Среди всех источников по истории России Раннего Нового времени есть один, о котором редко упоминают в учебниках и энциклопедиях или рассказывают на университетских парах. Это небольшая записная книжка английского путешественника в Московию в 1618 — 1620 г. Ричарда Джемса, составившего один из самых ранних известных нам русско-английских словарей.

Кто такой этот Джемс? Процитирую исследователей:

«Биографических сведений о Р. Джемсе сохранилось немного. Р. Джемс родился в 1592 году в Ньюпорте. После окончания Оксфордского Университета в 1614 году он был избран преподавателем, а затем принял сан священника (1615 г.). К этому времени Р. Джемс успел составить англо-саксонский и саксонско-латинский словари, побывал в Уэльсе, Шотландии, на Оркнейских и Шетландских островах и в Гренландии. В 1618 — 1620 гг. Р. Джемс принял участие в посольстве английского короля Иакова I к царю Михаилу Федоровичу. Современники Р. Джемса сообщали, что он знал немецкий, голландский, французский и испанский языки, не говоря уже о том, что он был квалифицированным знатоком латинского и греческого. Известно также, что еще до приезда в Россию он познакомился с русским языком и письмом, что, очевидно, и послужило основанием для включения его в состав английского посольства».

Вместе с посольством Джемс приехал в Архангельск 16 июля 1618 года, откуда через Вологду англичане отбыли в Москву. 16 марта 1619 г. они были приняты царем, 15 июля состоялась прощальная аудиенция, и 20 августа путь лежал уже обратно из Москвы в Архангельск. Однако, когда посольство прибыло туда, навигация уже закончилась, так что Ричард Джемс остался в Архангельске и провел тут зиму 1619 — 1620 гг., а весной уплыл на родину. Все свои наблюдения Р. Джемс вносил в свой дневник. По возвращении из России Р. Джемс прославился в Англии как археолог, филолог, критик и поэт. Умер он в 1638 году.

Рукописи-тетради Джемса обнаружили в 1840-х годах в Бодлеевой библиотеке в Оксфорде, причем среди них значились: шесть лиро-эпических русских песен, русско-английский словарь-дневник и большое описание путешествия в Россию (5 тетрадей). К сожалению, описание было кем-то похищено из библиотеки между 1676 и 1867 годами, что открылось только несколько лет спустя при составлении нового каталога. Так что где-то на свете лежит очень любопытный и мало кем виденный источник!

Исследователей, конечно же, сразу заинтересовали собранные старательным англичанином песни: еще бы, это же уникальный фольклор времен Смутного времени! Вот, собственно, о чем на Руси (хотя скорее именно в Москве) пели:

Песня о весновой службе — вероятно, походная песня о том, что весной служить лучше, чем зимой.

Песня о последовавшем за смертью воеводы князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского — где говорится о чувствах народа после его отравления

Первый плач царевны Ксении Борисовны Годуновой — две песни сборника содержат вариации одного и того же мотива — плача Ксении Годуновой над своей горькой участью, в них повторяются размер и основные строки.

Песня о въезде в Москву возвращавшегося из литовского плена патриарха Филарета Никитича

Второй плач Ксении Борисовны Годуновой

Песня о нашествии крымских татар на Русь в 1572 году

Да еще записанная латиницей скоморошья песенка: «Гуси-крестьяне, стучики-попы, лебеди-дворяне, вши-попадьи…».

Именно песни привлекли в первую очередь внимание ученых, первая публикация состоялась еще в 1907 г. А вот на словарь долгое время внимание не обращали, и издан он был только в 1959 г. Б.А. Лариным. Собственно подробно обо всем можно почитать в самом труде Ларина, здесь же хочется коснуться наиболее существенных и интересных моментов.

Во-первых, нельзя не отметить чрезвычайную наблюдательность и точность Джемса. Он записывал не только русское слово и его английский аналог, но и транскрипцию — написание русского слова латиницей, подсказывающее его правильное произношение. Тут у Джемса порой царит хаос, поскольку он, явно сталкиваясь с ограниченностью латинских букв для передачи звуков русского языка, много экспериментировал и мог передавать звук «х» или «ж» 2-3 способами. Однако же многие детали в произношении и ударении он схватывал очень точно. Например, добавляя конечное «h» (как в borodah — «борода») для указание на долготу гласной. Или передавая твердый «р» и «л» как «rr» и «ll».

Во-вторых, от всего словаря веет жизненностью и натуральностью. Так и видишь, как Джемс разговаривает с информаторами, просит повторить новое непонятное слово. Слова в его записной книжке идут не по алфавиту, в расположены как бы тематическими блоками, например по темам «кухня и еда» или «семья» (как в современных учебниках!), будто англичанин выбирал себе «языковые задания» на день и отправлялся опрашивать холмогорцев-поморов. Например, рядом записаны такие выражения как «reka zamersla» и «nos osenobil» — сразу представляешь себе морозные зимний день и непростые будни бедняги Джемса! Или друг за другом идут «скоба», «повеси» (повесь это) и «пóдно» (поздно) — может быть Ричард хотел еще выйти погулять, но ему указали, чтоб он вешал свой кафтан на стену, т.к. поздно уже?

Наконец, самое интересное — примечания самого Джемса, который порой кроме собственно перевода записывал поясняющие ремарки к тому или иному слову. Просто приведу примеры:

Niet hodakov («нет ходоков») — так ответил мне один, когда я спросил, разве не могут ладьи идти до Оби.

Inazemets — иностранец-иноземец. Большая разница тут между голландцем и англичанином, которого так называют, а не nemchinoy.

Razorinia («разорение») — разгром, резня. Так русские называют разорение и сожжение Москвы и кровопролитие, совершенное поляками.

Xolashnaboi («кулачный бой») — Те, кто недавно изо всей силы изувечивал друг друга кулаками, пинками, зубами, через несколько дней, встречаясь, дружески здороваются.

Dub — Близ Новгорода растут такие дубы, что четыре человека не могут охватить их, взявшись за руки.

Maimanto — морской слон, которого никогда никто не видел, но по объяснению самоедов, он сам прорывает себе дорогу под землей, и потому они находят его зубы, рога и кости и на Печоре и на Новой Земле. В России из этих костей делают шахматные фигуры.

Darevonnom slovom — «деревянным словом» они называют оскорбительные и непристойные слова

Gollish («голыш») — голый человек, какие, например, постоянно валяются в кабаках

Pisda maslanitsa — так сказала женщина в толпе своих кумушек, когда они проходили по улице. Крестьянки разговаривают очень запросто

Dai yetti («дай ети») — непристойно, так сказал Михаил старухе, вместо dai yaietz («дай яиц»), за что она его крепко бранила

Bellaina («белена») — по-немецки bilzen, род травы. Если ее высушить и бросить на раскаленные камни в бане, то она заставит моющихся бить друг друга чуть не до смерти.

Lattuish («латыш») — они сами хорошенько не знают, почему так говорят: употребляется это слово не одобрительно. Одни говорят, что оно обозначает язычника, некрещеного человека, а таковыми они считают всех кроме себя. Другие говорят, что это слово означает человека, не умеющего говорить на их языке, так, например, малым ребятам они говорят иногда: Lattish ne umiat govorait! («латыш, не умеет говорить!»)

Maydan — скамья в Cobacke («кабаке»), на которой играют в кости и карты, а также место, где казаки (Cassokes) и стрельцы (Streltzes) продают свою законную добычу, которую во время осады польским князем (Москвы) они захватили в подвале Иерусалимской церкви.

Kinjal — персидский нож. Таможенный пристав в Архангельске хвастал, что он таким убил царя Дмитрия.

Sarransha — кузнечик, летом их множество возле Астрахани. Они пожирают всю траву и зеленые листья, кроме огуречных. Для произведения потомства они откладывают яички в песок, и весной от солнечного жара они оживают. Эти кузнечики достигают величины птички королька и летают тучами с таким быстро нарастающим шумом, что однажды народ в Царицыне при их приближении подумал, что идут Нагаи и вооружился. Есть некоторые опасения, что они продвинутся в Россию, так как за последние годы они появляются здесь в больших количествах, чем прежде. Около Астрахани они заражают поля и отравляют скот.

Popadia — Жена священника. После ее смерти священник может оставаться в своей должности не более 6 недель, затем он — Raspopa («распопа»), то есть не pope («поп»). Он ищет других средств к существованию, разве что поступит на службу в монастырь или захочет постричься в монахи. Если же он окажется (в это время) далеко от дома и захочет еще раз жениться, то может это сделать, но с некоторым срамом и неизбежной бедностью, так как теряет все свое состояние и сан. Встратив на дороге одного из них, путешествующего по-нищенски, я расспрашивал его, и он ответил: “popadia umerle («попадья умерла»), теперь мне не на что жить, так как жена умерла”.

Sem-odinatsei («семь-одинацеть») — игра в кости, в которую русские проигрывают даже жен и детей и самих себя, в чем родились, и свою рубашку и все.

Есть еще много других любопытных записей: о домовом, икре, Мангазее в Сибири, чудесных рыбах, засечной черте против татар и прочее прочее. При этом особой изюминой дневника является его прямая связь с народной культурой русского севера. Информаторами Джемса, по его собственным записям, являлись не «ученые мужи» и специально выбранные приставы, а обычные крестьяне, попы, посадские и служилые люди, завсегдатаи кабаков и уличные гуляки. Переворачивают ли сообщаемые ими (и фиксируемые Джемсом) сведения наше представление о России и русской повседневности XVII в.? Скорее нет. И о разорении Москвы поляками, и о казачьих шайках, вдоволь награбивших во время Смуты, и о походах в Сибирь за ценным ясаком — обо всем этом хорошо известно из других источников. Однако записи Джемса позволяют взглянуть на известные события не с орлиной высоты летописного повествования или официальной повести-сказания (которые, кстати, и составлялись зачастую не по горячим следам, а с многолетней паузой), а глазами обыкновенного провинциального «тяглового» человека. Где на первый план выходят не судьбы страны, а истории и наблюдения из собственной поведневной жизни: о детях, соседях, праздниках, азарных играх и подобным малым радостям.

Характерный пример тому следующая заметка:
tsarskova jalovania, chesti («царское жалование, честь») — так они говорят, когда большой боярин или воевода или дьяк публично подвергаются сечению, что случается довольно часто, и они, бывает, на следующий день, или как только заживет спина, опять допускаются на ту же должность и пользуются прежним почетом.
Мы, конечно, знаем о телесных наказаниях, грозившим царским служилым людям и ставленникам. Но насколько точно схвачено Джемсом полушутливое отношение зрителя к подобной экзекуции как к «царскому жалованию»!

Какие же выводы можно сделать после знакомства с дневником-словарем Джемса? Очевидно, что в европейских архивах и библиотеках лежит и ждет своего исследователя еще не один подобный источник с наблюдениями очередного путешественника в Московию. И что изучение «малых форм» в истории — категорий повседневности и быта — не менее интересно, чем наблюдения за историей политической или военной. В целом по прочтению словаря складывается очень живая картина русского XVII в. после Смуты — с торговыми походами в Сибирь и на Волгу, царскими грамотами и суровыми воеводами, кабаками и церковью, кулачными боями и масленицею. Именно за такими сведениями и записками и ходит историк в архив. А именно такие любознательные путешественники как Ричард Джемс и позволяют нам сегодня с удивлением пожимать плечами: еще в XVII в. свистеть на Руси считалось за великий грех, а на не знающих обрядом иностранцев-анциферов неодобрительно пошикивали.

Что почитать по теме:

Песни, записанные для Ричарда Джемса в 1619—1620 гг. // ПЛДР. Конец XVI начало XVII веков. — М.: Худ. литература, 1987

Ларин Б.А. Русско-английский словарь-дневник Ричарда Джемса. — Л., 1959.

Амосова М. А., Рипинская Л.В. Ричард Джемс и его русско-английский словарь // Альманах современной науки и образования. No 2 (9): в 3-х ч. Ч. I. — Тамбов: Грамота, 2008.

Оригинал текста