Я знаком с немалым числом музыкантов, и глядя на их труды, могу уверенно сказать: музыка не нужна сегодня никому, кроме тех, кто её играет. Играют музыку сегодня для себя. Её сочинение превратилось в род хобби и мало чем отличается от создания спичечных замков или путешествий по неизведанным местам.

Музыку среди этих хобби выделяет доставшийся в наследство авторитет. Раньше, если ты играл на сцене, ты творил образ времени. Ты говорил от имени поколения, рождал субкультуры и дискурсы, был властителем дум. Музыка без сомнения была самым актуальным искусством во второй половине XX века. На её языке говорило само время.

Сегодня же сочинение музыки куда менее важно, чем умение производить графический контент. Чтобы взглянуть на картинку нужно менее секунды, а чтобы воспринять музыкальное произведение нужно столько, сколько оно звучит. В эпоху дефицита внимания это делает её неконкурентноспособной.

Становление музыки поколенческим маркером XX века я бы объяснил простейшей причиной: развитием технологий, а именно, появлением персонального аудио. «Мы то, что мы едим» и коллекции альбомов стали удобным способом репрезентации, когда не было ничего проще, чем отделить себя от поколения отцов обозначением того, что ты слушал. И не только от отцов, но и от ребят из соседнего района.

Однако нулевые — это уже появление персональных мультимедиа, воплощённых в компьютерах. Расширившийся инструментарий самоаттрибуции, попутно убив мейнстрим, породил ризому субкультур, делимых принадлежностью к фэндомам (поттероманы, брони), образу жизни (битарды, хикки, двачеры, дотеры), и даже к более традиционным, как думают их адепты, вещам — будь то религии или спорту. И между человеком, искренне верящим в бога, и фанатом Adventure Time нет никакой разницы: каждый угорает по своей теме.

Актуальность музыки убил приход персональных компьютеров, смещение перцепции в зрительную область и современные скорости потребления контента.

Но процессы, убившие её значение, поменяли и её саму. Демократизация музыкальных инструментов (Fruity Loops, дешёвые аудиокарты Sound Blaster) позволили делать качественный музыкальный контент широкому кругу людей, что сделало этот товар слишком распространённым, слишком дешёвым. И слишком простым. Когда инструменты были дефицитом, музыкой занимались те, кто считал необходимым развивать свой талант, работать над персональным высказыванием, кому это было нужнее. На сцене соревновались идеи и мастерство. С распространением цифровых комбайнов создание музыки стало родом дизайна, что лучше всего характеризует её уже в настоящем десятилетии.

Десятые — это широкополосный Интернет дома и на смартфоне. Это новые парадигмы восприятия и потребления дигитального продукта, отражённые в бесконечном стриминге и бесконечных же лентах прокрутки, где графический контент занял центральное место. Даже видео в Вайне и Инстаграме подстраивается под формат коротких анимированных гифок, поскольку ключевым фактором всего является время.

Музыка десятых конструируется как саунд-дизайн, и генетические связи между совершенно разными жанрами этой поры не должны удивлять. Главным продуктом анонимных и недолговечных продюсерских проектов этого времени является саунд. Никаких музыкальных идей, в отличие от продюсерских, в этой музыке не содержится. В условиях больших скоростей времени на сочинение чего-то музыкального, как и на способность это оценить, просто нет. Зато крайне важным становится фактор новизны. Вот почему музыка десятых это огромная россыпь сложных постмодернистских жанров, являющихся идеальным звуковым конструктором на основе абсолютного треша. Как вейпорвейв, воспроизводящий мечтательную и ностальгическую «музыку для моллов» середины 90-х, или чиллвейв, он же гипнагоджик-поп, делающий то же самое, но уже по отношению к заставкам сериалов и рекламе 80-х, а потому прочно связанный с VHS-эстетикой.

Дефицит времени это дефицит внимания. Музыка вытесняется на задний план и становится компаньоном повседневного делания. Теперь её способность мотивировать или успокаивать куда важнее, чем содержание музыкального текста.

Музыка больше не востребована в качестве инструмента познания. Её задача — влиять на эмоциональный фон.

Перестав быть целостной, самостоятельной культурой, она входит в симбиоз и уже тогда рождает актуальные явления. Жанры десятых не имеют никакого смысла без мощнейшей виртуальной субкультуры, построенной на симбиозе музыки и дженерейтив-арта. Да и согласитесь: представить музыкальный пост без картинки-для-привлечения-внимания просто невозможно.

Виртуальная субкультура обязательно находит выход на поверхность, и тогда музыка становится объединяющим фактором для разнообразных тусовок, как для тех тинейджеров, что посещают костюмированные рейвы с витч-хаусом, казалось бы, утратившим актуальность годы назад. Однако на поверку атмосферная и визуальная составляющая («движ») для них куда важнее звука.

Так что «просто музицирование», демонстрация своего мастерства или каких-то идей — неинтересно никому. Не ищите актуального месседжа в музыке: его там нет. Времена пророков от микрофонов и гитар прошли безвозвратно.

Но любопытно, что скоротечность жизни любого веб-контента, не позволяющая претендовать на что-то серьёзное, не поменяла способность музыки атрибутировать время. Хотя время лишило её звания самого актуального жанра, она по-прежнему отлично делит его на поколения и эпохи. И, как говорится, «у каждого поколения свой рокенролл» — подразумевая, что у следующего будет уже «свой» — панк, нью-вейв, шугейз, техно, хип-хоп, витч-хаус — и так далее.