Мишель Дюран считает, что абсолютным врагом является «абсолютное небытие» — Смерть и текущее к смерти Время.

Еще советский философ, математик В. Н. Муравьев (1885-1932) в работе «Овладение временем как основная задача организации труда» (1924 г.) призывал

«… радикально вмешаться в стихийное движение Вселенной и всеми её силами свершить высший акт Богосаможертвоприношения и сопрячь Конечную Точку Омега с Начальной Точкой Альфа в Круге Времени как Вечного Возвращения к Самому Себе и конечностью смерти попрать бесконечность бессмертия и сотворить Тысячелетнее Царство первых шести дней творения, когда «мир был юн» и Бог-Творец каждый день восклицал «как хорошо!»…» [Скурлатов В. Космологическое оскорбление вечностью // http://skurlatov.livejournal.com/1128902.html].

Это же «овладение временем» как важнейшей миссии человека сформулировал автор концепции «прометеизма» Петр Боранецкий (1900-1965):

«… Боранецкий замечает, что всё смертное, всё то, что подлежит, в конце концов, распаду и разрушению, является конечным в пространстве и времени. Иудаизм пытается умозрительно преодолеть эту конечность за счёт отрицания времени. Иудейский бог потому и вечен, что он находится вне времени (и вне пространства). Боранецкий же предлагает не умозрительный выход куда-то туда, где нет времени, а способ преодоления времени посредством его освоения, овладения им… Преодоление конечного есть выход в бесконечность, в ту самую бесконечность, которую Боранецкий называет одновременно и Абсолютом и Богом. Но что же означает этот выход, каково отношение между конечным и бесконечным? Связь конечного и бесконечного предстаёт у него как связь между данным и заданным. Заданное — социальный идеал, к которому стремится человечество на пути преодоления своей смертности. Данное — наличная социальная действительность… Прежде всего — о новом понимании времени. Представители классической буржуазной политэкономии, не исключая и Маркса, знали только хронометражное время. Понятие времени было важно им для определения стоимости изготовленных товаров. А сокращение временных циклов в трудовом процессе должно было, по их мысли, служить показателем прироста прибавочной стоимости. Причём они со своим филистерским подходом не могли даже и представить себе, что у времени имеется две компоненты — энтропийная и эктропийная (или антиэнтропийная). Одно дело производить женское платье. Другое дело — отравляющие газы или приравниваемые к их губительному действию ядохимикаты. Они не понимали того, что знали уже древние греки, а именно, что время имеет три функции: оно уничтожает (бог Хронос пожирает своих детей), сохраняет и созидает. Так вот созидательная функция и соответствует антиэнтропийной составляющей времени. Когда человек занят созидательным трудом, он в этой своей деятельности входит в резоннАс с эктропийной составляющей времени и получает благодатные результаты. Разрушители делают ставку на энтропийную составляющую времени, и результаты у них другие. Здесь речь идёт, конечно, в первую очередь, о времени историческом. Но не исключаются и более широкие временные масштабы, то есть время астономическое и космологическое. Акцентируя внимание на эктропийной составляющей времени (хотя автор и не употребляет этого термина), Боранецкий утверждает, что такое овладение временем всегда приводит в конце концов к торжеству жизни над смертью, торжеству созидания над разрушением. Гарантом такого торжества и служит его прометеевский Бог» [Антипенко Л.Г., Воронин М. А. Прометеизм Петра Боранецкого // http://www.mesoeurasia.org/archives/14539].

Собственно есть единый путь победы над Временем:

«… Для того, кто не видит вечного конца и смысла жизни, весь временный процесс есть непрерывно текущая вода и «потоп на истребление всякой плоти». — Для умственного взора, который не в силах подняться над этим течением. — мир окутан беспросветным мраком: земля отделена от неба густым, непроницаемым облаком. Но религиозное сознание, поднимаясь на высшую ступень созерцания, видит в облаке явление радуги … Вспомним поэтический рассказ германской саги о «Кольце Нибелунгов», где радуга изображается как мост, чудесно перекинутый с неба на землю и соединяющий ее с жилищем богов — Валгалою. В этом видении есть не внешнее только, а внутреннее мистическое откровение, которое непосредственно окрыляет душу; это — нечто большее, чем победа света над тьмой. Радуга радует как живой образ всеединства, в котором небо и Земля сочетаются в неразрывное целое. Это — не слияние небесного и земного, а органическое их соединение: проникая в текучую влагу, солнечный свет не уносится ее движением; наоборот, он приобщает это движение к покою небесных сфер, изображая в льющемся на землю потоке твердое начертание воздушной арки; в безостановочном течении бесформенных водных масс радуга воспроизводит неподвижную форму небесного свода. Единство недвижимого солнечного луча сохраняется в многообразии его преломлений, в игре искрящихся и как бы движущихся тонов и переливов. Неудивительно, что для религиозного сознания радуга остается единственным в своем роде знамением завета между небом и землею. В книгах Ветхого и Нового Завета она выражает мысль о грядущем преображении вселенной, об осуществлении единой божественной жизни в многообразии ее форм и о приобщении ее движения к недвижимому вечному покою. В книге пророка Иезекииля в форму радуги облекается видение подобия славы Господней (II, 1; ср. 1, 28). В Апокалипсисе (IV, 3) изображается окруженный радугою престол Всевышнего. Там же описывается видение ангела с радугою над головою (X, 1). Он клянется «Живущим во веки веков, который сотворил небо и все, что на нем, землю и все, что на ней, и море и все, что в нем, что времени уже не будет» (X, 6). По существу, это — то же откровение, которое выразилось в Ветхом Завете — в видении радуги после потопа. Обещания, что не будет более вода потопом на истребление всякой плоти и что времени уже не будет, выражают в различных формах одну и ту же мысль — о прекращении всеобщего губительного течения смерти. И конец этого течения — явление радуги. Непрерывное течение времени, уносящее все живущее на земле, и на небе, и в море, остановится тогда, когда тварь соберется вокруг престола Всевышнего и там образует радужное окружение божественной славы» [Трубецкой Е. Смысл жизни: София // http://azbyka.ru/vera_i_neverie/o_smysle_zhizni/Trubetskoi_Smysl_zhizni-3g-all.shtml].

И далее:

«… Образом этой победы (света над тьмой, — О.Г.), как сказано, является небесная радуга, и не она одна. Религиозная интуиция открывает ее в самых разнообразных световых явлениях — и в звездном сиянии, и в лунном свете, и в утренней заре, и в солнечном закате. Все эти небесные знамения наполняют душу мистическим ощущением, которое в языческих мифологиях находит себе олицетворение в образе светозарных богов, дневных и ночных. В христианстве эта вера в откровение божественного в небесных явлениях не отвергается, а одухотворяется и углубляется. Эти явления в нем рассматриваются не как непосредственные воплощения Божества, а как отражения, отблески иного, потустороннего неба» [Трубецкой Е. Смысл жизни: Откровение Божьего дня // http://azbyka.ru/vera_i_neverie/o_smysle_zhizni/Trubetskoi_Smysl_zhizni-4g-all.shtml].

Именно «трагически-оптимистичен» в отношении Времени Рене Генон. Он говорит, что здесь, на земле символами конца времени есть циклы, Эоны:

«… Истина состоит в том, что время не есть нечто развёртывающееся единообразно, и следовательно, его геометрическое представление в виде прямой линии, как его обычно рассматривают современные математики, даёт полностью ложную его идею из-за крайнего упрощения; далее мы увидим, что тенденция чрезмерного упрощения является ещё одной из черт современного духа и что, кроме того, она неизбежно сопровождается тенденцией всё сводить к количеству. Истинное представление времени присуще традиционной концепции циклов; это, разумеется, по существу концепция «качественного» времени…» [Генон Р. Царство количества и знамения времени / Рене Генон. — М. : Беловодье, 1994. — С. 43].

Да, и на глобальном уровне вместо монотонной картины линейнообразной всемирной истории очень убедительной оказывается «морфологическо-культурный взгляд» Освальда Шпенглера на

«… историю множества многообразнейших культур как «существ высшего порядка» с их рождением, расцветом, зрелостью и смертью, таким образом переводя дуальность циклического и линейного (времени, — О.Г.) в плоскость противоборства плюрализма и монизма, а также органицизма и механицизма» [Семеняка Е. «Новая метафизика» или «вечное возвращение»? : Философия истории консервативной революции // http://kobol-caprica.blogspot.com/2013/11/blog-post.html].

И в этой ситуации предлагаются два способа «овладения временем»: традиционалистский и революционно-консервативный:

«…Так, традиционалисты, усматривая в современной культуре Запада один из многих циклических упадков в истории культур, спокойно ожидают окончательного завершения цикла, после которого мир обновится или начнётся новый исторический виток в ином месте и времени. В отличие от них, консервативные революционеры осознают тот факт, что мы являемся свидетелями метадекаданса, который угрожает не какой-то отдельно взятой культуре, в данном случае европейской, знаменуя её постепенное разложение, а традиционному миру как таковому. Таким образом, на кон поставлено гораздо больше, чем и вызвано «реакционное» стремление консервативных революционеров повернуть вспять сам курс истории, ускорив смерть анти-Европы, извратившей всякий разумный порядок вещей, своими революционными, активно-нигилистическими и часто крайне футуристическими средствами… Если представить консервативно-революционную телеологию истории в виде графической схемы, то она будет выглядеть как ускоряющееся движение до финиша прямой под названием «мета-Кали-юга», по достижению которого произойдёт поворот на сто восемьдесят градусов, затем возврат — на новом уровне — к ницшеанскому «источнику вечности по ту сторону добра и зла» (начала иудео-христианской линии, секуляризация которой породила Современность как инверсию традиционного мира), «где были крещены все вещи», и, наконец, рождение нового мира, ничего не ведающего об аномальном отклонении западноевропейской цивилизации. Фактически … консервативные революционеры совершают волюнтаристский выбор … в пользу домодерного, … сверхмодерного мира Традиции, отличительной чертой которого, … вознаграждением … является умение людей Традиции переживать священный смысл событий и становится соучастником богов во время пересотворения этого мира» [Семеняка Е. «Новая метафизика» или «вечное возвращение»? : Философия истории консервативной революции // http://kobol-caprica.blogspot.com/2013/11/blog-post.html].

Но на индивидуально-личностностном уровне всё намного сложнее и трагичнее.

Да, в вышеупомянутой культурно-исторической интросистенции будущий консервативный революционер как актор истории должен предстать (и якобы даже есть уже случаи явления) не личностью или индивидом, а только «типом» [Вышинский С. Трансгрессивный традиционализм. Генезис радикальной субъективности // http://politosophia.org/page/transgressivny-traditsionalizm.html] — новым видом субъективности (например, которому Фридрих Ницше дает имя «Сверхчеловек» (der Übermensch), а Эрнст Юнгер — «Рабочий» (der Arbeiter) [Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт // Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. Тотальная мобилизация. О боли. — СПб: Наука, 2002. — С. 179-180]), актуализируя внутренние черты и дарования, типическая ценность которых далеко превосходит ценность индивидуальную, на которой базируется иудео-христианская цивилизация [Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт // Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. Тотальная мобилизация. О боли. — СПб: Наука, 2002. — С. 181].

Отрицая последнюю («философствуя молотом», «убивает бога» индивидуально-личностного мировосприятия и миросозерцания), новейший трансцендентальный субъект, дистилированный и поставленный среди метафизических Руин прошлого, отрицая даже корни и камни разрушенных храмов, лишь «вопрошает о новых ценностях» — но имеет пред собой только своё собственное сознание. Лишенное любви, радости и тепла — того, что присуще человеку, но чего извечно лишены боги:

«… Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться в богов, чтобы оказаться достойными его?» [Ницше Ф. Веселая наука («la gaya scienza») // Ницше Ф. Утренняя заря. Предварительные работы и дополнения к «Утренней заре». Переоценка всего ценного. Веселая наука — М. : АСТ, 2006. — С. 729].

Бытием человека является и остается экзистенция (лат. exsistentia/existentia от exsisto/existo — «выступаю, появляюсь, выхожу, возникаю, происхожу, оказываюсь, существую»): человек — это такое единственное во Вселенной существо, которое чувствует свою оставленность, одиночество, заброшенность («в этот мир и в это время»), тоску, отчаяние; существо, которое обречено на движение вперед и никогда не предстанет пред собой как стабильное, завершенное, владеющей собой и вещами; существо, которое знает о своей конечности («ограниченности временем»), Смерти (оно — «существо-для-смерти», как указывал Мартин Хайдеггер). Человек постигает себя только как «Здесь-Бытие» (DasSein; «сиюбытность»; «наличное бытие»; «существо, вовлеченное в мир»), а свою личность — только как его частный случай.

Единственное спасение — в качественной способности человека выходить за грани всех других существ и себя самого, что состоит в принятии «условий существования» такими, какими они принимаются (вспомним культовый сериал «Грань / За гранью / Fringe»). В этом — качественная истинность, достоинство, свобода человеческого существования.