Обычное представление о культуре в ландшафте — свалка артефактов, зданий, сооружений, а все остальное — фон или помойка. И это в целом правильно, но культурный ландшафт представляет собой нечто целое, это земное тело культуры. У культуры есть и неземное тело, она представлена в виде совокупности текстов, которые представляют собой знаково-смысловую оболочку.

Кто из вас вообще употребляет в своих текстах, в своей речи слово ландшафт?[1] Кто из вас употребляет его в буквальном смысле? Я постараюсь систематизировать ваши представления.

Для чтения культурного ландшафта необходима упорядоченная совокупность знаков и движения. Мы либо прогоняем текст по экрану, либо перелистываем страницы и движутся наши глаза. Чтение культурного ландшафта — движение по ландшафту. Это расширение понятия чтение. Массовое представление о культурном ландшафте — набор отдельных предметов на безразличном фоне. Много раз, когда я смотрел в окно, мне говорили: ну что вы смотрите, там ничего нет. Это «ничего» и есть культурный ландшафт. Для обычного человека есть отдельные места, которые ему интересны и важны. Для профессионала все места интересны и важны.

Здесь будет метафора. Междисциплинарное и межпоколенческое общение — это общение через метафоры. Это ковёр. Для ковра характерна целостность рисунка, закономерность. В ковре разноцветным элементам и линиям соответствуют разные элементы ландшафта — дороги, реки, города, живописные ландшафты…. При этом для ковра существенно, что нет отдельных красот и безразличного фона. Обычное противопоставление фона и объекта здесь не работает. Ковёр и ландшафт — целостное произведение. Ландшафт — единство природных и культурных компонентов в разных пропорциях. Сейчас мы наблюдаем противоречиво-конфликтное сочетание компонентов. Но оно, тем не менее, является закономерным в том смысле, что может быть найдено объяснение. Само понятие культурного ландшафта является неоценочным.

Существуют два основных представления о структуре ландшафта. Борис Родоман любит представление о лоскутном одеяле ландшафта, имея в виду, что в ландшафте представлены разные типы местностей. Лес, городская застройка, водоемы, сельскохозяйственные земли, военные территории… Таким образом, культурный ландшафт — это чередование разных видов угодий, соседство разнотипных однородных районов, в пределах которых природная основа и человеческая деятельность мало меняются. На этот рисунок еще накладывались реки, которые служили транспортными магистралями.

Если, как говорил Мандельштам, говорить опущенными звеньями, и сразу поговорить о современности, то это у нас города и дороги. На этот сетевой каркас нанизана вся остальная деятельность, ландшафт имеет сетевую форму.

Сейчас уже нет паровозов, поэтому выражение «в зоне слышимости паровозного гудка» остается метафорой. Зона паровозного гудка — 7 км. В такой зоне живет 95% населения России. Население притянулось к сетям. Если вспомнить, что еще остаются сохранные природные массивы, то они вынужденно тоже принимают форму сети. Вот у нас здесь уже две разных сети: сеть антропогенная и сеть природная. Взаимопронизывающие сети, не соседствующие ареалы, а несколько разных сетей. Есть и сети утилитарной деятельности, маршруты, связанные с заработком, денежные, статусные, какие-то еще; есть сети, связанные с презентацией культурных статусов, когда люди посещают клубы, театры. Есть сети символических объектов, это третья модель поведения. В церковь одеваются не так, как в театр. Есть чистая рекреация, походного типа или культурного, много-много. Современное пространство — пульсирующие сети.

Для ландшафта нет строгих законов как для объектов физики. Для него есть регулятивные принципы. Первый — функциональное соответствие. Одной и той же природной основе соответствует однотипный способ использования ресурсов. Но уже в 20-х годах прошлого века, переехавший в США из Германии Карл Зауэр, географ, установил, что разные этнические группы в абсолютно однородном природном ландшафте делают разное: кто-то ведет зерновое хозяйство, кто-то разбивает виноградники, кто-то пасет скот. То есть правило действует в условиях одной культуры. В разных культурах одни и те же участки будут использованы по-разному.

Предположим, у нас есть однородный массив, но в эту картину кроме однородности, вносим крупный город со всеми его нуждами и потребностями. И тогда понятно, что судьба этого однородного массива зависит от близости к городу, потому что часть, ближайшая к городу, будет преобразована. Здесь будет вестись сельское хозяйство, или как сейчас логистические-складское хозяйство, построят крупный аэропорт. Это называется «позиционный принцип» — зависимость свойств, особенностей, функций места от его пространственного положения. Выражение «позиционный принцип» принадлежит Родоману.

Следующий принцип — «обязывающего соседства». Когда мы имеем дело с двумя различными ареалами, то у нас есть два варианта взаимодействий. Вариант первый — продуктивное соседство, когда образуется некая синтетическая зона, соединяющая в себе все лучшее, что есть в зонах. Например, русская усадебная культура была пригородной. Русская дворянская литература в этом смысле является литературой не городской, а литературой пригорода. Это пример креативной переходной зоны. Еще один пример, не уверен, что для вашего поколения он будет понятен, в СССР существовал походный туризм, это когда люди уходили из большого мира с некоторой долей эскапизма, его основная форма была пригородная. И там появилась субкультура бардовской песни, потом бардовского театра. Это было тоже продуктивное взаимодействие, нужна была природная среда как источник вдохновения. Но бывает соседство абсолютно непродуктивное, которое ведет к разрушению. Природный пример — извержение вулкана, когда лава уничтожает стоящий рядом лес. Другой пример — трофейные территории. Например, Калининградская область, ландшафт Восточной Пруссии: зрелый, полноценный, хозяйственно-продуктивный ландшафт превращен в руины, а новый культурный ландшафт вообще не был создан.

Статусная детерминация — любое место в ландшафте зависит и от своего культурного, и в частности, государственного статуса. Долго был процветающий город Великий Устюг, который начал впадать в упадок еще до революции, а в советское время попытки создать там большой туризм ни к чему не приводили: он далеко. Но Великий Устюг стал местообитанием Деда Мороза, получил такой культурный статус. В результате — огромный поток туристов. Второй пример — почему Москва такая богатая, Россия такая бедная? Москва живёт на статусную ренту. Сам статус столицы огромной централизованной империи позволяет ей получать огромные финансовые ресурсы.

Такое представление позволяет видеть, понимать, проектировать, создавать пространство как сплошное, связанное, закономерное.

Теперь переходим к культуре. Нормативная и ненормативная презентация культуры. Ну, скажем, музей, в отличие от помойки — нормативная презентация культуры. Мы находимся в музее «Гараж». Эта культура, какой она хочет предстать и какой она себе хочет казаться. Все это проходит определённую рефлексию, рефлексию эпохи, моды, художественную, эстетическую. Меняются культурные стили, но это касается очень небольшой территории, очень небольшого числа объектов. Нормативные представления о культуре, по которым человечество судит о своей и о чужой культуре, наверное одна миллионная часть Земли. А остальное что? Остальное — ненормативная презентация, культура, которая выступает в ландшафт «просто так». Обычный ландшафт является документом культуры, который не прошёл культурную цензуру.

Я не могу перестать думать про вашу концепцию продуктивного соседства. Есть вопрос к ней, особенно применительно к Калининградской области. Вы считаете это соседство продуктивным или непродуктивным?[2]

Непродуктивным.

А почему? С какой точки зрения оно непродуктивное?

Я рассматриваю с точки зрения всего ландшафта. Сельское хозяйство просто разрушено, была зона закрытого дренажа. Во-вторых, этот культурный ландшафт обладает большим потенциалом в силу очень яркого университета, в котором работал не только Кант, но и другие умы. В-третьих, некогда единый ландшафт стал представляться коллажем — был Калининградский государственный университет имени Иммануила Канта. Это сочетание руин, с которыми ничего не делают, с очень не вписанным в ландшафт новым советским обустройством. Для ландшафта важна согласованность разных компонентов, природного и культурного, тогда это было достигнуто, а сейчас нет.

Используется ли в каком-то контексте в географии термин пейзаж? Не как синоним ландшафта, а в другом значении. Вот вы описываете значение французского слова «пейзаж» как синоним ландшафта или нечто другое?

Выдающийся российский географ Вениамин Петрович Семёнов-Тян-Шанский вместо термина ландшафт применял термин пейзаж. Сейчас произошло различение этих категорий, они не являются синонимами. Пейзаж это визуальный аспект ландшафта, куда входят не только образы ландшафта, но и образы того, что ландшафтом не является, например, небесные тела. В обыденном словоупотреблении они смешиваются. В основе интуиции ландшафта, я полагаю, лежит всё-таки пейзаж, хотя с другой стороны, некоторые частные акцентуации — это акцентуации звуков и запахов.

Вы упоминали, что путешествие является перемещением сразу в трёх пространствах: ландшафтно-территориальном, личностном и в пространстве знаний. С Вашей точки зрения, как найти баланс, чтобы одна оптика не доминировала?

Надо развивать все три способности, способность к переживанию различий места как правило есть, надо просто долго учиться. Здесь ещё важно, чтобы личное восприятие не переходила в личный произвол.

Мы обсуждаем три вопроса. Мы говорили, что можно узнать что-то о культуре по ландшафту, то есть предположили, что культура видима в ландшафте. Так что же видимо, а что не видимо? Что вы видите наблюдая ландшафт?

Невидимы ли предпосылки для формирования того, что мы видим?

Я бы сказал, что предпосылки невидимы, но реконструируемы.

— Мы можем видеть какое-то место какое является местом силы, или просто место имеющие культурный контекст для людей населяющих это пространство, и мы не можем его видеть, но мы можем оценивать этот объект в пространстве.

— Но вы можете заметить, что местные жители как-то по особому относятся к этому объекту.

— Но мы можем также заметить в целом отношение к ландшафту. Путешествуя много раз по северо-западу России и пересекая границы, выразителен контраст между российским Иван-городом и эстонский Нарвой, и мы видим насколько в разных национальных системах развиты различные отношения к ландшафту. Такого рода контрасты не сразу бросаются в глаза, то есть нам нужно сразу считать общее отношение к пространству той или иной культуры.

— Мне кажется намного более видимо и наблюдаемо, то в зависимости от того с какими знаниями мы пришли в эту точку, потому что, перспектива взгляда расширяется в зависимости от того подготовленный ли ты пришел конкретно к этому объекту или вот тебя сбросили с воздуха, и ты не знаешь, начинаешь ориентироваться с нуля. Плюс еще, можешь ли ты воспользоваться какими-то дополнительными девайсами для того, чтобы расширить свой оптику.

Дополнительные знания могут расширить, а могут сузить представление.

Возвращаясь к вопросу о видимом и невидимом, мне кажется можно увидеть тип хозяйствования и уровень благосостояния?

Безусловно. А как вы увидите уровень благосостояния?

Дома, машины, и отношение тоже в некоторой степени к пространству.

Прекрасно. Я надеюсь вам показать на маршруте забор, который выдерживает артиллерийский обстрел, потому что, он строился из бетонных блоков толщиной в метр.

Как раз высота забора свидетельствует о публичном и приватном и уже о таких довольно тонких культурных настройках.

Так, новый сюжет: приватное и публичное!

— Мы ведь также можем проследить такие аспекты как качество почвы или количество мусора. То есть, это важные вещи с точки зрения жизнеспособности.

— Я хотела добавить, что мы видим то, что нам показывают. То есть, на пример, когда мы приезжаем в новую местность, и сталкиваемся с людьми проживающими в этой местности, начинаешь с ними общаться, они показывают не только места, но и какие-то определенные практики, как народный перформанс.

Да, важное наблюдение. С одной стороны, очень важно попасть в такую эстафету, когда тебя начинают передавать от человека к другому, это решает некоторые бытовые проблемы. С другой стороны, ты можешь оказаться в клишированном представлении. Но есть очаровательный способ из этого выбраться: нужно показать жителям то, что они еще не знают в своем месте.

— Еще видна плотность населения, как близко люди живут к друг другу, и какие показатели как например, забор, еще дают понять о социальных отношениях среди людей. Есть места где люди живут далеко от друг друга, другие места, где люди наоборот не против жить плотно, у друг друга на голове.

— К невидимому также можно отнести границы субъектов федерации.

Нет, вы ошибаетесь, их можно видеть, не потому, что они обозначены, но они выражены в ландшафте.

— Еще наверное уровень технологического развития культур, например, ветряки, такого рода структур мы еще не упоминали.

— А еще, применительно к вот этим земным наделам, у разных стран есть разный рисунок с разными агрокультурами. Когда летишь над Узбекистаном, он каким-то совершенно необъяснимым образом связан с тем как на самом деле выглядит наследие этой культуры. Совершенно непонятным образом, даже эти цветовые гаммы полей похожи на узбекский фарфор и окрас. Например, над Германией земельные выделы они больше и очень квадратного размера, над Англией они очень красиво повторяют ландшафт, сдержанно. То есть, вот эти вот холмы, они начерчены как будто это какая-то керамика. Меня всегда интересовали эти закономерности, но я всегда ненадолго над этим задумывалась.

Но у Вас впереди еще пятьдесят лет работы, задумайтесь.

— Это акцентуация, оптика-перспектива. Когда я еду, из Мурманска в Киркенес, и вижу эти вот пространства, в моей голове возникают образы боев. Это место настолько сурово, что приглашает подумать в этом направлении.

— Но тогда возникает вопрос, этот потенциал, он видимый или невидимый?

Иными словами, мы видим в ландшафте реализованные возможности, вопрос, а видим ли мы нереализованные возможности? Я думаю что, видим. Более того, видно как эти нереализованные возможности трансформируют ландшафт бывает из поколения в поколения. Вот это вопрос в том что, индивидуальная оптика может отличаться и мы здесь вступаем в сферу того, что не является индивидуальным произволом, но после может им стать.

А почему именно видим, а не воображаем?

Никто не мешает вам проявить личное воображение, и понять, что чувствует человек, который детство провел в жилой деревне, а сейчас по ее улицам ходят медведи; это конкретный пример из Смоленской области, 350 км от Кремля. Конечно ситуация была бы печальной, если бы мы перешли на концепции групповых и индивидуальных видений и отказались бы от принципа согласованного чтения ландшафта. Но мы представляем, что в рамках национальной культуры есть согласованное представление о смыслах.

Возвращаясь к идее об идеальном ландшафте, то, что он видимый с пейзажем, слышимый с музыкой, то есть это категории все равно культурные.

Все категории культурные.

Да, получается, когда происходят узнавания, видишь пейзаж, значит это насмотренность на живопись, и все, что ты видишь, поэтому ландшафт у тебя соотноситься с пейзажем.

— Просто добавить по вопросу видимости и невидимости к контексту места обладающего каким-то мистическим содержанием, это же легко считываемая история через перформативные практики, которые люди совершают в определенном месте. Это какие-то рекламы культа, которые могут быть совершенно разными, например вознесение цветов или какие-то медитации.

Характерно, есть две категории. В каких местах появлялись, а в каких местах расцветали, некоторые монастыри просто угасали.

Сейчас перехожу к третьему вопросу. Какова российская современная культура и как она видна из ландшафта? Кончено вы можете сказать мол еще это видно без ландшафта. Попытайтесь отслоить это.

В современном, российском ландшафте есть определенная особенность у подмосковного, скажем, нэйминга. Можно собрать целую коллекцию всяких мест, в которых будет очень много говорить о культуре. Например, там зоомагазин “Зоозавр,” стоматология “Зубарики,” пивная “Ракам, да.” И вот просто читая текст в ландшафте можно многое понять. Конечно, надо владеть языком, слушать русское радио, и вот как раз русское радио становится видимым в подмосковном ландшафте. И жанр есть как культура.

У вас взгляд полного иностранца, как он въезжает.

— Вот эта легенда о том, что мы все одеваемся в серое, в принципе у нас такое все однообразное. И можно фотографировать российские города и деревни и они все будут одинаковые, мы не можем и понять где это находится, ведь у нас все одинаковые, бензоколонки, и все выглядит одинаково и плохо, и по функции не различимо. Сейчас уже мы живем в капиталистической эпохе и у нас появляются какие-то качественные вещи, и все пытаются как-то индивидуализироваться. Но при этом, это тоже можно назвать это стремлением к централизации, когда если вы видите вдруг появление каких-то качественных пространств, значит вы близки к Москве.

— Можно замечание по уровню современной, российской культуры, для меня это всегда интересно. Вот например дорожные туалеты, советского построя, я этого больше нигде не наблюдала, даже в какой-нибудь деревне в Камбодже, там есть возможность помыть руки. И вот когда ты там проезжаешь придорожные автозаправочные станции, не все оборудованны туалетом, и когда ты там заходишь и висит табличка «Туалета нет и не спрашивайте», и я спрашиваю женщину “Вы здесь работаете весь день, куда вы ходите?” Она отвечает, мол вот на березку. Вот эта береза, как точка маршрута, по запаху можно ориентироваться.

— Мне кажется, что российская, современная культура, она расслоена во времени и частично она поляризована не только в степени богатства, но еще и во времени, по ментальному времени, то есть люди которые живут в восемнадцатом веке, есть люди которые живут в девятнадцатом веке, те, что в двадцатом, двадцать первом и те кто вообще непонятно где. Возле Новосибирска, поселки где есть дома-сферы, умные дома, а рядом будет стоять дача, дача, а еще дальше будет огород куда люди будут приезжать капаться.

То есть вы хотите сказать, что российская культура во всех отношениях фрагментированна.

— Да, я бы сказал, что вот это вот сегрегация, которая сопровождается близким соседском контрастных зон, чего скажем американские города, там так не бывает. Ты принимаешь благополучие, либо перебираешься на другой конец города, а не прикупаешь десять соседних участков и не строишь четвертый гигантский забор.

— Я еще хочу продолжить про одну сферу, которая очень сильно влияет на культуру, существование так называемых ничейных мест, непонятная часть территории, которая никому не принадлежит. И этим местами никто не занимается и не следит за их благополучии. И я совершенно не согласна с идеей о существовании разного времени, потому что если даже человек живет без воды и в деревянном доме, но при этом у него скорее всего есть смартфон и интернет.

— А может ли в такой большой стране как Россия, вообще в таких пространствах быть не фрагментированный и не поляризованный ландшафт?

Хочу, чтобы все запомнили этот вопрос и думали. Это замечательная, ясная формулировка, все подумайте над ответом.

А поляризация означает опозиция? Противоположность?

Поляризация означает, что есть, фрагментаризация, дробление на части, и фрагменты имеют качественное измерение. И это переход между двумя полюсами. Например, между так называемой дикой природой и культурными центрами ландшафта. Или другая поляризация между московским Кремлем и находящимся в 200 км от него — деревне, в которой, нет электричества, но люди еще там живут. Это тоже поляризация, только другая.

— Мне кажется здесь важно поговорить о какой-то модульности пространства, и грубо говоря, мы выходим за город, и оказывается там природное пространство, и для нас это два разных модуля. Мы находимся у города, и мы находимся на речке. Вот, то есть, модульное пространство друг с другом в каком-то смысле, они спроектированы, но если бы другой регистр, который я обозначаю как модуляция, когда пространство принципиально однотипное, и может, находясь в городе, реконструировать там речку или, наконец, в лесу модулировать городское пространство. В этом смысле пространство, оно очень однотипное, и можно говорить о том, чтобы читать реку городским способом, и наоборот.

— Мне кажется, что в современной российской культуре очевидно влияние тюремной идеологии, то есть, например, высокие заборы, говорят о недоверии и желании поставить преграду между приватным и общественным. Смешение российско-имперской и тюремно-блатного, оно вылезает в самых неожиданных местах, начиная от архитектуры частных домов, и заканчивая рекламой.

— Заборы они же не для того, чтобы воспроизвести тюремные условия. Потому что, права нет, а есть только индивидульные способы существования, и это говорит о том как устроена политэкономия нашего пространства.

— Я вот продолжаю тему с забором. Я столкнулся в парковой зоной возле дома, с тем, что у дома разбили классическую площадку с тренажерами. А потом огородили четырех-метровым забором. Я пытался выяснить зачем, они сказали мол так красиво. И то есть, как-то, это заборы и решетки в стране некое эстетическое представление имеют.

— Я в силу возвратных преимуществ, знал людей которых помнили дореволюционное время, это советская традиция. Кладбища сельские и кладбища до революции огораживались от только скота.

Сегодня было высказанном очень много яркого и интересного, за это вам огромное спасибо, я получил хорошую реакцию.

Материал входит в серию публикаций по итогам образовательного проекта «Пространство и письмо: исследование антропоцена», который проходил в МСИ Гараж в июле 2019

Примечания

1 — мы сохраняем в материале особенности устной речи, ценя формирующийся при этом стиль и соответствующий характер текста

2- далее курсивом выделены высказывания слушателей на семинаре.