, слова известных мировых лидеров в память о гибели солдат, даты ключевых событий (обычно сражений) и многие другие общие элементы. Заявленные функции военных мемориалов можно принять как должное, полагая, что они являются исключительно объектами и местами назидания, памяти и скорби, отдушиной для национального траура. Некоторые мемориалы являются культовыми, например, мемориал Линкольна и монумент Вашингтона, которые фигурируют в бесчисленных телепередачах и фильмах. Существуют государственные праздники, посвященные памяти солдат, погибших на войне, например, День АНЗАК в Австралии, когда эти места используются для общественных собраний, чтобы подчеркнуть значение этого дня. Военные мемориалы — места, к которым общественность и государство относятся с исключительным почтением. Они часто воспринимаются как неприкосновенные и священные.

Австралийский военный мемориал расположен в непосредственной близости от центра государственной власти и привлекает более 1 миллиона посетителей в год (Australian War Memorial 2018). Национальная аллея в Вашингтоне расположена в похожем по значению месте и пользуется не меньшей популярностью (с учетом масштаба и положения США как мировой сверхдержавы), его посещают более 25 миллионов человек в год, что больше, чем Йеллоустонский национальный парк, Йосемитский национальный парк и Большой Каньон вместе взятые. (Braxton and Line n.d., 1). Австралийский военный мемориал, построенный в 1941 году, стал местом, где чтят память австралийских солдат, погибших во время службы на протяжении всей истории вооруженных сил. На государственном сайте он описывается как «святыня, музей мирового класса и обширный архив» (Australian War Memorial n.d. a). Вспомните, как в 2014 году, когда протестующие против «террористических рейдов» австралийского правительства по отношению к мусульманским гражданам провели свою демонстрацию на территории военного мемориала Лакемба в пригороде Сиднея, СМИ и общественность высказали отвращение к тому, что было воспринято как посягательство на «священную» землю (Godfrey 2014). Вторя этим нарративам, официальный сайт Национальных парков США описывает мемориал Второй мировой войны в Вашингтоне такими религиозными терминами, как «жертвоприношение», «ритуал» и «дань уважения» (National Parks Service 2015). Военные мемориалы пользуются широкой популярностью и часто рассматриваются как сакральные места, но это лишь один из аспектов того, что делает их важными объектами изучения для прекращения войны.

Национальные военные мемориалы привлекают крупные денежные вложения. Правительство Австралии в период с 2014 по 2028 год выделило или потратило не менее 1,1 млрд австралийских долларов на новые проекты по поминовению (Daley 2018). По состоянию на 2015 год Австралия потратила более 8 800 австралийских долларов на мемориальные расходы на каждого диггера (солдата), погибшего в Первой мировой войне. Эти инвестиции значительно превышают показатели Великобритании и Германии, которые составляют 109 австралийских долларов и 2 австралийских доллара на одного солдата соответственно (McPhe-dran 2015). В число корпоративных партнеров Австралийского военного мемориала входят такие военные подрядчики, как Boeing и Thales (Australian War Memorial n.d. b). Занимавший в то время должность директора Австралийского военного мемориала Брендан Нельсон, поддерживая предложение о реконструкции на сумму 500 миллионов австралийских долларов, обосновал расходы, заявив: «Какой бы ни была стоимость, как сказал мне один человек: "Мы уже заплатили. Мы заплатили кровью…» (Greene 2018). Здесь мы видим, как этот тип языка военных мемориалов («оплачено кровью») используется для оправдания крупных налоговых и частных инвестиций в них.

На мемориале «Женщины на военной службе Америки» на кладбище Арлингтон рядом со входом можно найти список благотворителей: начиная от ветеранских организаций, таких как Американский легион, корпораций, таких как Боинг, и государств, таких как Кувейт и Саудовская Аравия. Все они сделали пожертвования, исчисляемые сотнями тысяч долларов США. Такие огромные инвестиции и разнообразные источники финансирования разрушают представление о том, что военные мемориалы являются местами памяти и просвещения. Вместо этого, инвестиции в военные мемориалы показывают, что они стратегически направлены на подтверждение связей между акторами (государствами, корпорациями, организациями и отдельными лицами), инвестирующими в ведение войны, а не в ее окончание.

Военные мемориалы являются культовыми, часто считающимися священными, важными местами ежегодных национальных мероприятий. Это хорошо узнаваемые и посещаемые национальные объекты. Существует политический выбор в отношении мемориализации войны — что представлено и не представлено в этих объектах — который имеет значительные последствия для того, как войны понимают и помнят. Мемориалы влияют на общественную поддержку войны и легитимизируют структуры, которые ее ведут. Мемориалы снимают ответственность за ужасы войны. Военные мемориалы формируют национальную память и разжигают патриотические чувства. Они воспроизводят привязанность к войне и центральной фигуре, (преимущественно цис, мужчина, гетеросексуал, белый) солдату.

Проблематика культуры памяти национальных военных мемориалов

Проблематизация cпособов, которыми национальные военные мемориалы просят нас помнить войну

Вэл Пламвуд (2008) в своей экофеминистской работе обращает внимание на проблему формирования привязанности к идеализированному «родному месту» без учета случайных отношений, которые они имеют с другими, отброшенными, «теневыми» местами. Вкратце, наша привязанность к родному месту или идеализированным местам возникает в результате наделения их качествами и принципами, которые мы ассоциируем с собственной идентичностью. Например, национальный военный мемориал может вызывать патриотическую гордость и тем самым подтверждать принадлежность как к месту (например, памятнику и окружающей местности), так и к принципам и качествам, связанным с этим местом (такими как патриотизм и готовность служить своей стране). Однако эти идеализированные места косвенно связаны с тем, что Пламвуд называет «теневыми местами». Теневые места — это места в нашей окружающей среде, которые в контексте глобального рынка идей, товаров и национализмов намеренно скрыты от глаз. Теневые места материально и экологически поддерживают идеализированные места; они делают идеализированные места возможными.

Верно и обратное: идеализированные места делают возможными существование теневых мест. Вторая мировая война оставила после себя ужасающие разрушения; однако в мемориале Второй мировой войны в Национальной Аллее (National Mall) в Вашингтоне почти все они отодвинуты на задний план или приглушены, потому что они не вписываются в образ этого идеализированного места. Более того, материалы, закупаемые для строительства мемориала и его дальнейшего обслуживания, также зависят от невидимого труда и глобальных цепочек поставок, чье существование поддерживается военным комплексом. Патриот_кам, посещающим мемориал Второй мировой войны в Национальной Аллее, не предлагается подумать об этих вопросах. Работа Пламвуд стала для меня вдохновляющей концепцией, которая позволила рассматривать военные мемориалы как инструмент идеологической борьбы, который выполняет гораздо более сложные функции, чем рассказ посетитель_ницам о войне и создания пространства для рефлексии.

Государства, которые спонсируют военные мемориалы, эти идеализированные места, участвуют в культурной деятельности, которая укрепляет существующие структуры власти. В контексте переселенческого колониализма*, патриархата, милитаризма, национализма и капитализма военные памятники являются проекцией власти. Это места, где возможна глубокая рефлексия о войне. Это также места, где можно скорбеть. Однако они не предназначены для того, чтобы просвящать или обеспечить универсальное понимание конкретных войн, которые они изображают, даже несмотря на то, что некоторые авторы военных памятников смело заявляют об этом (Boeschenstein and Mennel/Бёшенштейн и Меннель 2012). Возможно, они могут делать это спорное заявление и игнорировать возможность личной интерпретации, потому что военные мемориалы спонсируются государством. Мы должны критически относиться к самопровозглашенным полномочиям государства рассказывать военные истории и с опаской относиться к предложениям о создании военных памятников, которые, например, требуют почёта ранее незамеченным заслугам. В своей работе о Mohawks of Kahnawà:ke (мохоки канава:ке)** Одра Симпсон (2014) утверждает, что почёт укрепляет полномочия государства по ведению своей деятельности.

* Переселенческий колониализм – тип колониализма, при котором колонизатор_ки старались максимально расширить свое жизненное пространство за счет выселения и уничтожения коренных народов с целью передачи земли в бессрочное владение переселен_ок (Прим. пер)

** Mohawks of Kahnawà:ke – индейская резервация ирокезоязычного индейского племени мохоки, расположенная на южном берегу реки Святого Лаврентия в провинции Квебек, Канада. Является одной из нескольких самоуправляемых территорий мохоков в пределах границ Канады. (Прим. пер)

Вместо этого Симпсон (2014, 11) выступает за отказ от предположения о том, что государственная власть является данностью. Подобные формы сопротивления и отказов от государственного суверенитета существуют и в Австралии, например, в Аboriginal Tent Embassy (палаточное посольство) в Канберре (Foley/Фоли 2007; Nicoll/Николл 2013). Пока контекст отказа в работе Симпсон связан с актуальной напряженностью между суверенитетом мохаке Канава_ке и государством переселенческого колониализма провокация этого текста может быть необходимой отправной точкой для переосмысления меморализации войны. Отказ авторитету государства давать отчет о войне в форме военного мемориала, это также отказ авторитету государства в праве называть земли, используемые для таких мемориалов, священными. Это, самым непосредственным образом, неприятие права государства освящать военную службу и те виды тел, которые ее воплощают, как высший идеал гражданственности.

Военные мемориалы порождают абстрактные и упрощенные знания. Не в интересах вооруженных сил какого-либо государства заострять внимание на шрамах на телах и ландшафтах, если это государство желает продолжать беспрепятственно преследовать свои интересы. Документальный фильм 1946 года «Да будет свет» (Let there be light) режиссера Джона Хьюстона (John Huston) показал интимные портреты вернувшихся солдат, страдающих от того, что сейчас называется посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). Он был заказан армией США, но Военное министерство скрывало выход фильма в течение 35 лет. Когда Хьюстона спросили, почему, по его мнению, министерство запретило показ фильма, он обратил внимание на необходимость мифа об американском солдате для поддержания вербовки:

Я думаю, это сводится к тому, что они хотели поддержать миф о «воинах», который гласил, что наши американские солдаты отправились на войну и вернулись еще более сильными благодаря полученному опыту, гордясь хорошей службой своей стране. Лишь несколько слабаков остались на обочине. (Симмон/Simmon 2012, 6)

Возможно, в момент ослабления бдительности в отношении развенчания этого мифа армия США в преддверии выходных в честь Дня Памяти в 2019 году задала следующий вопрос ветеранам и военнослужащим на своем аккаунте в Twitter: "Как служба повлияла на вас?’ Они получили тысячи ответов с подробным описанием травмирующих опытов, таких как сексуальное насилие и боевые действия, и их нынешних последствий (Сэмьюэл и другие/Samuel et al., 2019). Это не те опыты, которые обычно изображаются в военных мемориалах.

Вместо этого военные мемориалы абстрагируют войну и сводят воспоминания о ней к банальностям, чтобы представить благость существующей власти. Они подкрепляют опасное представление о том, что власть, особенно военная, может быть хорошей, если ею владеют субъекты, которые, как нас убеждают, «изначально хорошие», такие как Соединенные Штаты и Австралия. С помощью этих абстракций военные мемориалы отвлекают наше внимание от ужасов, связанных с военными и правительственными институтами, которые ведут войну. Они удерживают наше внимание на таких словах, как «жертва», «дух» и "падший’. Эти ключевые слова не вызывают в воображении образы ужасов войны, но создают е чувство верности нации (Дейли/Daley, 2018). Они сохраняют роль государства как военного института, внушая уверенность в том, что оно будет действовать добросовестно в интересах общества. Военные мемориалы порождают чувство привязанности к нации и войне, подчеркивая предполагаемую необходимость последней для обеспечения безопасности и воплощения идеальных принципов первой.

Эти привязанности распределены неравномерно. Военные мемориалы, как правило, прославляют подвиги мужчин, повышая их статус как воплощающих идеал государства за счет тех, кто воплощает другие (часто пересекающиеся) признаки идентичности, как, например, женщины* и люди с инвалидностью. Рассмотрим мемориал Иньинмадьеми/ Yininmadyemi «Ты позволил упасть» в Гайд-парке, Сидней, работы художника-аборигена Тони Альберта, который является нетипичным примером военного мемориала. Он был построен для того, чтобы подчеркнуть службу аборигенов и жителей островов Торресова пролива в вооруженных силах Австралии. Памятник делит пространство парка с более известным мемориалом Анзак/Anzac (Перкинс н.д.).

Служба солдат-аборигенов и жителей островов Торресова пролива ранее не была замечена или известна, и, в отличие от обычных военных мемориалов, в Ининмадьеми нет статуи или скульптуры, для репрезентации мужчин (или конкретного мужчины), которые служили. Вместо этого мемориал состоит из четырех больших пуль, стоящих вертикально, и трех упавших гильз. На переднем плане здесь не фигура солдата, а предмет (пуля), предназначенный для убийства, с целью пробить плоть и кости. Это не прославление военной службы, а подчеркивание инструмента, используемого для того, чтобы пожинать ее кровавые плоды. Произведение искусства также подчеркивает то, что происходит после «события» войны, поскольку мемориал ссылается на тот факт, что вернувшимся солдатам-аборигенам и жителям островов Торресова пролива не предоставили землю в качестве компенсации за их службу, в отличие от их белых братьев по оружию, не приближая репаративное правосудие для коренных народов и наглядно иллюстрируя в материальном плане несправедливость возвеличивания военной службы как национального идеала в патриархальном контексте переселенческого колониализма.

Мемориалы, такие как Ининмадьеми, не репрезентируют нормативные представления о войне, но указывают на неравномерное и несправедливое распределение чувства привязанности к нации через идеализацию фигуры солдата. В государстве переселенческого колониализма это также означает отказ признать геноцид коренного населения, особенно очевидный в таких мемориалах как Австралийский военный мемориал в Канберре, поскольку он не соответствует идеализированной фигуре солдата (Николл/Nicoll 2013, 267). С таким количеством насилия и зверств, которые остаются неучтенными ради сохранения этой фигуры и тех чувств привязанности, которые она формирует, не остается места для сомнений в необходимости и неминуемости войны. О ней можно думать только в терминах неизбежной трагедии или, если говорить об анахронизме, проявления судьбы. Другими словами, военные мемориалы обещают еще больше войн.

Военные мемориалы также взаимодействуют друг с другом. Рассмотрим топографию физических зданий, памятников и мемориалов в Вашингтоне. Национальный молл соседствует с Белым домом и Конгрессом и описывается Службой парков как «передний двор Америки», что подчеркивает его глобальное значение. Он построен так, чтобы произвести впечатление на посетителей мощью США. Мемориалы намеренно размещены в зоне видимости этих влиятельных глобальных институтов. Более того, здесь есть прямая линия, соединяющая любимые войны США: монумент Вашингтона (представляющий Американскую революцию), мемориал Второй мировой войны и мемориал Линкольна (представляющий Гражданскую войну). На каменной плите Мемориала Второй мировой войны вписанно следующее:

Здесь, в присутствии Вашингтона и Линкольна, один из которых был отцом в 18-м веке, а другой — хранителем нашей нации в 19-м веке, мы чествуем тех американцев двадцатого века, которые вступили в борьбу во время Второй мировой войны и принесли жертвы, чтобы увековечить дар, который доверили нам наши предки: Нацию, созданную в свободе и справедливости.

Мемориал позиционирует Вторую мировую как повторение в 20-м веке национального мифа США. В нем рассказывается история войны, которая вновь провозглашает принципы основания нации, воплощенные в фигуре Американского солдата. Миф избирателен в том, как и к кому применяются эти принципы, поскольку в нем нет упоминания о зверствах, совершенных Соединенными Штатами в рамках их общего вклада в войну, таких как атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Целью является не точное отображение истории, а скорее демонстрация истории американской исключительности.

На прямой линии между памятником Вашингтону и мемориалом Линкольна не расположены мемориалы менее любимых войн: мемориал ветеранов Корейской войны и мемориал ветеранов Вьетнама. Хотя оба они находятся на территории Национального молла, они окружены листвой и менее заметны. Гораздо дальше расположен Мемориал американских ветеранов «Люди с инвалидностью на всю жизнь». Хотя он обозначен на картах, расположенных вокруг Молла, он не находится на его территории. На территории Молла имеется скудная информация об этом мемориале. Как единственный мемориал, из тех, которые я посетил и который описывает травматичный опыт в зонах военных действий, пережитый и перенесенный американскими солдатами, с какой-либо существенной, материальной глубиной, его уединенное местоположение иронически мрачно и показательно в своей относительной недоступности. В размещении мемориальных объектов есть своя преднамеренность, своя логика. Близость и видимость мемориалов друг к другу, а также их близость и видимость к институтам власти, ответственным за ведение войны, символичны. Наиболее заметными военными мемориалами в Национальном молле являются те, которые соседствуют с могущественными институтами или расположены на одной линии, как бы беседуя друг с другом. Остальные находятся более или менее в тени, приглушенные.

Вьетнамский, Корейский мемориалы и мемориал «Люди с инвалидностью на всю жизнь» частично противостоят обещанию новой войны. Поэтому необходимо рассмотреть эти места, если мы хотим изменить то, как мы практикуем мемориализацию войны. В последние десятилетия появились военные мемориалы, созданные для того, чтобы усложнить популярное понимание войны или конкретных конфликтов. Например, мемориал женщин Вьетнама в Национальном молле и мемориал “Женщины на военной службе Америки” на реке Потомак на Арлингтонском кладбище. Мемориал «Американские ветераны — люди с инвалидностью на всю жизнь» рассказывает о шрамах вернувшихся американских солдат, особенно о таких обескураживающих, как разрушение конечностей, которые традиционные военные мемориалы редко отражают в своих надписях, не говоря уже о скульптурах. Одна надпись солдата по имени Дин Уинтерс нехарактерно отказывается давать надежду, заканчиваясь на такой отрезвляющей ноте: «После войны я прикован к инвалидному креслу и стараюсь жить хорошей жизнью. Однако каждый день я заново переживаю войну». Эта запись также противостоит традиционному нарративу о войне как о конечном событии, расширяя понимание войны, которая ощущается продолжающейся, проживаемой снова и снова. Однако, несмотря на такие надписи, мемориал по-прежнему заинтересован в присвоении этого опыта для нарратива национальной идентичности , что, возможно, не должно быть неожиданностью для проекта, финансируемого государством (Служба национальных парков / National Parks Service 2019). Надпись Горация Х. Шоу гласит:

Самые крепкие узы между людьми устанавливаются не в безопасности, роскоши и комфорте. Совместное использование скудного покрова, недостаточного укрытия, питье из одной чашки, еда из одной тарелки, разделение голодным солдатом с более голодным товарищем последнего куска мяса или остатка сухаря; перевязывание ран друг друга, вселение друг в друга отваги: вот что создает самые крепкие узы между людьми.

В этой надписи поражает то, как, будучи расположенной в более крупном ландшафте Вашингтона как центра американской глобальной гегемонии и военного доминирования, она реформулирует военную борьбу, материальную борьбу за такие вещи, как «скудное жилье», «пить из одной чашки», делить «остатки сухаря», в репрезентативное повествование о национальном характере. Нас призывают думать, что эта борьба необходима для создания «самых крепких связей между людьми». Они являются необходимым условием для формирования привязанностей между гражданскими лицами и их нацией. Таким образом, несмотря на то, что мемориал американских ветеранов «Люди с инвалидностью на жизнь» предлагает альтернативный взгляд на войну, он также утверждает, что для поддержания этих эмоциональных связей необходимо, чтобы мы всегда находились в состоянии войны. Так, военный мемориал в целом не заинтересован в том, чтобы остановить появление этих материальных шрамов. Вместо этого он хочет возродить потребность в них, становясь частью большой военной машины, которой нужны тела, "заранее предназначенные для ранений и увечий”. (Пуар/Puar 2017, 65). В такой формулировке шрам — это не предупреждение, не клаксон, призывающий прекратить войну, а знак мужской силы и чести, стимул к поиску новых шрамов. Этот аффективный дискурс идеализирует и возвеличивает военную службу, укрепляя мнение, что война, хотя и трагична, но неизбежна и неотвратима.

Феминистская стратегия для феминистской мемориализации

Военные мемориалы не созданы для того, чтобы отговорить людей от войны; скорее они индивидуально и коллективно подчеркивают неотъемлемую необходимость использования государственной власти для ведения войны. Они абстрагируют войну и делают популярное представление о ней незыблемым. За счёт этих абстракций они уклоняются от ответственности за причиненные ужасы, сохраняют масштабы спонсирующих институтов и усиливают привязанность/приверженность/преданность к нации. Есть примеры исключений и сопротивления этому способу рассказывания о войне, но даже эти истории подвергаются обработке или апроприации в силу заинтересованности государства в изображении участия в войне как великого блага для всего мира. Представляя войну таким образом, национальные военные мемориалы, которые я исследовал_а в этой главе, являются местами, где возможно глубокое осмысление и радикальный контрнарратив. Я стремлюсь оспорить предположение о том, что война будет (или должна быть) еще.

Как же будет выглядеть феминистская стратегия мемориализации войны? Текущие практики мемориализации, применяемые государством, создают мемориалы на украденной земле, где возводят военную службу в ранг священного и идеального, с фигурой солдата (обычно белого, обычно мужчины) в качестве ее воплощения. Феминистская стратегия требует коалиции движений для решения этой проблемы. Стратегия может включать, черпая вдохновение в глобальной модели протеста против изменения климата, борьбу с тем, как закупаются материалы, используемые для строительства военных мемориалов. Стало бы очевидно, что закупка материалов зависит от глобальных цепочек поставок, поддерживаемых и регулируемых с помощью военной силы. Феминистская стратегия будет противостоять власти государства отдавать землю переселенцев под мемориальные проекты. Феминистская стратегия также может бросить вызов авторитету государства рассказывать истории войны, протестуя на предполагаемых и существующих мемориальных объектах. Активисты могли бы мирно срывать мероприятия, проводимые в этих местах, такие как День АНЗАК, чтобы бросить вызов воссозданию идеализаций, представленных в мемориалах. В ходе этих столкновений и срывов коалиция должна будет выдвинуть на первый план многочисленные рассказы о войне, которые обычно остаются в тени и в которых героический солдат не фигурирует как единственное лицо, чей опыт войны имеет значение.

Такие стратегии уже формируются. Проект “Make It Right” («Поступить правильно») — это сотрудничество, «посвященное работе с различными группами — активистами, художниками, историками и СМИ — с целью убрать памятники конфедератам и рассказать правду об истории», истории рабства и превосходства белой расы в США (Holloway 2018 / Холлоуэй 2018). Феминистская стратегия мемориализации должна исходить из этической ориентации — стоять на стороне (TallBear 2014 / Толлбир 2014) коалиции движений, сопротивляющихся и отвергающих право переселенческого государства на беспорядочное ведение войны. В основе этой коалиции должно лежать сопротивление поглощению государством украденных земель и использованию их для мемориализации войны. Внедрение теоретических рамок на практике, таких как «теневые места» Пламвуд, будет включать в себя создание видимых теневых мест, которые обычно не отображены в мемориалах. это решение требует от нас не просто возвращения ко всему человеческому разоренному войной, но возвращения к человеческому вообще.

Феминист_ки должны продемонстрировать множество способов, которыми война вторгается в повседневную жизнь, чтобы показать, как мемориализация, спонсируемая государством, увековечивает войну. Это решение мотивировано движениями за экологическую и социальную справедливость и должно объединиться с ними. Бросить вызов тому, как мемориализуется война, значит выступить против привязанности к государственности.

Автор_ка: Сертан Сарал

Переводчи_ца: Аиша

Редактор_ка: Тома Степаненко

Иллюстрация: Дарья Рокоссовская

Список литературы