Create post
Фонд V-A-C

Дэвид Гиссен. Субприрода в городе

Olga Grishenko
 Tata Gorian
Ирина Малий
+4


V-A-C press и Marsilio Editori выпустили книгу «Лаборатория городской фауны. Долина попрошаек», созданную художественным коллективом «Лаборатория городской фауны», который был образован в 2011 году в Москве художниками Алексеем Булдаковым и Анастасией Потемкиной. Публикуем отрывок из книги — статью Дэвида
Гиссена «Субприрода в городе».

Рисунки из серии Лаборатории городской фауны «Долина попрошаек», 2013 год. Из инсталляции на Первой арт-триеннале «Бергенская ассамблея» «Понедельник начинается в субботу».
Рисунки из серии Лаборатории городской фауны «Долина попрошаек», 2013 год. Из инсталляции на Первой арт-триеннале «Бергенская ассамблея» «Понедельник начинается в субботу».

В истории развития современного города можно выделить по меньшей мере три эстетические стадии, отличающиеся подходом к изображению и преобразованию природы: [природа понималась как] сверхприродное, природное и субприродное. Разумеется, вариаций было больше, но основных три (1). Эти формы [понимания] природы можно проследить в бесчисленном количестве эстетических практик: в памятниках, планировке городов, произведениях монументального искусства, парках, садах, объектах инфраструктуры, архитектурных орнаментах, живописи, скульптуре и других способах эстетического явления природы в городе. Они отражаются и в специфическом облике города — от проникнутой религиозностью католической архитектуры XVII века и зеленых парков больших городов XIX века до современных художественных практик. Из упомянутых эстетических категорий (сверхприродное, природное и субприродное) о последней как таковой ничего не написано, поскольку она была выделена совсем недавно. Впервые я столкнулся с этим термином в литературной критике. Автор использовал его при анализе пьес и прозы Сэмюэля Беккета — чтобы передать ощущение полного истощения природы, которое отражается и в диалогах, но нагляднее — в упоминании куч грязи, щебня и иссохших деревьев (2). С недавних пор я взял этот термин на вооружение, чтобы обозначить эстетические образы и взаимосвязи, которые описывают природу как причиняющую неудобства, вырождающуюся и ущербную. Мой анализ относится прежде всего к архитектуре, хотя это понятие может характеризовать эстетическое отношение к природе в городе и в более широком смысле. Я уверен, что термин «субприродное» имеет эстетическую окраску, которая проявляется в том, как воспринимаются в культуре такие разнообразные вещи, как дым, пыль, сорняки, животные-вредители (впрочем, это эстетическое понимание [их как субприродного] не выражает их сущности и достигает предельной остроты только в своего рода диалоге с другими вышеприведенными эстетическими категориями [сверхприродным и природным]).

В то время как понятие «субприродное» вводится, чтобы отчетливее обозначить эстетический опыт опасливого и настороженного отношения общества к природе в городе в позднее Новое время, «сверхприродное» описывает вещи, далекие от нас. «Сверхприродное» или «сверхъестественное» — это мир сверхчеловеческого, мир чудес, который невидим и непознаваем (разве что, как учит религия, в момент смерти и после смерти). Особенно яркие образы сверхприродного (сверхъестественного) можно найти в различных вариациях эстетики барокко, прежде всего в тех, что существовали на территории империи Габсбургов: вспомним образы ангелов и святых в небесах, среди облаков. Вообще, желая описать и показать святых, очень часто обращаются к сверхприродным образам. В наше время такого рода изображения сверхъестественных явлений уже не появляются в новых масштабных городских постройках. Однако они все еще встречаются как ощутимый художественный пережиток прошлого в некоторых религиозных или других специфических сооружениях, пытающихся изобразить религиозную сферу с помощью эффектов освещения и пространства. В противоположность далеким от нас представлениям и понятиям сферы сверхприродного, термин «природное», или естественное, характеризует, должно быть, один из самых привычных и чаще всего обсуждаемых способов видеть природу в условиях современного города. В практиках раннего Нового времени «природа» была и сущностью, и понятием, ниспосланным человеку идеалом, дающим представление о геометрическом и божественном совершенстве. В эстетике «живописности» конца XVIII — начала XIX века природа обрела дополнительные материальные измерения: теперь это окружающая среда, в которой гармонично соединяются искусство, архитектура и ландшафт. Поэтому, как утверждают Робин Миддлтон и Дэвид Уоткин, истоки современной социальной экологии (энвайронментализма), которая пытается добиться слияния зданий и памятников с природой, можно найти в движении за живописность (3). В XIX веке в самых разных проектах городской застройки и инфраструктуры живописность отмечалась как главный признак благополучного города. Вздымающиеся холмы, зеленые деревья, вода, голубое небо над головой и даже, как это ни странно, неоклассицизм в живописи — вот образы, к которым поборники городских реформ и санитарные врачи обращались в своем стремлении привнести целительную природу в города.

Если мы используем термин «сверхприродное», чтобы описать мир сверхъестественных предметов и чудес, а термин «природное» для описания окружающей среды и материального мира, в рамках которых в ходе истории приобретается и передается человеческий опыт, то понятие «субприродное» описывает среду, которая не может поддерживать существование общества в его нынешнем понимании. Субприрода — это одновременно и совокупность причиняющих неудобства вещей, и отношение с природной средой, которая является результатом деятельности человеческого общества и при этом не приносит ему никакой очевидной материальной выгоды. Субприродное потенциально опасно для жителей, сооружений и идей, которые образуют городское пространство. Субприродное — это те проявления природы, которые мы считаем примитивными (грязь и темнота), неприятными (дым, пыль, выхлопные газы), пугающими (наводнение, взрыв метана или обрушение) или не поддающимися контролю (сорняки и животные-вредители). Этим субприродным явлениям мы можем противопоставить привлекательные и умеренные в своих проявлениях формы природного — солнце, облака, деревья и ветер. Как раз они в первую очередь и ложатся в основу произведений, практик и идей, которые воплощают природу в городском пространстве.

Одна из причин того, почему обращение к субприродному теперь характеризует самые передовые современные практики взаимодействия общества и природы в городском пространстве, — то, что на протяжении долгого времени и отдельные люди, и правящие структуры пытались очистить, преодолеть или уничтожить субприродное в городе. Первые попытки осмыслить субприродное представляют собой рассуждения о той земле, на которой стоят города — буквально о земле под ногами горожан (4). В условиях быстро развивающихся городов земля стала новой проблемой, предметом раздора. В раннее Новое время не раз изображалось, как земля Лондона и Парижа бурлит зловонными газами и испарениями, заросла сорняками, покрыта лужами и гниющими субстанциями. Новые формы городской картографии соединяли в себе архитектурную и географическую репрезентацию, изображая и неприятные субстанции, которые скрыты под поверхностью улиц. Столкнувшись с субприродой в городе, сторонники городских реформ начали осмыслять разнообразную упорядочивающую деятельность, которая позволила бы очистить предметы и пространство от неприятных проявлений природы. В XVIII веке «улица» на гравюрах Пиранези (одного из самых известных художников, который изображал городские закоулки того времени) представляет собой всего лишь оставленный между зданиями проход, заросший сорняками и заваленный мусором. Но со временем то же самое пространство [улицы] начинает осмысляться как пространство движения, откуда надо убрать все, что этому движению препятствует. Город избавляется от всех нежелательных субстанций внутри зданий, монументальных объектов и даже на улице посредством канализации, стоков или мостовых. Сначала существовали только планы на бумаге, наподобие выполненных Пьером Паттом знаменитых поперечных сечений улиц, но вскоре это переросло в грандиозные проекты канализации и водопровода европейских городов XIX века. Сырость же и темнота, ушедшие в прошлое с приходом Нового времени, в XVIII и XIX веке возвращаются в поэтической форме — например, декоративных гротов. Только здесь еще можно было почувствовать землю (5).

Это переосмысление городской почвы в ходе урбанизации повлияло и на архитектуру, отразившись на облике зданий и их связи с землей. Ле Корбюзье был одним из самых известных архитекторов, выступавших против подземных помещений как «убогих, темных или плохо освещенных и, как правило, сырых» (6). Он критиковал любую форму стагнации в городе — от луж до автомобильных заторов и человеческих толп. Его интерес к современным материалам, формам и методам строительства не просто вырастал из представления о современности, но и отражал куда более материальное презрение к стагнации в городе. В новом современном мире подвал был устаревшим типом помещения — и в тоже время он находился в прямом смысле слова вне современного пространства, пространства света и воздуха. От любого остаточного интереса к сырости и запахам земли в архитектурной мысли старались избавиться как от сугубо старомодного, сентиментального и антисовременного.

С 1950-х годов и до настоящего времени множество мыслителей пытались изъять субприроду из истории города. Сегодня же мы являемся свидетелями того, как субприрода снова входит в искусство и архитектурные практики. Архитекторы, художники и урбанисты пытаются примирить нас с пыльными зданиями, с животными, которые прежде считались вредителями, с растительностью, которая неожиданно пробивается тут и там в современном городе в самых неподходящих местах. Так же как у сверхприродного и природного, у субприродного в городе есть свои сторонники и теоретики. Не только активные приверженцы этого направления, включающие субприродное в свои практики, изучающие его историю и разрабатывающие теорию, но и многие другие современные авторы призывают вновь обратить внимание на субприродное. К примеру, в недавнем интервью философ Славой Жижек предлагает снова «полюбить» отходы человеческого общества, так же как мы любим первичные природные ресурсы: деревья, горы и водоемы. Жижек отмечает, что мусор и отходы исчезли из нашей повседневности. Но вместо того чтобы игнорировать их и свести их присутствие к минимуму, он требует проводить в жизнь новую политику почвы, которая привлечет внимание к отходам и к происходящей в природе «катастрофе» (7). Мы можем вспомнить и то, как Донна Харауэй призывает городских жителей принять «бастардов империи». Это значит — обратить внимание на те виды животных, которые были завезены в «новые» земли в начальный период колонизации и чьи печальные судьбы оказались забыты на фоне современных экологических проблем (8). Последние «бастарды империи» — это овцы и голуби, попавшие в Америку в XVIII–XIX веке, а также индийские буйволы, завезенные европейцами в Восточную Азию. Харауэй заинтересована в последователях, которых занимало бы не только нынешнее существование этих видов, но и их зачастую непростая и бесславная история.

Несмотря на весь свой потенциал, субприродный город с его архитекторами, художниками и философами — это вызов и проблема для нас. Кто сможет управлять этой сложной эстетической областью? Сверхприродные чаяния и образы христианства, берущие начало в великом искусстве барочных церквей, поддерживались могущественной церковью и ее покровителями в высших кругах. Образ городской природы как простора, родившийся в XIX веке благодаря паркам и инфраструктурным проектам, воплощался в жизнь муниципальными властями. Похоже, у субприроды нет поддержки таких могущественных институций — никакая власть не высказывается за присутствие и сохранение субприроды в городе. На самом деле то, что имеется в виду под «субприродой», привлекает большое число интеллектуалов именно из–за своих сложных отношений с архивом, институцией и всем, что с ними связано. Субприрода выявляет границы города, как архив — границы творчества. Таким образом, именно от художников и архитекторов, заинтересованных в этих странных мирах, зависит дальнейшее поддержание субприроды — путем осмысления ее, ее истории, ее настоящего и будущего.

1. Отличный обзор понятия «природы» в архитектуре дан в книге Forty A. Words and Buildings: A Vocabulary of Modern Architecture. London, Thames and Hudson, 2002. P. 220-239. О понятии «сверхприродного» («сверхъестественного») в архитектуре см. недавний сборник Hejduk R., ed. The Religious Imagination in Modern Architecture: A Reader. London, Routledge, 2010. О понятии «субприроды» см. Gissen D. Subnature: Architecture’s Other Environments. New York, Princeton Architectural Press, 2009.

2. Роберт Шольц, Структурализм в литературе. Robert Scholes, Structuralism in Literature (New Haven: Yale University Press, 1975), 119–120

3. Мидлтон, Робин и Воткинс, Дэвид. Неоклассицизм и архитектура 19 века (Middleton, Robin and Watkins, David. Neoclassical and 19th Century Architecture.) New York, Rizzolli, 1977: 37-46

4. Для обзора литературы на эту тему см. Корбин, Алан Зловоние и аромат: запахи в воображении французов. (Corbin, Alain. The Foul and the Fragrant: Odor and the French Social Imagination. Cambridge, Mass., Harvard, 1986.) Эль-Кюрт, Рудольф «Чистка и дезодорация: прогулка по Франции конца 18 века» (El-Khoury, Rodolfe, “Polish and Deodorize: Paving the City in Late-Eighteenth Century France” Assemblage 31 (1997): 6-15.) «Парижские коллекторы и рационализация городского пространства» в Трудах института британских географов (“The Paris Sewers and the Rationalization of Urban Space” Transactions of the Institute of British Geographers 24:1(1999): 23–44.) Picon, Antoine. Городская картография 19 века и научный идеал: Париж. (“Nineteenth-Century Urban Cartography and the Scientific Ideal: The Case of Paris” Osiris, Vol. 18 (2003)): 135–149.

5. О развитии системы гротов см. Наоми Миллер, Небесные пещеры: размышления о Гарден Гротто (On the development of the grotto see Naomi Miller, Heavenly Caves: Reflections on the Garden Grotto) (New York: George Braziller, 1982).

6. Ле Корбюзье, Уточнения: О современном состоянии архитектуры и градостроительства, (Le Corbusier, Precisions: On the Present State of Architecture and City Planning, trans. Edith Schreiber Aujame (Cambridge, MA: MIT Press, 1991)), 38

7. Из фильма «Исследованная жизнь» (“The Examined Life”).

8. Донна Харавэй, лекция в Калифорнийском колледже искусств, Сан Франциско, 20 октября 2009 г. (Donna Haraway, Lecture at the California College of the Arts, San Francisco, October 20, 2009.)

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Olga Grishenko
 Tata Gorian
Ирина Малий
+4

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About