Оригинал эссе был опубликован в газете Libération 20 апреля 2019 года.

Перевод с английского Дмитрия Виленского, редакторы Елена Костылева, Никита Сунгатов.

Ответ Поля Б. Пресьядо на Нотр-Дам в огне

«ЭТО КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ, — как-то сказал мне художник Алехандро Ходоровски. — Астрономическая технология, созданная, чтобы измерять силу света и тьмы. Архитектурная машина, сделанная, чтобы взлетать, созданная для полета, для того, чтобы забрать наши души и наши мечты с Земли». Он говорил о Нотр-Дам. Глядя на собор с тыла, Ходоровски сравнил каменные опоры со ступенями, которые отсоединяются от ракеты, когда она взлетает. Мне было трудно понять тогда его мысль. Но внезапно мы оказались там, вместе с сотнями других, на мосту Архиепархии, когда остров Сите как будто превратился в мыс Канаверал и, потеряв дар речи, наблюдали, как — используя свои деревянные балки как двигатель внутреннего сгорания — взлетает ракета Нотр-Дам: La flèche (шпиль) дематериализовался, став силовой установкой, трубой, через которую последние остатки человеческой души выбрасывало во внешнюю атмосферу. И вскоре после запуска шпиль рухнул наземь, как «Челленджер», который вернулся на Землю всего спустя семьдесят три секунды после взлета.

Пока собор мутировал в сплав свинца и дерева, изображение мгновенно размножилось по тысячам экранов. Две башни Нотр-Дама трансформировались в средневековые версии Башен-близнецов, а сам собор — в новый всемирный торговый центр Девы Марии или Квин Мэри. Они говорили, что европейская цивилизация пожрана огнем, что крестовые походы достигли сердца Королевства. Толпы христиан на парижских улицах становились на колени и смотрели на красное излучение, встающее перед ними — преображение тела Девы. «Мать Христа» горела, как горел куст перед Моисеем в пустыне, чтобы восстановить утраченную веру Европы. Сам Благословенный твиттил одной рукой и перебирал четки другой. Они говорили, что искра, из которой разгорелось пламя, зажглась в мае 1968 года. Некоторые встали на колени и пели «Bring Flowers of the Rarest»*. Другие, напротив, говорили, что огонь был божественным наказанием, которое обрушилось на Церковь за то, что она все эти годы скрывала сотни тысяч случаев сексуального насилия. Говорили, что это была сама Дева, горячая, как бикфордов шнур, что она сыта по горло тем, как Церковь насилует ее, что она предстала ебаным Сатаной в виде пламени, и что ей это понравилось. Были и те, кто воспринял падение шпиля как критику духовного фаллоцентризма. Они утверждали, что шпиль был раскаленным фаллоимитатором, входящим в анус Церкви. Одни увидели Деву в пламени и пожарных, эякулирующих на ее тело. Верующие крестились и снимали селфи на фоне горящего собора. Некоторые, фотографируя горящий собор, видели в нем плотное свечение, идентичное сиянию черной дыры. Другие говорили, что это Око Саурона. Самые же верующие утверждали, что Нотр-Дам сам захотел предстать миру в этом раскаленном желтом жилете.

Огонь все еще горел под кипящим дождем твитов, а церковные и политические силы устремились писать комментарии по поводу этого барбекю. Архиепископ Парижа провозгласил, что сегодня горел дом каждого. До этого мы не знали, что Нотр-Дам является «домом каждого», так как каждую ночь на улицах спят тысячи бездомных, и из города постоянно высылают беженцев. Мы думали, что это дом Opus Dei и туризма. Депутаты единогласно заявляли, что собор был самым посещаемым местом в Париже, и что жемчужина в короне европейской туристической индустрии превратилась в шлак. А потом, как в real-life опере, появился глава правительства, освобожденный от бремени обсуждения жалких результатов его «Большого дебата». Жаль, что глава государства не умеет петь так же хорошо, как его приверженцы, поскольку его слова звучали как национальный католический гимн. Там, перед все еще горевшим собором, он сказал: «Мы восстановим его».

Пожар за его головой был настолько сильным, что его прическа чуть не обуглилась. Еще до того, как собор потушили, президент уже обратился с призывом о помощи к международному сообществу и предложил налоговые льготы для всех богачей-жертвователей. Восстановление Нотр-Дам стало лучшей из политических мер, объявленных нашим молодым королем, его первым действительно сближающим патриотическим достижением. Евро стекались, как паломники или иррегулярные войска, чтобы восстановить тело матери: еще не остыло пепелище, как государственная казна пополнилась на 850 миллионов евро. Любого из этих пожертвований было бы достаточно, чтобы создать убежище для всех бездомных Парижа или построить целый город для беженцев в джунглях Кале. Любое из этих пожертвований могло бы остановить кошмар с беженцами в Средиземном море или положить конец выжиманию последних соков из рабочего класса. Но нет, президент говорит, что важнее восстанавливать Нотр-Дам, лучше всего в течение пяти лет (со спринтерской скоростью); и что лучше, чтобы это сделали не местные ремесленники, и что стоит обратиться к международной общественности, чтобы пришли знаменитые архитектурные корпорации, и чтобы они сделали из этих евро сверкающий финансовый костер.

На рассвете собор, все еще курившийся, был красивее, чем когда-либо. Открытый неф, полный пепла, стал памятником иконоборческой истории культуры Запада. Произведение искусства не является произведением искусства, если оно не может быть уничтоженным и, следовательно, жить в воображении и представлении, если оно не может существовать в нематериальном музее тоски и желания, если его утрата не заслуживает сильного горя. Почему те, кто кричит о реконструкции, не могут оставить нам даже секунды на траур? Разрушители планеты и уничтожители жизни, мы предпочитаем обустраиваться на своих собственных экологических руинах. Вот почему мы боимся смотреть на разоренный Нотр-Дам. Против этого Фронта Строителей необходимо создать Фронт Защищающих Нотр-Дам Руин.

Давайте не будем восстанавливать Нотр-Дам. Давайте почтим сгоревшее дерево и почерневшие камни. Давайте сделаем из его руин панк-памятник, последний в мире, который обречен, и первый памятник того мира, который начинается.

Богоматерь богатых, молись за нас. Богоматерь изнасилованных, молись за нас. Богоматерь Антропоцена, молись за нас. Богоматерь капитализма, молись за нас. Богоматерь патриархата, молись за нас. Богоматерь туризма, молись за нас. Богоматерь налогового мошенничества, молись за нас. Богоматерь политической коррупции, молись за нас. Богоматерь экологической катастрофы, молись за нас.

*Bring Flowers of the Rarest, «Несите редчайшие цветы» — католический гимн, известный также как «Прекраснейшей» — Примеч. пер.