Публикуемое здесь в переводе украинской поэтессы Анны Грувер эссе польской феминистки Ирены Кшивицкой написано в 1932 году и открывает серию архивных публикаций, связанных с феминистской мыслью и литературой 20-30-х годов XX века. Многие тезисы этого текста перекликаются с радикальным феминизмом 70-х годов, в некоторых моментах не избегают и эссенциализации мужской и женской «природы». Однако для своего времени этот текст был более чем политически смелым и утопическим. Язык Кшивицкой — страстный, острый, провокативный. «Сумерки мужской цивилизации» можно считать одним из самых интересных литературных и политических документов истории польского феминизма.

Галина Рымбу

Ирена Кшивицка (1899 — 1994) — одна из важнейших представительниц польского феминизма и литературы межвоенного периода, писательница, публицистка, переводчица. Родилась в Сибири, в Енисейске, куда из Польши сослали ее семью — еврейских интеллигентов левых взглядов, деятелей PPS (Польской социалистической партии). Свое первое эссе опубликовала еще будучи студенткой факультета полонистики Варшавского университета.

С двадцатых годов XX века Ирена Кшивицка боролась за эмансипацию, право на сексуальное образование и полигамию, добивалась легализации абортов, потому многие ее высказывания не теряют актуальности и в настоящее время — время Черного протеста. Переведенный нами текст диалогичен, и этот диалог Ирена Кшивицка оставляет незавершенным: «Дайте знать, когда мы сможем понять друг друга». И вопрос, сколько лет потребуется женщинам для осознания собственного положения и дальнейших действий, звучит из 1932 года, но остается открытым даже теперь.

Тексты межвоенного периода в некотором роде оказались погребенными заживо под грузом осмысления войны. Возвращение к этим текстам, вдумчивое интерпретирование необходимо для осознания выстраиваемой сегодня политической и социальной парадигмы. Даже спустя столетие, когда ирония многих устаревших тезисов уже не так очевидна и может показаться наивной, текст Кшивицкой не утратил свойства обращать читательницу в собеседницу, провокационно приглашая вступить в дискуссию.

Название могло быть переведено на русский как «Закат мужской цивилизации», напоминая о Шпенглере. Но «сумерки» (эта полутьма перед наступлением ночи и забвения), отсылающие к Вагнеру и Ницше перед Второй мировой войной, предоставляют неограниченное пространство для интерпретаций.

Анна Грувер

СУМЕРКИ МУЖСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Процесс насильственного переустройства мира происходит на наших глазах. Мы живем во времена перманентной революции, которая совершается под самыми реакционными на первый взгляд лозунгами. Те или иные призывы идут своей дорогой, а органические изменения и потрясения — своей. Длится борьба с давними понятиями, давней моралью; прежние обычаи абсолютно преображаются, изменяется отношение к браку и любви, к детям и воспитанию, изменяется savoir vivre [фр. хорошие манеры, букв. «знание жизни» — прим. переводчика] и тип жизни самых заурядных людей. Что же кроется в глубине всех этих изменений, что является их сущностью? Не женщина ли? Не изменение ли ее роли в обществе? Это один из крупнейших переворотов, известных человечеству. Странное стечение обстоятельств: женщина, которая была и является опорой религии, становится главным инициатором уничтожения засилья моральных понятий, происходящих из христианской этики. Встряска, которой подверглись эти понятия, не обязательно связана с общественным или политическим переворотом, пускай даже совершается в самых буржуазных и реакционных странах. Женщина добилась работы, женщина добьется денег и власти, и мир должен изменить свое обличье. До сих пор мужская цивилизация претерпевала разные преображения, создавала города и села, впадала в экзальтацию и убивала ради религии, испытывала одни формы угнетения и вводила другие, разлагалась и крепла в своей силе; и только в одном оставалась неизменна: половину человечества — женщин — она держала в рабстве. Отстраняла от деятельности, сознательно отупляла, связывала физически и морально жизненными условиями, идеологией детства, девственности, верности, послушания мужчине.

Французская революция создала в результате темную, тесную, ограниченную мораль, едва дышащую в оковах традиционной этики. Иссяк феодализм, родился капитализм, но на любви осталось терзающее человечество несводимое пятно мерзости и греха. Тысячи лет длился эффектный блеф, целью которого было формирование в женщинах определенного рода «комплекса неполноценности». Мораль, созданная мужчинами, обложила страхом греха, будто налогом, каждое любовное наслаждение, навязала женщине противоречащую природе моногамию, которую мужчины никогда не воспринимали всерьез. Мужская культура предусмотрительно заклеймила проститутку, но не усмотрела дефекта совести у выходящего от нее мужчины. Столетиями длилось издевательство над детьми, потому как совсем недавно мнимое воспитание было ничем иным, как брутальным актом безнаказанного насилия. Сами мужчины угодили в западню, предназначенную женщинам. Бедные маньяки, нежные жертвы своих же предрассудков отравили себе жизнь фетишем невинности невесты, отяготили собственную гордость ответственностью за чувства жены. Глупым воспитанием отвратили от себя детей. Самонадеянные слепцы!

Я несправедлива? На минуточку! О, это не отнимет много времени! Я говорю сейчас от имени тех, кто должен победить. Я репрезентирую силу. Если не качество, то количество: большинство нашего цивилизованного общества — женщины. Несправедлива? Кому об этом рассказывать? Мужчинам с опухолью принятой нормы, которая позволяет некоторым элегантным, интеллигентным господам осуществлять смертную казнь, возвращать жену при помощи полиции мужу, отправлять детей в исправительные учреждения и сбрасывать на самое дно доктора, спасшего отчаявшуюся женщину путем прерывания беременности. Пусть мир не рассчитывает на то, что мы позволим навязать себе мутные мужские понятия о чести. Никогда бы мы не стали решать наши споры, вспарывая друг другу животы.

Я не хочу быть справедливой, и у меня есть для того свои причины. Сладость устроить мужчине сцену заключается в том, чтобы выкрикнуть обо всех своих травмах и повергнуть его, прежде чем он заговорит. Что ж, теперь от имени всех женщин вершится процесс над всеми мужчинами. Достаточно долго восхищались мы очарованием их пола, притворялись глупее и трусливее, чем есть. Обескураженные брутальностью и примитивной кровожадностью построенного ими мира, мы предпочитали спрятаться в домашнем укрытии, внутренне образовываться, опередив время, и ждать будущего, готового к ценностям, которые мы несем.

Кажется, что эти времена уже настали. Мужская цивилизация, доведшая сама себя до абсурда, сделала все для самоуничтожения. Подобная маньяку-самоубийце, который выпил яд и повесился над рекой, приготовила себе с полной скрупулезностью и педантизмом все средства для гибели, показала немалую изобретательность в убийстве людей, большую фантазию в пытках, поразительную находчивость в организации этого зрелища. Пятнадцать лет назад провела генеральную репетицию, улучшила его, и вот…

А сейчас — стоп! Вернитесь в вашу Вальхаллу, глупые и ребяческие божки прежнего мира! Время закрыть вас там на ключ. Кто же спасал вас всегда, в какой бы бессмысленной, безвыходной ситуации вы бы ни оказались? К кому обращались вы за помощью, советом и поддержкой, когда вас подводила мнимая сила? Кто здравым смыслом побеждал массу ваших фанатичных глупостей? Не женщина ли?

Откуда уверенность, что таковой и будет современная жизнь? Увы, нет никакой уверенности. Но слишком неутешительно было бы не иметь хотя бы надежды. Однако эту надежду может поддерживать доверие, которое в настоящий момент заложено в воспитании детей. Так что, вне сомнений, женщины становятся единственной частью человечества, веками воспитываемой пацифистически. Они, эти вечные мирные жители, трезвые и лишенные возможности действовать, — свидетели войны. Вместе с тем им выпала наихудшая доля в участии, потому как в стократ хуже терять самых близких, чем погибать самому. Даже страшно вообразить, насколько обремененным должно быть подсознание мужчины. В каждом из них дремлет атавистический инстинкт убийства. В каждом из них с возрастом начинает пробуждаться другой инстинкт, известный естествоиспытателям и антропологам: инстинкт борьбы с молодыми самцами. Есть что-то очень природное в этих полчищах старых стратегов, дипломатов, мужчин, способных отправить на бойню молодых юношей. Как-то слишком легко им это удается. В самом деле, значительно лучше дело обстоит с подсознанием женщины. Какие инстинкты в ней дремлют? Прежде всего материнский и любовный, оба способствуют скорее поддержанию жизни, чем уничтожению. По сравнению с ними мужчины слишком отягощены наследственностью, чтобы их можно было надолго оставлять при власти. Их цивилизационная роль кончается. Зубами и когтями они вытянули мир на определенный культурный уровень. Они еще смогут думать, творить и любить (ситуация, которая больше всего им к лицу), но не успеют оглянуться, как правление перейдет в другие руки.

Все–таки необходимо признать, что женщины еще не нашли себя в новой ситуации, не успели ее понять. Даже не вполне осознали, что причина их личной трагедии — численное превосходство над мужчинами — должно стать одним из факторов их общественного преимущества. Самая крупная их амбиция — сравняться с мужчинами, уподобиться им. Через подражание обычно ищется собственная индивидуальность. Однако черт, которыми женщина похожа на мужчину, означающих изначальное равенство, столько же, сколько и черт особых, позволяющих обогнать властителей гибнущего мира.

Понимание своей обособленности и последствия этого вывода представляются вещью очень трудной. Женщины, привыкшие смотреть сквозь очки, которые на них насильно нацепили мужчины, беспомощно и ослепленно моргают. Привыкшие видеть мир в рамках определенных схем, свойственных мужскому мышлению, они вынуждены в каждой сфере совершать грандиозное творческое усилие самостоятельного взгляда. Тем временем их действительность отлична от мужской действительности, так как иным является их психофизический строй. Какова же эта действительность? На самом деле, неизвестно, потому что до сих пор женщины не умели еще ее очертить, проанализировать, синтезировать. Как до Уистлера англичане не видели лондонского тумана, так до сих пор женщины не видят себя. Чересчур сильна была мужская суггестия. Задача искусства и особенно литературы — показать облик женщины. Несмотря на то, что женщины и раньше часто брались за перо, женская литература еще абсолютно нами не охвачена и открыта для написания. Чувствуется однако влияние женщины на преображения, которым сейчас начинает подвергаться семья: забота о рациональном и гигиеническом воспитании ребенка, регуляция рождаемости, уменьшение зависти и вероломства, переворот в сексуальной этике, и одновременно с этим изменение обличия проституции. Кто бы сомневался, что это деятельность женщины, ведь это ее пространство, сфера ее жизни. Чувствуется грядущее сопротивление мужскому миру: рождается нежелание мучений и осложнений жизни, сопротивление искривлению характеров и извращению природных импульсов, сопротивление обезображиванию любви.

А теперь — внимание! Поворот! Минутку! Остановимся, подумаем. Права ли я? Имеет ли основания даже такой шутливый феминизм, как мой? Так ли все обстоит, как мне минуту назад казалось, или возможно, что это тоже скорее пожелания на будущее? А может это попросту женское кокетство? Да, признаю, хочу кокетства — как кокетничают дети, хочу от всего сердца им внушить, что я умна, знаю, что делаю, и могу сделать многое. Потому как пока еще это период возникновения — не более того. Еще очень далеко до того, как мы сможем скоординировать наши жесты, до сознательной мысли. Множество новых женщин уже действуют и говорят, но за еще большее количество женщин действуют и говорят некоторые дальновидные мужчины. Огромная масса женщин либо еще ничего не видит, либо смотрит перед собой замутненным зрением новорожденного, либо в лучшем случае теряется и молчит.

Мне бы так хотелось быть хорошего мнения о женщинах! Они способны, они имеют здоровую волю к жизни. Что ж, если они все еще такие невзрослые и такие боязливые, такие медлительные и такие послушные — когда это кончится? Через десять лет? Через двадцать? Дайте знать, когда мы сможем понять друг друга.

Первоисточник: “Wiadomości Literackie”, 1932, nr 54, s. 15