Динара Расулева родилась в Казани, а сейчас живёт в Берлине, где организует поэтические чтения и митинги в поддержку сестёр Хачатурян, Юлии Цветковой, в поддержку анархистов, находящихся под арестом и несправедливо осужденных по делу «Сети». С 2016 года она выступает на слэмах в Германии, Израиле, Казахстане, Беларуси, России, Японии. Её тексты можно назвать феминистской слэм-поэзией, и, пожалуй, это единственный на сегодняшний день пример подобного письма в русскоязычном контексте. Также Динара пишет тексты на татарском и английском языках. «Ф-письмо» публикует несколько стихотворений Динары, которые отличаются от многих практик актуального феминистского письма: здесь могут встречаться выраженные ритм и рифма, экспрессивная интонация, отсылающая к песенным структурам, рефрены, эмоциональные образы, ориентированные на доступную передачу опыта, инклюзивность и т. д. Попробуйте прочесть эти тексты вслух.

10 UMRI

ты себя в зеркало видела
спросил он
тебе надо умереть
ты некрасивая
ты плохая
умри
у тебя тонкие ноги с такими нельзя жить
живот
целлюлит
двойной подбородок с таким нельзя жить
умри
ты не умеешь готовить даже кашу
ты страшная
свой живот
видела? с таким нельзя жить или хотя бы не носи кроп-топ
и обтягивающее тоже
у тебя обвисает кожа
ты старая тебе уже не двадцать
и даже не двадцать пять,
а двадцать шесть,
шопен написал свой первый полонез в шесть
(ты на двадцать лет опоздала)
достоевский бедных людей в 24
дюма даму с камелиями в 23
саган что-то там в 19
у витухновской в тринадцать стихи были лучше твоих в тридцать один
у тебя пот и морщины
ты кстати себя в зеркало видела
ходишь хотя бы в зал?
пастернак написал
доктор живаго в двадцать четыре
моцарт свой первый концерт для клавесина
В ЧЕТЫРЕ
берджесс — заводной апельсин
за пару недель, умирая от рака мозга,
у тебя плохие стихи
у тебя слишком много
костей они больно колются
от тебя никакой пользы
у тебя слишком мало
волос
ты все проебала
у тебя маленький мозг
ты могла бы быть и повыше
ты ничего не пишешь
умри
у тебя видно поры прыщи морщины
грубую кожу на локтях
в глазах видно боль и страх
и ложь
заусеницы растяжки сухая кожа
кровяные сеточки бледная кожа вены
напоминаю, шопен
написал свой первый полонез в шесть.
тебе нужно умереть.

4 SSOB

смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
киноа, кейл, авокадо, шампунь.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
соль гималайская, свечки, нут.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
заказать ботинки, постричь концы.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
забронировать отель, колготки 40 ден.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
новогодние подарки: мама, папа, бабушка, Петя.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
список гостей, выбрать тамаду.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
йогурт, хлеб чёрный, пакеты для мусора.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
витамины, узи, йога для беременных.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
огурцы, туалетная бумага, кефир.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
детское питание, сироп от кашля.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
забрать из ремонта ботинки, позвонить маме.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
бумаги на развод, оплатить квартплату.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
колбаса копченая 300 грамм.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
сдать в ремонт ботинки, позвонить дочке.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
картошка 5 кило, рассада, хрен.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
курица, вызвать водопроводчика, молоко.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
сдать в ремонт ботинки, позвонить некому.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
смекта, ибупрофен, ношпа, иммунал.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
смерть, свобода, одиночество, бессмысленность.
принять таблетки, сериал в семь.

КГЛК

в темном углу, где иконы, притаилось невесомое
неосязаемое
невидимое
безобразное
и сидит там с седьмого класса
когда я пришла домой из продлёнки раньше
или с урока фа-но, где препод придавил мои пальцы к клавишам
или когда мы нашли мертвого котёнка и похоронили за гаражами
я пришла домой, неуютная в своём теле, а меня ждали:
в темном углу, где икон не было, потому что висел календарь с аятами из корана
и сейчас странно
что это вообще осталось в памяти
потому что невидимое, неосязаемое, без плоти
без когтей, оставляющих след на запястье
и рвущих платье
я и так не в своём теле, отстаньте
я и так не в своей памяти
кто-то другая дрожит перед невидимым, но знакомым
дома не было никого
все были дома
половина шестого
все больше шерстится
как оборотень-лисица
ползет к шести
шепчет страшно неразборчиво тихо
будто аяты на арабском
она с седьмого класса
сжимает себя в комок, чтобы спрятаться
стараясь не быть я, не быть в своем теле больше
чем требует формальность бытия
покрывает дрожью
пальцы изнасилованные октавами фортепьяно
ей сверхъестественно, ей странно
так и останусь
так и останется она лишней
неслышной
невесомой
неосязаемой
невидимой в том углу
где календарь, на котором аяты
на котором тринадцатое ноября
в холодильнике остался еще салат
скоро придет с тренировки брат
и включит свет
в темном углу, где иконы, ничего нет.

Поэма ноги белой женщины

Я стою на углях
На обуглях своих ног
На обугленных углах ног
На обуглях обрубках пальцев
На углах улиц
И не знаю, куда повернуть,
Мне будто бы снова двенадцать,
И нет интернета,
Нет телефона,
Джипиэса,
Джисус (уфалла), такая жара, будто уже лето,
Сквозь асфальт в кеды проникает жар, в меня сквозь страх растолстеть — жор,
И стою будто не в кедах, а на углях,
Хожу по углям с тех пор,
Во мне 170 сантиметров, 45 килограмм веса,
Топографический кретинизм (то есть агноз’ия), отсутствие джипиэса,
Интернета,
У меня есть подруга, мы живем с середине России где-то,
Недалеко от Москвы — восемьсот километров и ночь на поезде
На верхней боковой в плацкарте,
Наш город найти на карте не так просто внутри рыхлой россии.
Но если найти устье Волги, то она там посередине,
А с верхней боковой в плацкарте свешивается дыхание лука, кислого чего-то,
тяжесть потного тела,
Я видел твою бесстыдную ногу в разрезе джинс, я видел, как ты хотела
Сама, ты самка. Ты животное, а не женщина.
Давай сюда своё грязное тело.
Поезд раскачивает свой ритм чух чух чух чух пока тебе невозможно.
У тебя дома в морозилке за фаршем припрятано полбрикета мороженого,
В ящике письменного стола наклейки с моржиком,
Письмо незаконченное для Маши, осколок стекла красивого синего цвета,
Отсутсвие понимания жизни, джипиэса, интернета.
Но полбрикета.
Думай об этом
Думай об этом
Думай об этом
Ты стоишь на углях на улице
И тебе уже за тридцать, а будто двенадцать,
И угли те же. Только улицы не такие живые,
Не такие яркие,
В морозилке никаких сюрпризов, в ящике стола никаких подарков себе,
Скучные нужные неважные вещи,
И обугленные, но белые
Ноги белой женщины.
Когда мне было четыре,

я отрицала свою девочковость,
Мама не переживала, мало ли, что за игры,
Мало ли, мама, какие игры в голове мальчика Вади.
И откуда взяла это имя, если не ходила в садик,
и говорила до шести лет только на татарском?
Знала имена всех десяти двоюродных дядь:
Рашид абый, Ренат абый, Радиф абый, Рошад абый, Ришад абый, Рифад абый, Радаф абый, Решаф абый, Рифаш абый, Исфандариат.
Но я мальчик Вадик, я не вписывался в этот родственный ряд,
Родственники слушали вполуха, ржали по-татарски смущенно, умилялись.
Их вежливые взгляды неловко касались
Моих ног шестилетних белых в красную крапинку,
От крапивы и укусов комаров,
Бесстыдно некрасиво торчавших из штанов пижамы
По-татарски смущенно умилялись.
Странно, что все мои дяди были мужчинами,
Все мои братья были мужчинами,
Мой отец и дед были мужчинами,
А надо мной смеялись.

Я стою на углях, на обуглях своих ног,
На углу углов,
Потерявшееся в смыслах прочитанных стихов, книг,
и я вырываю прошлое,
вырываю свой родной язык,
вырываю с болью с корнем свои корни,
женскую домашнюю роль,
татар кызы печёт очпочмаков треугольники
из последних сил,
сохранить бы ее, чтобы хоть иногда носить,
Хотя бы в нижнем ящике хотя бы письменного стола,
Кызым кызым ты нормальная акыллы кыз же была,
Пусть и менструирующая Эллат, но своя, а не эта грязная Иштар, алласакласын, она, понимаешь, не наша, не своя. Не эта Фрейя, астагафирулла, не Кали.
И по-татарски несмело ругали, как полагается, за глаза
Красные после ночи в плацкарте на нижней боковой
По пути в Казань.
Все забудется, кызым, но угли
угли останутся с тобой.

Динара Расулева — авторка поэтических текстов, перформанс-артистка, фем-активистка. Родилась в 1987 году в Казани. По происхождению — татарка, по профессии — лингвистка. Недолго жила в Нью-Йорке, потом два года работала на Казанском химическом заводе, после чего переехала в Германию. С 2016 года выступает на поэтических чтениях и слэмах в Германии, Казахстане, Израиле, Японии, России, Беларуси. Победительница двух русскоязычных поэтри-слэмов в Берлине. Пишет тексты на русском, татарском и английском языках. Публикует свои стихи на телеграм-канале «стиходвоение». Является одной из редакторок телеграм-канала «Метажурнал», посвященного современной поэзии. Ведёт телеграм-канал о своей жизни в Берлине «татарская княжна бензопилой».