В. Губайловский определил, что никакакой «постсоветской интеллигенции» уже нет, так как нет дающих ей жизнь идеализма, «утопии», что интеллигенция есть «явление уже законченное», а есть только руководящиеся прагматизмом «вполне типичные интеллектуалы на службе у власти» [Губайловский, Конец…, с. 200]. Г.С. Кнабе говорит об интеллигенции как о «перевернутой странице» в социальной истории России и стран СНГ [Кнабе, Перевернутая…, с. 35]. Р.В. Рывкина соглашается с этим видением, только говорит, что исчезновение интеллигенции (как и интеллектуалов) связано с уходом её меньшей части «во власть» и с превращением большей части в особую социальную страту — «бюджетников» [Рывкина, Драма… : Рывкина, Интеллигенция, с. 144]. О превращении интеллигенции в «средний класс» капиталистического общества говорят и другие социологи.

А. Кива не столь радикален, указывая лишь, что «… наша радикальная и в целом демократически настроенная интеллигенция оказалась не готовой выполнять роль политического и даже интеллектуального лидера после краха коммунизма. Не показала она и примера высокой нравственности. Не как отдельные личности, а как феномен», в то время как реальными властителямии государства и дум стали именно интеллектуалы — «бывшие аппаратчики и бывшие научные сотрудники» [Кива, Intelligentsia…], «технократы» [Джагалов, Антипопулизм…]. Произошло это потому, что «бюрократия» исторически умнее «интеллигенции» — гениально воспользовалась теми рецептами, которые сама «интеллигенция» ей и прописала [Межуев, Хорошая…], и действия её оправдала: «… после 1968 года чешские диссиденты были либо лишены, либо добровольно отказывались от благ, предоставляемых социалистическим государством. В результате аскетизм и материальные лишения стали для них, как для веберовских протестантов, признаками добродетели. Диссиденты были не прочь донести эту добродетель и до остального населения, которое представлялось им излишне распущенным (как с экономической, так и с нравственной точки зрения), слишком зависимым от государственных благ, услуг и поддержки. Таким образом, они не только придали доводам монетаристов этическое измерение, но и вложили свой символический капитал в непопулярные экономические реформы, приведшие к снижению уровня жизни, усилению зависимости работников от работодателей и сокращению государственных обязательств по отношению к гражданам — то есть, говоря правозащитным языком, сознательно урезали социально-экономические права населения. В своей посмертно изданной книге “Российская интеллигенция” Андрей Синявский на совершенно ином материале приходит к сходным выводам об отношении интеллигенции к шоковой терапии. Он спрашивает с бывших интеллектуалов-оппозиционеров, а ныне ведущих демократов, за бедность, захлестнувшую московские улицы… бедность и сокращение социально-экономических прав — в этом они оказались едины с “народом” — не вызвали у большинства представителей интеллигенции желания добиваться справедливости от его имени… пониженная чувствительность к иерархиям и неравенству — экономическому, географическому, этническому, гендерному или расовому — стало общей чертой современной восточноевропейской интеллигенции, о чем свидетельствуют ее научные и художественные произведения» [Джагалов, Антипопулизм…].

Да, в принципе, такое случалось не один раз: «… интеллигенция по существу и создала в России идеократический режим, узник Петропавловки Чернышевский привел к власти Ленина. Социально-психологически и культурно интеллигенция в России выполняла функции того духовно-авторитетного в европейской истории слоя, который Ницше назвал жречеством» [Парамонов, Интеллигенция…].

Но поскольку интеллигенция утратила власть политическую, приподнеся её «дельцам-интеллектуалам», то она как современное «жречество» [Степанов, Жрец…], и, по Ф. Ницше, является системой, противостоящей самой жизни, стремится, все же, сохранить хотя бы власть духовную: «… духовность отождествляют со слабостью, с телесной или даже бытийной немощью, со всяческим несчастьем, нехваткой, недостачей и нуждой. Они из нужды делают добродетель, отождествляя немощь с духовностью: это и есть генеалогия морали у Ницше. Еще раз: жрецы не столько помогают несчастным, сколько сами нуждаются в них как предлоге и мотивировке собственного существования. Им требуется зафиксировать несчастье как норму бытия… Именно так подает себя Солженицын… он действует в полном соответствии с ницшеанским описанием типа жреца. Как сказал бы Бахтин, он несет в себе объективную память жанра. И что же он сказал, явившись народу? Что народ несчастен и спасет его только духовное возрождение. Духовность в отсутствии хлеба — это и есть фиксация несчастья… Солженицын — только наиболее талантливый, даже гениальный представитель целого слоя, громадного и до сих пор в общем-то авторитетного, — русской интеллигенции. И все, что я старался сейчас сказать, — это критическая оценка и анализ нынешних интеллигентских апокалипсических настроений. Картина гибели России, рисуемая интеллигентами, — это проекция собственного интеллигентского нисхождения, исчезновения интеллигенции как класса, как социально институализированного слоя — ницшеанской касты жрецов. Сегодняшняя истерика интеллигенции — предчувствие собственного конца, а не пророчество о конце России и русского народа. Жрецы не нужны в секуляризованном свободном обществе, строящем комфортную жизнь не только для выдающегося художника Окуджавы, но для всех» [Парамонов, Интеллигенция…].

Но через двадцать лет после произнесенной Б. Парамоновым данной сентенции об исчезновении интеллигенции-«жречества» из–за её ненужности, в нынешней ностальгирующей по «советскому величию» и значительно клерикализированной путинской России, когда функции интеллигенции в обществе (наполнение интеллектуальных возможностей госаппарата нравственными ориентирами и поддержка обратных связей между властью и народом) захватила маргинализированная группировка интеллектуалов — «импер-шовинистов», интеллигенция оказывается более как востребована — именно как протестующее и новое «жречество», крушащее молотом защитные механизмы существующего общества.

Как заметил еще в свое время о. С.Н. Булгаков, Россия (и страны, находящиеся под её притяжением) не прошла через Реформацию и Контрреформацию, через эти великие эпохи-трансформаторы, преобразующие религиозную энергию в энергию гражданского строительства, как это произошло с цивилизацией Запада и прекрасно проанализировано М. Вебером в его работе «Протестантская этика и дух капитализма». «Порождение Петрово», интеллигенция — это русские люди, вчера ещё питавшие традиционной, не подверженной рефлексии верой в Бога, а сегодня, будучи выбиты из колеи, направившие освободившуюся энергию веры с абсолютного на относительное, не научившиеся отличать одного от другого, возвевшие частную и преходящую идею «экономического материализма» (то ли коммунизма, то ли капитализма) в абсолют и поклонившиеся ей [Булгаков С. Героизм…, с. 83-84]. Но, по существувсе же храня христианские добродетели, в бессознательной тоске о Боге и в жажде духовной, надеялся С.Н. Булгаков, грядущая интеллигенция произведет «метанойю сознания» («покаяние») и найдет верную середину духовного самоутверждения [Ильин, Об интеллигенции…], т.е. осуществит таки религиозно-нравственное возрождение: «… Нужно, — вторил С.Н. Булгакову П.И. Новгродцев, — чтобы стала впереди рать крестоносцев, готовых на подвиг и жертву, и чтобы за нею стояли общины верующих, светлых духом и чистых сердцем… Должен образоваться крепкий духовный стержень жизни, на котором все будет держаться, как на органической своей основе» [Новгородцев, Восстановление…, с. 580]. Или, если не нравится воинственный пафос предложенного, в России, не прожившей своей Реформации, должно осуществится доминирование той позиции, которую П.И. Новогордцев считал аналогом даже не Лютеровской, а даже «… реформаторской проповеди Сократовой школы… Пафос вечности, смирение перед высшими объективными связями жизни, — эти духовные устремления, составляющие жизненные корни Сократовой философии, обеспечили этой философии значение вечно-юного источника философского познания, тогда как «дерзкое самообольщение» софистического субъективизма остается лишь примером крушения рационалистической мысли, пытавшейся асе объяснить и построить из себя» [Новгродцев, О путях…, с. 430].

Иными словами, будущая интеллигенция — это способная совмещать историческую оглядку с футуристическим дерзновением и ведомая только ей известными внутренними даймонами каста Жрецов-Пророков Новой Реформаци. Её образы сквозь туман будущего вряд ли может очертить современное воображение, низведенное в транс шаманскими квазинацистскими камланиями А. Дугина («Хай (ль)деггер!, Хай (ль)деггер!»).

Литература.

Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество (из размішлений о религиозной природе русской интеллигенции) // Вехи. Интеллигенция в России. Сборники статей 1909-1910 / Сост., комм. Н. казаковой. Предисл. В. Шелохаева. — М. : Молодая гвардия, 1991. — С. 43-84.

Губайловский В. Конец интеллигенции? // Новый мир. — 2001. — №12. — С. 197-200.

Джагалов Р. Антипопулизм постсоциалистической интеллигенции / Пер. англ. // Неприкосновенный запас. — 2011. — № 1 (75). — http://magazines.russ.ru/nz/2011/1/d17.html

Ильин И.А. Об интеллигенции // Интеллигенция — Власть — Народ (Русские источники современной социальной философии) / Ред.-сост. Л.И. Новикова, И.Н. Сиземская. — М. : Наука, 1992. — С. 276-284. . — http://www.krotov.info/lib_sec/09_i/int/elligenzi6.htm

Кива A. Intelligentsia в час испытаний // Новый мир. — 1993. — №8. — С. 160-177.– http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1993/8/kiva.html

Кнабе Г.С. Перевернутая страница. Чтения по истории и теории культуры. — М.: РГГУ, 2002. — 60 с.

Межуев В. Хорошая номенклатура — плохая интеллигенция // Ум+. — 2016. — 11.04. — https://um.plus/2016/04/11/horoshaja-no… ligencija/

Новгородцев И.П. Восстановление святынь (посвящается памяти В.Д. Набокова) // Новгородцев П.И. Об общественном идеале / Сост., подг. текста, вступ. ст. А.В. Соболева. — М. : Пресса, 1991. — С. 559-580.

Новгородцев П.И. О путях и задачах русской интеллигенции // Вехи. Из глубины Сост. и подг. текста А.А. Яковлева. — М. : Правда, 1991. — С. 424-442.

Парамонов Б. Интеллигенция // Век XX и мир. 1994. — №11-12. — С. 24-28. — http://old.russ.ru/antolog/vek/1994/11-12/paramon.htm

Рывкина Р.В. Драма перемен / 2-е изд., перераб и дополн. — М. : Дело, 2001. — 472 с.

Рывкина Р.В. Интеллигенция в постсоветской России — исчерпание социальной роли // Социологические исследования. — 2006. — № 6. — С. 138-146.

Степанов Ю. С. «Жрец» нарекись, и знаменуйся: «жертва» (К понятию «интеллигенция» в истории российского менталитета) // Русская интеллигенция. История и судьба. — М.: Наука, 1999. — С. 14-44.