"Что сделал я с высокою судьбою,

О Боже мой, что сделал я с собою!"

(А. Тарковский)

Поэты — мастера жизни. Они создают свой мир, но через их мир, параллельный нашему, жизнь обнаруживает себя.(А Тарковский)

Из всего земного ширпотреба

Только дудку мне и принесли:

Мало взял я у земли для неба,

Больше взял у неба для земли.

Я не был слеп. Я видел все, что было,

Что стало с жизнью сверстников моих,

Что время подписью своей скрепило.

И пронесло у сонных глаз…

Человеку дается свобода выбора пути, дороги в жизни, возможность

деяний или бездействия. Тарковский это хорошо понимает:

От вседневного груза плечам

В эту пору дается свобода,

В эту пору даются вещам

Бессловесные души людские,

И слепые, немые, глухие

Разбредутся по этажам…

Поэт обращается к судьбе и пишет:

 — Моя судьба, моя судьба?

Стихотворение начинается со строк: «И страшно умереть и жаль оставить всю шушеру пленительную эту».

Ведь уход человека должен оставлять память о нем. Умерший должен оставаться живым хотя бы в воспоминаниях. Страх «забытой» смерти и отсутствие веры в жизнь отразились в стихотворении, написанном в 1942 году:

Поэт полагает, что все, живущее на свете, имеет предел. Судьба «идет по следу», и «земной срок» каждого неизбежно подходит к концу. И человек ничего не может с этим поделать, кроме как смириться с приближением смерти и ее непредсказуемостью. Тарковский и сам пытается привыкнуть к этим мыслям:

Держа в руках часы и календарь,

Я в будущее втянут, как Россия,

И прошлое кляну, как нищий царь…

В стихотворении «Дерево Жанны» Тарковский сравнивает душу с Жанной д’Арк. Здесь поэт рассуждает о творчестве и наследии души, «круговой поруке» мира:

Поэт глашатай и пророк, он видит суть явлений в мире, все понимает, признает какой- то сверху данной силой…

Он видит души и людской порок, страдания, грехи земные.

В стихах его есть скрытая мольба,есть покаяние живое за смертных, близких, за себя.

В последний раз ты говоришь о страсти

Беспомощней, суровее и суше

Я духом стал под бременем несчастий.

Не страсть, а скорбь терзает наши души

От вседневного груза плечам

В эту пору дается свобода,

В эту пору даются вещам

Бессловесные души людские,

И слепые, немые, глухие

Разбредутся по этажам

Тарковский сожалеет о том, что при жизни поэт не пишет о себе.

Когда мы умираем,

Оказывается, что ни полслова

Не написали о себе самих,

И то, что прежде нам казалось нами,

Идет по кругу

Спокойно, отчужденно, вне сравнений,

И нас уже в себе не заключает…

Тарковского привлекал Словарь царя Давида, — наполненный священным смыслом язык. Слово — не символ, а живой образ. Оно оживает, присутствие судьбы в каждом слове делает его животворящим. Ю. Халфин писал: «Слово должно стать плотью, чтобы противостоять насилию над человеческим духом. Чтобы, причастившись, человек вбирал его силу» . Слово — начало и основа всего. «В начале было Слово И Слово стало плотию» , — можно прочитать в Евангелие от Иоанна. «Русский язык стал именно звучащей и говорящей плотью» ,-писал О. Мандельштам. Рождение Слова в понимании Тарковского — мука:

Гнусь, как язь, в руках у рыболова,

Когда я перевоплощаюсь в слово…

Поэт страдает от бездушия ценителей искусства, безразличия толпы, непризнания его творчества:

Искусство жалкое ценя,

И в яму, как на зверя в клетке,

Смотрели сверху на меня

Я смутно жил, но во спасенье

Души, изнывшей в полусне,

Что деньги мне…

В последний раз ты говоришь о страсти

Беспомощней, суровее и суше

Я духом стал под бременем несчастий.

Не страсть, а скорбь терзает наши души.