Перевод данного текста приурочен к Феминнале современного искусства, которое пройдёт в Бишкеке с 27 ноября по 15 декабря 2019 года. Тема Феминнале — «Кормилицы. Экономическая Свобода. Женщины» — перекликается с темами, которые поднимает в своей статье Франсуаза Верже [1].

Источник: журнал e-flux #100 (2019)

Переводчица Виктория Кравцова

разница между мной и тобой
видна, когда я склоняюсь
над чашами унитазов незнакомцев,
лицо, которое смотрело на меня
из этих стоячих вод
было не моим, но моей матери
коричневая голова, плавающая в бассейне
кристальной белизны
она научила меня убирать
опускаться на четвереньки
и скрести, а не просить
она научила меня убирать,
не жить в этом теле
моё отражение всегда было
однажды стёртым.

Черри Морага, «Полукровка» [2]

Раса, гендер, и измождение как условия существования

Каждый день, в каждом мегаполисе мира тысячи чёрных и коричневых женщин, невидимые, «открывают» город. Они убирают пространства, необходимые для работы неопатриархата и неолиберального и финансового капитализма. Они выполняют опасную работу: вдыхают токсичные химические вещества и толкают или носят тяжёлые грузы. Они добираются до работы долгими часами — утром или поздно ночью, а сама их работа оплачивается слишком низко и считается «чёрной», не требующей навыков. Им обычно около сорока или пятидесяти лет. Вторая группа, которая делит с первой положение на пересечении класса, расы и гендера, направляется в дома среднего класса — готовить, убирать, ухаживать за детьми и стариками, чтобы те, кто их нанял, могли пойти на работу в места, которые убрала предыдущая группа женщин. Тем временем, в такие же ранние утренние часы, в тех же мировых столицах мы видим женщин и мужчин, бегущих по улицам, спешащих в ближайший спортклуб или йога-центр. Они следуют мандату на поддержание здоровых и чистых тел позднего капитализма; за их пробежкой или тренировкой обычно следует душ, тост с авокадо и детокс-напиток — всё это перед тем, как пойти в чистые офисы.

В то же время цветные женщины стараются найти место для своих измождённых тел, возвращаясь на общественном транспорте после уборки этих спортзалов, банков, офисов газет, страховых и инвестиционных кампаний, ресторанов, после подготовки конференц-залов для деловых завтраков. Они засыпают, как только садятся, их усталость заметна тем, кто хочет её увидеть. Работающее тело, выставляемое напоказ, — это предмет озабоченности всё сильнее разрастающейся индустрии поддержания чистоты и здоровья тела и разума для лучшего служения расовому капитализму.

Другое работающее тело скрывается, хотя и выполняет функцию, необходимую первому: убирает пространства, в которых «чистые» тела передвигаются, работают, едят, спят, занимаются сексом и родительством. Невидимость убирающих необходима и натурализована. Это происходит уже как минимум 500 лет, и я считаю, что обратить внимание на невидимый/видимый расиализированный труд по уборке/уходу, который сегодня двигается нуждами финансового капитала и новыми формами жизни среднего класса, — значит свести вместе множественные пересекающиеся проблемы, которые не ограничиваются вопросами разделения домашних обязанностей внутри пары или подсчёта того, сколько домашний труд составляет от общего объёма экономики.

То, что я хочу здесь рассмотреть — это диалектическое отношение между производительным белым мужским телом и расиализированным женским измождённым телом; между видимостью конечного продукта уборки/заботы и невидимостью, а также (идущими рука об руку) феминизацией и расиализацией работниц, которые эту уборку/заботу осуществляют; между растущей индустрией уборки/заботы и концепциями чистого/грязного, джентрификацией городов и расиализированной экологической политикой. Чтобы это сделать, я буду говорить про уборку/заботу через иные рамки, чем рамки концепции домашней работы или работы по дому.

Без работы цветных женщин, которая необходима, но должна оставаться невидимой, — буквально и в переносном смысле, — неолиберальный и патриархатный капитализм не смог бы работать. Люди высшего класса, белые, неолиберальные и даже либеральные должны входить в эти пространства без необходимости отдавать должное уборке/заботе, думать о ней и [даже] представлять её себе. Это глобальная ситуация, и белые женщины играют здесь роль надсмотрщиц и регуляторок труда, выполняемого чёрными женщинами и
беженками/мигрантками.

Диалектическое противоречие между неолиберальной буржуазией и этими измождёнными телами иллюстрирует связь между неолиберализмом, расой и гетеропатриархатом. Оно также делает видимыми новые границы, которые были проведены между чистотой и грязью в эру растущей обеспокоенности чистым воздухом, чистой водой, чистыми домами, чистыми телами, чистыми разумами и зелёными пространствами. Растущая озабоченность здоровым/сильным телом строится на идеологии Нью Эйдж 1970-х годов, которая заимствовала восточные, принадлежащие коренным народам или западные эзотерические концепции и практики. Она развилась до масштабов крупного и прибыльного рынка, предлагающего медитацию и травяные чаи, йогу и экзотические цельные злаки, спортклубы и массажи для каждого возраста, — рынка, основанного на классовых привилегиях и той самой культурной апроприации. Её цель — это личная эффективность и максимизация физической и ментальной силы. Более того, она подпитывает желание преодолеть ограничения человеческого организма, что приводит к созданию исследовательских программ для продления жизни, противодействия старению и «решения проблемы смерти», которые финансирует теократия Силиконовой долины [3]. Ожидается, что обладатель производительного тела (белого и мужского цисгендерного) будет демонстрировать желание проводить долгие часы в спортзале и офисе, будет работать по ночам и по выходным, показывая таким образом свою успешность, свою принадлежность к господствующему порядку, измождением доказывая свой триумф над базовыми нуждами простых смертных. Он выставляет напоказ неолиберальную маскулинность в гордо недо-отдохнувшем теле, непрерывно несущемся через множество задач.

Владелица невидимого тела — это женщина или цветная персона. Её измождение — последствие исторической логики экстрактивизма, которая создала первоначальное накопление и капитал, извлекая труд из расиализированных тел. Женщины, которые убирают, — неважно, живут они в Мапуту, Рио-де-Жанейро, Эр-Рияде, Куала-Лумпуре, Рабате или Париже, — рассказывают о том, как невероятно мало они спят (три-четыре часа), о долгих часах, которые они тратят на дорогу, и о работе, которую они делают, возвращаясь домой. Все женщины, занятые обслуживающим трудом, говорят о том, как они измождены. Экономика измождения имеет долгую историю в современном мире: она началась с колониального рабства, добывавшего из человека энергию, пока он не умирал; Индустриальная Революция переняла эту логику, утомляя тела белых рабочих и детей, пока они наконец не получили сокращение рабочего дня и тяжёлого физического труда благодаря измождению расиализированных тел в колониях. Либеральные и неолиберальные страны до сих пор основываются на добыче энергии из тел мигрантов и цветных людей до их измождения (процессы расиализации происходят и в странах Глобального Юга — филиппинки и индонезийские женщины, убирающие/заботящиеся, расиализированы в Юго-Восточной Азии, так же, как тайские и малагасийские женщины — в Бейруте; в Дакаре можно даже услышать, как богатые африканцы говорят о своей «африканской» прислуге) [4].

Производительное мужское неолиберальное тело имеет другое «фантомное» тело, которое делает его безграничную производительность возможной. Даже когда замужняя белая женщина делает свою работу по дому и заботится о детях, нельзя забывать о работе цветных женщин: они убирают пространства, где белые матери делают свои покупки, покупают продукты, ходят в спортзал, оставляют детей в яслях. Эта расовая и гендерная конструкция покоится на долгой истории эксплуатации прежде всего чёрных женщин, их тел и душ. Чтобы внести ясность: я не хочу проводить чёткую границу между уборкой и заботой. Уборка — это о заботе, а забота — об уборке: чёрные женщины, которые заботятся о детях и стариках и чистят их тела, также заботятся об окружающей среде, убирая человеческие отходы жизнедеятельности и мусор. Тела чёрных женщин уже давно коммодифицированы, превращены в капитал; их эксплуатация неотделима от примитивного накопления, от общественного воспроизводства (как показали многочисленные чёрные феминистки) и от новой необходимости чистого мира, в котором неолиберальная экономика может функционировать.

Кто убирает Мир? [5]

Хотя это всегда проблематично — говорить о женщинах как о группе, сваливая в одну кучу так много разных ситуаций — живёшь ли ты в доме, который убираешь; убираешь ли общественные пространства, работая на агентство; являешься ли ты неучтённой, гражданкой либо мигранткой, паспорт которой конфисковали; замужем ли ты, живёшь одна или в коллективе; состоишь ли ты в квир-, лесбийских или гетеросексуальных отношениях; владеешь ли ты языком того общества, где работаешь; знаешь ли ты свои права — здесь, чтобы лучше аргументировать свою позицию, я всё же буду говорить о чёрных и коричневых женщинах как о группе, чтобы исследовать связи между чистотой и грязью в эру неолиберализма и так называемого Антропоцена.

В этой символической и материальной экономике жизни чёрных и коричневых женщин делаются прекарными и уязвимыми, но их неуместность идёт рука об руку с необходимостью их существования. Их допускают в частные дома и рабочие пространства. Но другие члены неуместных сообществ, такие как семьи и соседи этих работниц, должны оставаться за воротами, если они, конечно, не желают взять на себя риск быть уничтоженными полицейским насилием и другими видами милитаризации зелёных и общественных мест ради благополучия богатых. Для этих работниц особое разрешение войти в данные пространства основано одновременно на необходимости их работы и на их невидимости. Цветные женщины входят в двери города, в его контролируемые знания, но они должны делать это, как фантомы. Расиализированные женщины могут перемещаться по городу, но только в качестве стёртого присутствия.

В эссе «Био (некро)полис: Маркс, популяции прибыли, и пространственные диалектики репродукции и расы» Майкл Макинтайр и Хайди Джей Наст вводят понятия «био (некро)полиса» и «некро (био)полиса», чтобы подчеркнуть географическую текучесть накопления и расиализированного различия [6]. Они изучают, каким образом популяции накопления «являются эффектом расово отфильтрованных режимов биологического воспроизводства,» отмечая, «что деятельность капитализма должна быть понята в терминах связанных противоречий воспроизводства и расы» [7]. Они описывают, как «расовое маркирование земель и тел остаётся способом сделать некоторые тела неуместными. Канализованный, криминализованный, отвергнутый, стигматизированный некрополис — пространство, через которое определяется и конституируется некрополитическое — становится резервом многочисленных материальных измерений: негативного символического потенциала и лиминальных удовольствий смерти; резервом труда (как отмечается в 25 главе Капитала); природным резервом, открытым для присвоения; резервом потенциально плодовитой земли для колонизаторов; и резервом опустошённой земли для свалки обломков человечества и окружающей среды.»

Они добавляют: «На членов популяции, вырабатывающей прибыль, которые работают долгие часы за низкие зарплаты, злятся за то, что они способствуют снижению зарплат белых работников» [8]. В расовой маркировке города жизни чёрных женщин одновременно неуместны и необходимы, но их присутствие в индустрии уборки/заботы не вызывает никакой обиды за кражу рабочих мест белых работников или снижение их зарплат. Расовая/гендерная часть этой рабочей силы не произвела того вида «белой обиды», который заметен в других секторах. Нет ни одного националистического, расистского, антимигрантского движения, основанного на аргументе, что «цветные женщины крадут рабочие места белых женщин». Хотя исламофобный феминизм, который мы наблюдаем в Европе, мобилизовался вокруг нахождения женщин в платках в публичных местах и детских садах, он не протестовал против женщин в платках, которые убирают эти общественные места, офисы, гостиничные номера, рестораны и спортивные залы. В то же время нет движения, которое поддерживало бы беднейших женщин, работающих в сфере уборки/заботы, — вообще никакого. Напротив, чёрным женщинам в первую очередь приходится сражаться за то, чтобы работа по дому была признана правительством и профсоюзами как работа. Эта борьба далека от завершения [9].

Феминистские теории уборки/заботы

Рискуя показаться грубой, я обобщу здесь некоторые реакции феминисток на проблему домашнего труда и требование лучшего разделения этого бремени и достойной оплаты. Это теория, которая показала, как женщины-домработницы обеспечивают выход белых женщин среднего класса на рынок труда во всё больших пропорциях; теория марксистского феминизма о репродуктивном труде и капитале; это эксплуатация женщин-мигранток, выполняющих работу заботы/уборки, и критика цветных феминисток всего мира в адрес белого феминизма, который описывал освобождение женщины как «освобождение от домашней работы», и боролся за уничтожение законодательных и социальных барьеров к вхождению женщин на рынок оплачиваемого труда, таким образом закрепляя расовое неравенство.

Расиализация домашней работы, созданная колониальным рабством, в последние десятилетия распространилась на весь мир. В Европе домашняя работа традиционно выполнялась молодыми белыми женщинами, и европейская литература полна фигур наивных или хитрых служанок, подвергшихся насилию. В начале ХХ века во Франции карикатура на эту фигуру появилась в комиксе Bécassine; персонаж из названия комикса — стереотипная молодая бретонская служанка, глупая и медленная по сравнению с более утончёнными женщинам Парижа [10]. В 1960-е, когда правительства организовали миграцию цветных женщин из бывших колоний своих стран, уборка/забота стала расиализирована во Франции и других европейских странах (до того этот тип работы долгое время расиализировался в самих колониях). Европейские женщины выходили на рынок труда, общества богатели, и домашняя работа выглядела всё более несовместимой с образом женщины, который эти общества пропагандировали.

В 1970-х, когда белые феминистки осудили скуку и невидимость неоплачиваемого домашнего труда, движение в сторону найма расиализированных женщин для уборки/заботы ускорилось. Белые феминистки не были едины в своей реакции на этот сдвиг в организации общественного воспроизводства. Некоторые требовали лучшего разделения домашних задач между мужчинами и женщинами, игнорируя расовое измерение домашней работы. Замечание Адама Смита о том, что «чёрная работа и услуги … обычно исчезают в непрерывности своего выполнения и редко несут ценность или оставляют какой-то след после себя», повлияло на исход дискуссии о месте и роли обслуживающего труда [11]. Быть современной значило отказаться от задач, связанных с отсталой женственностью, и бороться за «ценные» рабочие места. «Невидимая рука» чёрных женщин сделает «неценную» работу.

Марксистские феминистки предложили острую критику этих процессов, как пишет Рада Катсарова, описывая «общественное воспроизводство как поле продуктивной, созидающей активности. Для них, патриатхатные отношения и субординация женщин в быту были условием для капиталистической эксплуатации» [12]. Марксистские и социалистические феминистки указали на ключевую роль общественного воспроизводства в капитализме. Однако глубоко революционными были работы именно чёрных феминисток, начиная с эпохального эссе Клаудии Джонс 1949 года «Прекратить игнорирование проблем негритянских женщин», которое обнажило тройную дискриминацию чёрных женщин рабочего класса. Джонс продемонстрировала, что деятельность чёрных женщин никогда не ограничивалась только «домашней» сферой. Хейзел Карби, Анджела Дэвис и многие другие последовали её примеру, ставя под вопрос разные белые/гетеронормативные феминизмы, которые критиковали подавление (домашней) белой женщины, игнорируя то, как раса и колониализм были замешаны в этих историях [13]. Чёрные женщины хорошо поняли, что стояло на кону, поэтому первый профсоюз домашних работниц был создан в США чёрными женщинами [14]. Эта критика всё ещё актуальна сегодня; когда некоторые женщины освобождаются от работы по уборке/заботе, другие, в первую очередь цветные женщины, вынуждены эту работу выполнять [15].

Сегодня, согласно данным Международной Организации Труда (МОТ), женщины до сих пор выполняют 75% всей неоплачиваемой домашней работы, тратя на это до трёх часов в день больше, чем мужчины. Этот подсчёт включает в себя доставку воды, заботу о детях и стариках и выполнение работы по дому [16]. Согласно статистике ООН, размер неоплачиваемой домашней работы и работы по уходу может достигать до 39% ВВП страны. МОТ говорит, что во всём мире существует по меньшей мере 67 миллионов домашних работниц, 80% которых — это цветные женщины. Повсюду домашняя работа находится в самом низу экономики заботы. Эта индустрия также переживает подъём, создавая годовую прибыль в размере около 75 миллионов долларов при росте около 6.2% в год, особенно быстром в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Хотя коммерческая уборка — это на данный момент самый большой рынок услуг, в сфере уборки жилья рост ожидается медленный. Лидирующие в данной индустрии компании, знающие о негативном образе эксплуатируемой уборщицы, настаивают на законодательной защите для работниц и обеспечении их здоровья и безопасности. «ABM Industries», лидирующая в США компания, работающая в области так называемых «решений для помещений» (facility solutions), заявляет на своём сайте, что «наша думай-безопасно (ThinkSafe) культура — это о наших работниках. Это «состояние души» и чувство, которое должно стать частью каждого рабочего дня» [17]. Индустрия уборки также внедрила технологию слежения, которая позволяет наладить масштабный контроль за работницами, которые жалуются на то, что их постоянно метят и отслеживают.

Неолиберальный эвфемизм «поставщики услуг» часто используется, чтобы описать работниц уборки/заботы. Но работницы пробились через этот словарь, обнажив спрятанное за подобными выражениями насилие. Для книги «Новые Служанки: транснациональные женщины и экономика заботы» Хельма Лутц брала интервью и у уборщиц, и у их нанимательниц, чтобы показать, почему это выражение оказалось полезным для женщин, нанимающих цветных женщин: «работодателям нравится описывать своих домработниц как поставщиц услуг; это, в основном, форма оправдательной риторики, которая удобно уводит разговор от отношений власти и зависимости, так как (академически) образованные клиенты, представители верхушки среднего класса, обычно в курсе, что не являются стороной официального договора с поставщиком услуг» [18].

Убирающиеся/заботящиеся цветные женщины-работницы политизируют это поле, показывая, как и почему они выполняют незаменимую работу. Они стимулируют нас идти дальше в анализе этой работы. Их борьба за лучшие зарплаты и право образовывать профсоюзы, а также быть защищёнными от насилия теперь глобальна [19]. Цветные женщины показывают, каким может быть деколониальный феминизм, — такой, который сводит вместе много пересекающихся проблем: миграцию, химическую индустрию, экономику измождения, видимость/невидимость, расу, гендер, класс, капитализм и насилие над женщинами.

Капитализм — это мусор

Английское слово “waste” обычно означает мусор, но также важно обратить внимание на фразу “laying waste” («уничтожать»). Рабство, колониализм и капитализм уничтожали земли и людей. Вместо обеспечения людских нужд, рабство, колониализм и капитализм заставили нас желать вещей, в которых мы не нуждаемся, препятствуя доступу к тому, что нам нужно (чистая вода, чистый воздух, чистая еда, чистые города). По определению географини Рут Уилсон Гилмор, капитализм — это глобальный режим уязвимости перед лицом смерти. Работорговля, на которой был построен капитализм, создала людей-как-мусор и уничтожила культурный/природный мир коренных народов и континентов, колонизированных европейскими державами. Работорговля оказала долгоиграющий эффект на Африканский континент, его население, его ландшафт, принося грязь, опустошение и смерть. Корабль работорговцев был пространством нечистот, фекалий, крови и плоти, гниющей в кандалах рабства. Говорили, что когда люди в колониях замечали, как по берегу распространялось зловоние, они понимали — идёт корабль с рабами. Раса стала принципом для конструирования людей и ландшафтов, которые можно было расточать.

Коренные народы и взятые в рабство африканцы стали доступными для использования. Плоть и кровь их мёртвых тел смешалась с землёй на плантациях и в серебряных и золотых шахтах. Они были гумусом капитализма. Чрева чёрных женщин были превращены в капитал, а их дети — в валюту. Первоначальное накопление покоилось на приватизации общественного и производстве растраченных земель и людей (в частности, цветных людей). В «Дискурсе о Колониализме» Айме Чезаре писал о нацизме как «эффекте бумеранга» рабства и колониализма. Ежедневное варварство по отношению к цветным людям в колониях превратило колонизаторов в жестоких, аморальных дикарей, и это насилие теперь было обращено на белых людей у них же дома. Мы можем так же сказать: то, что империализм и капитализм причинили Глобальному Югу и меньшинствам Глобального Севера, теперь сказывается на Западе; всё, что было экстернализированно — весь мусор капитализма — теперь возвращается назад. Необходимое неолиберальному капитализму разрушение не знает границ. Идея, что богатые могут спастись в укреплённых анклавах, — ещё одна иллюзия, рождённая глубоко сидящим чувством естественной невинности, привитым европейцам вместе с верой в превосходство белой расы.

Мусор, как писали Фред Магдофф и Крис Уильямс, «это признак успеха капитализма» [20]. В 1966 году экономист Джозеф Филлипс показал, что в США размер экономического излишка — той части производимых вещей, у которой нет общественной полезности — достиг около половины ВВП. В 2015 рекламные упаковки для продвижения брендов и торговля в интернете привели к производству 35 миллионов тонн картона. В 2016 тысяча кораблей были вытащены на пляжи Глобального Юга, разрезаны на куски и проданы на металлолом (самая большая свалка корабельного металлолома находится на западном побережье Индии, в Аланге) [21]. Но вместо того, чтобы положить конец экономике, которой необходимо производить мусор, эксперты и законодатели обсуждают, «экономически ли оправдано заниматься нормальным менеджментом мусора». Мировой банк и подобные институции включают геополитику расы и мусора в свои компьютерные модели, но как отягчающие обстоятельства, а не как неотъемлемые структурные элементы.

Согласно статистике Мирового банка в мире ежедневно производится 11 миллионов тон твёрдого мусора. В 2016 году города мира произвели 2.01 миллиарда тонн твёрдого мусора. К 2050 ежегодное производство мусора вырастет на 70% от уровня 2016 года и достигнет 3.4 миллиардов тонн. Несмотря на то, что страны с высоким доходом составляют только 16% мирового населения, они коллективно создают более трети (34%) всего мусора в мире. Регион Восточной Азии и Тихого океана создаёт почти четверть (23%). К 2050 году производство мусора в Тропической Африке, как ожидается, станет почти втрое больше сегодняшнего уровня, а Южная Азия увеличит свой оборот мусора почти вдвое. Неясно, учитывает ли эта информация огромное количество мусора, создаваемое империализмом, включая то, что оставляют за собой армии, страны и тела, которые были растрачены. Более того, региональные данные маскируют тот факт, что мусор перемещается по миру (воздух и вода не знают границ). Другими словами, мусор, создаваемый западным империализмом или произведённый для комфорта и потребления привилегированных белых людей, в итоге оказывается сваленным на расиализированных людей либо в беднейших расиализированных районах, либо в странах глобального Юга.

Расиализация мира, — пишет Никхил Пал Сингх, — помогла создать и пересоздать в человеческих популяциях и на глобальном, и на национальном уровне «разрывы», которые были крайне важны для политического управления популяциями. Он добавляет: «Нам нужно признать технологию расы как что-то большее, чем цвет кожи или биофизическую сущность, — как именно те исторические репертуары и культурные, пространственные и обозначающие системы, которые стигматизируют и обесценивают одну форму человечности в целях здоровья, развития, безопасности, прибыли и удовольствия другой» [22].

Уилсон Гилмор назвала это «различающейся от группы к группе уязвимостью в отношении ранней смерти, которая санкционируется государством или незаконным производством и эксплуатацией» [23]. Расиализация создаётся идеологией превосходства белой расы для того, чтобы сделать свой мир чистым, вместе с тем уничтожая другие миры. Идеология превосходства белой расы создаёт разрыв между чистым/грязным, который противопоставляет чистую/цивилизованную Европу грязному/нецивилизованному миру, хотя архивы свидетельствуют, что когда-то не-европейские народы были ошеломлены нечистотой белых, их отрицанием личной гигиены. Европейцы же часто были восхищены чистотой городов, в которые входили, а потом уничтожали, и людей, которых впоследствии убивали. К XIX веку, базируясь на расовых идеологиях, выработанных во времена рабства и колонизации, европейцы провели строгое разграничение между, с одной стороны, чистой Европой и чистыми европейскими телами и, с другой — грязными жилищами, телами и сексуальностью коренных народов.

В сегодняшней реорганизации геополитик чистоты/грязи невидимость деятельности цветных женщин-уборщиц создаёт видимость чистых домов и публичных пространств. Более того, репрезентации чистоты/грязи в мире конструируют расовую организацию пространства. Давайте подумаем об образах грязи и мерзости на глобальном Юге и о том, какой ужас они вызывают у западной публики: «Почему эти страны такие грязные? Они не могут убрать свои улицы? Как люди могут работать в этих омерзительных местах? Они что, не видят, что это вредно для здоровья? Посмотри на их детей!». Предостережения о гигиене и здоровье во время путешествий в «эти» страны усугубляют прочность конструкта чистого мира против мира нечистого, мира, населённого нечистыми людьми. Картины гор мусора, грязных улиц, грязных рек, грязных пляжей, грязных районов, полей пластиковой упаковки, людей (женщин, детей, мужчин), копающихся в мусоре или толкающих тележки с отбросами, детей, плавающих в загрязнённой воде (и всё это на Глобальном Юге), — такие изображения способствуют созданию натурализованного разделения между грязным и чистым. Усиливают эффект этого изобилия образов отчёты об усилиях, которые министерства и НКО тратят на то, чтобы научить гигиене «этих» людей, и отчёты о волнующе высоких уровнях пластика и загрязнения в «этих» странах. Но причины, лежащие в основе всего этого, остаются скрытыми: наследие колониализма, колониальной урбанизации и расового реструктурирования ландшафта; программы структурной перестройки экономики, которые требуют от правительств снижения расходов на общественный сектор; экстернализация загрязняющих индустрий. Чувство, что очистить «тот» мир — невыполнимая задача, медленно укореняется. Сейчас насущным становится вопрос, как сделать так, чтобы экстернализированное загрязнение не достигло «чистых» пространств.

Доминантный дискурс об очищении мира предпочитает игнорировать тот факт, что неолиберализм перепроизводит мусор, и что утилизация этого мусора расиализирована. Этот дискурс в последние годы продвигал концепты «зелёного капитализма» и «устойчивой катастрофы». Последнее касается природной катастрофы и её регулирования, существует растущая масса академической, правительственной и корпоративной литературы на эту тему [24]. Но эта литература редко упоминает тех, на кого ляжет работа посткатастрофической уборки.

Пока международные организации, фонды и правительства обсуждали, что делать с мусором, возникла «зелёная» индустрия уборки со своими экспертами, инженерами и техниками. По словам специалистов в области городского развития Мирового банка Саме Вахба и Силпы Каза, «у нормального менеджмента мусора есть экономический смысл. Несобранный и плохо утилизированный мусор оказывает серьезный эффект на здоровье людей и состояние окружающей среды. Цена ликвидации этих последствий намного выше цены разработки и поддержания в работе простых, адекватных систем управления мусором. Решения существуют, и мы можем помочь странам их реализовать» [25].

Геополитика чистого/грязного проводит разграничение между зонами грязи, для которых характерны болезни, «нестабильный» уровень рождаемости, насилие над женщинами, преступность и бандитизм, и тщательно охраняемыми зонами чистоты, где дети могут играть в безопасности, женщины свободно ходить по ночам, а улицы иногда закрывают для движения транспорта, чтобы позволить людям ходить по магазинам, ужинать и заниматься другими видами отдыха. Разделение на чистое/грязное связано с милитаризацией и джентрификацией городов, когда бедных цветных людей обвиняют в их врождённой нечистоплотности и выгоняют из их же районов, чтобы сделать город «чистым».

Деколонизируя заботу/уборку и политики солидарности

Неолиберальные и «зелёные» решения остаются слепы и глухи к политической истории мусора, к уничтожению (англ. laying-waste), совершаемому расизмом, к роли чёрных и коричневых женщин. Здесь можно сделать много замечаний, но я сфокусируюсь только на вопросе времени. В восхитительном эссе «Мы всегда были в постантропоцене: контраргумент антропоцену» Клэр Коулбрук пишет, что антропоцен относится к двум противоречащим друг другу темпоральностям: к той, которая открывает персону для масштаба геологического времени, и другой, которая стягивает её обратно на уровень человеческой агентности и исторических человеческих сил [26]. Но единственные ли это темпоральности, о которых мы можем подумать? Если мы посмотрим за пределы темпоральностей, навязанных коренным народам и расиализированным сообществам, которые имеют свои собственные концепции времени, что мы увидим?

Позвольте мне проследить некоторые другие темпоральности. Это время, необходимое, чтобы очистить мир, чтобы починить разрушенное рабством и колониализмом, то, что само ломается под разрушительным воздействием капитализма; так много вреда, так много ран, так много разрушений (Коулбрук называет это геологическим воздействием людей, но, как мы знаем, не все люди оказывают одинаковое геологическое воздействие). Это время, которое цветные женщины тратят на заботу о своих семьях, на то, чтобы убрать и пригoтовить для своих семей и потом добраться до домов семей среднего класса, чтобы убирать их дома, заботиться об их мире. Время, необходимое для производства капиталистических товаров, и темпоральность, которую это производство накладывает на тела цветных женщин (которые работают долгие часы на загрязнённых фабриках, почти ничего не едят, не имеют времени на поход в ванную и уход за собой во время менструации). Время, чтобы доставить мусор, произведённый Глобальным Севером, на Глобальный Юг. Эта работа на самом деле никогда не заканчивается, потому что где-то всё время что-то ломается, повреждается, ранится. Время для деколониальной заботы/уборки (для возмещения вреда), для заботы и уборки уничтоженного в прошлом входит в противоречие с ускоренным временем неолиберализма.

Пытаясь очистить/починить раны прошлого, мы также должны чистить/чинить раны, наносимые сегодня, но их последствия либо размещаются в ином пространстве (Пуэрто-Рико, Гаити, Мозамбик), либо насаждаются сообществам, статус которых были низведён до грязных анклавов Глобального Севера (Луизиана, районы цветного рабочего класса). Производя починку прошлого, нам нужно одновременно возмещать сегодняшний ущерб, который делает миллионы людей, живущих на Глобальном Юге, всё более уязвимыми перед смертью. Прошлое — это наше настоящее, и именно внутри такой смешанной темпоральности можно представить будущность. Длинная история уничтожения расиализирована, как Катрин Юссофф заметила в книге «Миллиард чёрных антропоценов или ни одного»: «Если антропоцен заявляет резкую озабоченность воздействием вреда окружающей среде на белые либеральные сообщества, он делает это в результате историй, в ходе которых этот вред был осознанно экспортируем в чёрные и коричневые сообщества под маркой цивилизации, прогресса, модернизации и капитализма» [27].

Позвольте мне закончить примером, который показывает, как уборка/забота может быть эмансипаторной практикой, если она обеспокоена построением солидарности и защитой друг друга от искусственно производимой уязвимости, а не уборкой мусора. В марте 2018 я была в Ченнаи и увидела там выставку под названием «Труд: рабочие Мира… расслабьтесь!», курируемую молодой далиткой [«неприкасаемой»] по имени С.П. Кришнаприйя [28]. Описывая выставку, Кришнаприйя объяснила, что «труд как таковой нужно оценивать критически, видя как дальше западной антропологической репрезентации колониальных фото-архивов, так и дальше насыщенной оценками репрезентации, возникшей после независимости». Выставка была «призывом к коллективной ответственности», заявила она. Среди выставляемых работ меня особенно заинтересовала серия, изображающая женщин, убирающих вокзал Ченнаи. Рядом с этими работами висели листы бумаги, на которых молодой далит написал:

эта старая женщина, о которой ты говоришь, которая убирает человеческие экскременты, я пишу, воспринимая её как часть моей семьи, моего дедушку.

убирать фекалии — необычное занятие. для этого тебе нужно медицинское образование — такое, как MBBS [29];

голыми руками мой дедушка убирает человеческие экскременты, — он делал это до тех пор, пока они не впитались в линии его руки, впитались как кровь в кровь.

ночью теми же руками он кормил моего отца, теми же руками он ел сам. с этим всем, привыкнув к этому, из–за этого мой отец тоже без колебаний стал чистить фекалии, мой отец также занимался уборкой экскрементов…

мы должны показать этой женщине [той, которая убирает испражнения], что, как и все, она равна; на мой взгляд, это более важно, чем просто выказать ей уважение;

1. женщина должна перестать убирать фекалии, все должны убирать свои экскременты сами

2. говоря иначе, нам всем нужно присоединиться к этой женщине, убирающей фекалии. таким образом, через такое действие, эти женщины могут стать одними из нас, равными, не только на словах, но и в ощущениях.

Примечания

1. Француаза Верже (Françoise Vergès) (1952) — французская исследовательница политических наук и истории, представительница деколониального феминизма.

2. Cherrie Moraga, Loving in the War Years: Lo que nunca pasó por sus labios (South End Press, 1983).

3. См. Harry Fortuna, “Seeking Eternal Life, Silicon Valley Is Solving for Death”, Quartz, November 8, 2017; Adam Gabbat, “Is Silicon Valley’s Quest for Immortality a Fate Worse than Death?”, The Guardian, February 23, 2019; Joanna Zylinska, The End of Man: A Feminist Counterapocalypse (University of Minnesota Press, 2018).

4. Я признаю, что цветные мужчины также делают грязную работу по уборке (цифровой мусор, корабли, атомные станции, фабрики, склады), но цветные женщины — хребет этой работы.

5. В оригинале “Who Cleans the World?”.

6. Michael McIntyre and Heidi J. Nast, “Bio (necro)polis: Marx, Surplus Populations, and the Spatial Dialectics of Reproduction and ‘Race,’” Antipode 43, no. 5 (2011): 1464–88.

7. McIntyre and Nast, “Bio (necro)polis, 1468.

8. McIntyre and Nast, “Bio (necro)polis,” 1471.

9. См. вдохновляющее сопротивление работниц в сфере заботы в Нью-Йорке. См. также борьбу работниц «анганвади» в Индии (анганвади — это сельский детский сад). Они осуществляют необходимую уборку/заботу, но не получают зарплату, только «гонорар»: «В анганвади детям дают едут и учат их песням, алфавиту и базовым навыкам гигиены. В обездоленных регионах эта еда жизненно важна для голодающих детей. Кроме того, они дают еду беременным и кормящим женщинам, существуют программы для девочек-подростков… Правительство постановило, что «в общественных интересах» необходимо запретить забастовки среди работниц анганвади, их помощниц и женщин, управляющих маленькими детскими садами. Здесь отмечается, что эти работницы заняты в обеспечении нужд молодого поколения, а также беременных и кормящих женщин в здравоохранении, питании, раннем обучении и развитии».

10. “Bécassine” — имя, образованное от французского «птица», также это слово обозначает кого-то, кого легко обмануть.

11. Процитировано в Hanna Arendt, The Human Condition (University of Chicago Press, 2019), 103.

12. Rada Katsarova, “Repression and Resistance on the Terrain of Social Reproduction: Historical Trajectories, Contemporary Openings”, Viewpoint, October 31, 2015. См. также Rhonda Y. Williams, The Politics of Public Housing: Black Women’s Struggles against Urban Inequality (Oxford University Press, 2005); Dayo Gore, Radicalism at the Crossroads: African American Women Activists in the Cold War (NYU Press, reprint edition, 2012); и Kimberly Springer, Living for the Revolution: Black Feminist Organizations, 1968–1980 (Duke University Press, 2005).

13. Claudia Jones, “To End the Neglect of the Problems of the Negro Woman” (National Women’s Commission, CPUSA, 1949, оригинал опубликован в Political Affairs, June 1949); Angela Davis, “The Approaching Obsolescence of Housework: A Working-Class Perspective,” в Women, Race, and Class (Vintage Books, 1981), 230; Hazel Carby, “White Woman Listen!” in Black British Feminism: A Reader, ed. Heidi Safia Mirza (Routledge, 1997), 46; Selma James, “Wageless of the World,” in Sex, Race, and Class — The Perspective on Winning: A Selection of Writings, 1952–2011 (PM Press, 2012), 104. См. также Terri Nilliasca, “Some Women’s Work: Domestic Work, Class, Race, Heteropatriarchy and the Limits of Legal Reform,” Michigan Journal of Race and Law 16, no. 2 (2001): 377–410.

14 См. Premilla Nadasen, Household Workers Unite: The Untold Story of African-American Women Who Built a Movement (Beacon Press, 2015). Авторка описывает рождение движения афро-американских женщин в 1930-е, а также рассказывает историю того, что Элла Бейкер и Марвел Кук назвали «рынками рабынь» — перекрёстков Нью-Йорка, где афро-американские женщины ждали, чтобы быть нанятыми на день работы.

15 См. Grace Chang, Disposable Domestics: Immigrant Women Workers in the Global Economy (South End Press, 2000); Bridget Anderson, Doing the Dirty Work? The Global Politics of Domestic Labor (Zed Books, 2000); и Rhacel Salazar Parreñas, Servants of Globalization: Women, Migration and Domestic Work (Stanford University Press, 2001).

16. ILO, World Employment Social Outlook: Trends for Women 2018.

17. См. https://editor.e-flux-system s.com/admin/Our%20ThinkSafe% 20culture%20is%20about%20our %20employees.%20It%20is%20a% 20“state%20of%20mind”%20and% 20a%20feeling%20that%20shoul d%20become%20a%20part%20of%2 0every%20workday. Язык на сайте AMB — квинтэссенция корпоративности: «Всем нравится чистота: блестящие полы, пахнущий свежестью воздух, хорошо оборудованные туалеты, окна без пятен. Кроме оздоровления, добротная уборка санузлов защищает активы предприятия, повышает продуктивность работниц и возращает клиентов. Поддержание всего в отремонтированном виде не обсуждается».

18. Helma Lutz, The New Maids: Transnational Women and the Care Economy (Zed Books, 2011). Процитировано в Zoe Williams, “A Cleaner Conscience: The Politics of Domestic Labour”, The Guardian, March 9, 2012.

19. См., например, Domestic Workers United, the International Domestic Workers Federation, and Women in Informal Employment: Globalizing and Organizing.

20. Fred Magdoff and Chris Williams “Capitalist Economies Create Waste, Not Social Value”, Truthout, August 17, 2017.

21. Costas Paris, “Economic Slump Sends Big Ships to Scrap Heap”, Wall Street Journal, August 14, 2016.

22. Процитировано в Daniel Nemser, Infrastructures of Race: Concentration and Biopolitics in Colonial Mexico (University of Texas Press, 2017), 11.

23. Ruth Wilson Gilmore, Golden Gulag: Prisons, Surplus, Crisis, and Opposition in Globalizing California (University of California Press, 2007), 28.

24. В этой литературе правительства, национальные армии, частные военные компании, страховые компании, строительные компании, инвестиционные фирмы, и дисциплины инженерии, социологии и психологии делятся знаниями и экспертизой. См., например: The UN Office for Disaster Risk Reduction, Global Assessment Report, 2013; Faisal Arain, “Knowledge-Based Approach for Sustainable Disaster Management: Empowering Emergency Response Management Team”, Procedia Engineering, vol. 118 (2015); Bo-Young Heo, Ji Heyeon Park, and Won-Ho Heo, “Sustainable Disaster and Safety Management of Government: Integrated Disaster and Safety Budget System in Korea”, Sustainability 10, no. 11 (2018): 4267.

25. Sameh Wahba and Silpa Kaza, “Here’s What Everyone Should Know About Waste” Sustainable Cities (блог), September 20, 2018.

26. Clare Colebrook, “We Have Always Been PostAnthropocene: The Anthropocene Counter-Factual,” in Anthropocene Feminisms, ed. Richard Grusin (University of Minnesota Press, 2017), 1–20.

27. Kathryn Yussoff, A Billion Black Anthropocenes or None (University of Minnesota Press, 2019), xiii.

28. C.P. Krishnapriya, “Labour: Workers of the World … Relax!”

29. Бакалавр медицины, бакалавр хирургии или на латыни: Medicinae Baccalaureus Baccalaureus Chirurgiae.