[Adapted from McMindfulness: How Mindfulness Became the New Capitalist Spirituality by Ronald Purser, published by Repeater Books on 9 July and available at guardianbookshop.com

Оригинал: https://www.theguardian.com/lifeandstyle/2019/jun/14/the-mindfulness-conspiracy-capitalist-spirituality]

Её продают как силу, которая может помочь нам справиться с разрушительными последствиями капитализма, но благодаря своей направленности вовнутрь медитация может стать врагом активизма. Рональд Пурсер

Осознанность (mindfulness) стала мейнстримом, ее поддерживают знаменитости — Опра Уинфри и Голди Хоун. Тренеры по медитации, монахи и неврологи отправились в Давос, чтобы рассказать о её тонкостях руководителям компаний, участвующим во Всемирном экономическом форуме. Основатели движения за осознанность стали евангелистами. Пророчествуя о том, что гибрид науки и медитативной дисциплины “способен зажечь универсальный, или глобальный ренессанс”, изобретатель метода снижения стресса на основе осознанности (MBSR) Джон Кабат-Зинн ставит перед собой более масштабные цели, чем победа над стрессом. Он провозглашает, что “осознанность может быть единственной надеждой для вида и планеты пережить следующие несколько сотен лет”.

Так что же это за магическая панацея? В 2014 году журнал Time поместил на свою обложку юную блондинку, погружённую в блаженство над словами: “Революция осознанности”. В сопроводительной статье описывалась характерная сцена из стандартного курса обучения MBSR: очень медленное поедание изюма. “Способность сосредоточиться в течение нескольких минут на одной изюминке не является глупостью, если навыки, которых она требует, являются ключом к выживанию и успеху в XXI веке”, — объясняет автор.

Но всё то, что предлагает успех в нашем несправедливом обществе, не пытаясь его изменить, не является революционным — оно просто помогает людям справиться с ситуацией. На самом деле, это может ещё и усугубить ситуацию. Вместо того чтобы поощрять радикальные действия, концепция осознанности утверждает, что причины страданий кроются в нас самих, а не в политических и экономических рамках, определяющих наш образ жизни. И все же фанатики осознанности верят, что более пристальное внимание к настоящему моменту без вынесения суждений способно революционно изменить весь мир. Это магическое мышление на стероидах.

Практика осознанности, безусловно, имеет свои достоинства. Отказ от размышлений действительно помогает уменьшить стресс, а также хроническую тревожность и многие другие недуги. Осознание автоматических реакций может сделать людей спокойнее и, возможно, добрее. Большинство пропагандистов осознанности — хорошие люди, и, лично познакомившись со многими из них, включая лидеров этого движения, я не сомневаюсь, что их сердца находятся в правильном месте. Но проблема здесь не в этом. Проблема в продукте, который они продают, и в том, как он упакован. Осознанность — это ни что иное, как базовая тренировка концентрации. Хотя она происходит из буддизма, её лишили сопровождавших её учений об этике, а также освобождающей цели — избавиться от привязанности к ложному чувству собственного “я” и проявить сострадание ко всем другим существам.

Остается инструмент самодисциплины, замаскированный под самопомощь. Вместо того чтобы освободить людей, она помогает им приспособиться к тем самым условиям, которые стали причиной их проблем. По-настоящему революционное движение стремилось бы опрокинуть эту дисфункциональную систему, но осознанность лишь укрепляет её разрушительную логику. В последние несколько десятилетий неолиберальный порядок навязывал себя исподтишка, увеличивая неравенство в погоне за корпоративным богатством. От людей ожидают адаптации к тому, что требует от них эта модель. Стресс патологизировали и приватизировали, а бремя борьбы с ним переложили на плечи отдельных людей. Поэтому на помощь приходят пропагандисты осознанности.

Но все это не означает, что следует запретить осознанность или что каждый, кто находит ее полезной, заблуждается. Уменьшение страданий — благородная цель, и её следует поощрять. Но чтобы сделать это эффективно, учителя осознанности должны признать, что у личного стресса есть и общественные причины. Не обращаясь к коллективным страданиям и системным изменениям, которые могли бы их устранить, они лишают осознанность настоящего революционного потенциала, сводя её к чему-то банальному, что заставляет людей сосредоточиться на себе.

Главная идея движения за осознанность заключается в том, что причина неудовлетворенности и страдания кроется в наших головах. Не обращая внимания на то, что на самом деле происходит в каждый момент, мы теряемся в сожалениях о прошлом и страхах перед будущим, что делает нас несчастными. Кабат-Зинн, которого часто называют отцом современного метода осознанности, называет это “болезнью мышления”. Научившись сосредотачиваться, мы уменьшаем громкость навязчивых мыслей, поэтому диагноз Кабат-Зинна заключается в том, что “все наше общество страдает от синдрома дефицита внимания, причём очень сильно”. Другие источники культурного нездоровья не обсуждаются. Единственное упоминание слова “капитализм” в книге Кабат-Зинна “Coming to Our Senses: Healing Ourselves and the World Through Mindfulness” встречается в анекдоте о находящемся в стрессе инвесторе, который говорит: “Мы все страдаем своего рода синдромом дефицита внимания”.

Сторонники осознанности, возможно, неосознанно, поддерживают статус-кво. Вместо того чтобы обсуждать, как внимание монетизируется и манипулируется такими корпорациями, как Google, Facebook, Twitter и Apple, они локализуют кризис в нашем сознании. Проблема заключается не в природе капиталистической системы, а в неспособности людей быть внимательными и устойчивыми в условиях нестабильной и неопределённой экономики. Затем они продают нам решения, которые сделают нас довольными и сознательными капиталистами.

Практикуя осознанность, вы якобы обретаете свободу личности в “чистом осознании”, не отвлекаемом внешними разлагающими влияниями. Все, что нам нужно сделать, — это закрыть глаза и следить за дыханием. В этом и заключается суть предполагаемой революции: мир постепенно меняется, по одному осознанному человеку за раз. Эта политическая философия странным образом напоминает “сострадательный консерватизм” Джорджа Буша-младшего. С отходом в частную сферу осознанность становится религией самости. Идея публичной сферы разрушается, и любой эффект сострадания оказывается случайным. В результате, отмечает политический теоретик Венди Браун, “политическое тело перестаёт быть телом, а становится, скорее, группой индивидуальных предпринимателей и потребителей”.

Осознанность, как и позитивная психология и более широкая индустрия счастья, деполитизировала стресс. Если мы недовольны тем, что остались без работы, потеряли медицинскую страховку и видим, как наши дети влезают в огромные долги по кредитам на обучение в колледже, то мы обязаны научиться быть более внимательными. Кабат-Зинн уверяет нас, что “счастье — это внутренняя работа”, которая просто требует от нас внимательного и целенаправленного отношения к настоящему моменту без осуждения. Другой ярый сторонник медитативной практики, нейробиолог Ричард Дэвидсон, утверждает, что “благополучие — это навык”, который можно тренировать, как бицепсы в спортзале. Так называемая “революция осознанности” безропотно принимает диктат рынка. Руководствуясь терапевтической этикой, направленной на повышение психической и эмоциональной устойчивости людей, она поддерживает неолиберальные предположения о том, что каждый человек волен выбирать свои реакции, управлять негативными эмоциями и “процветать” с помощью различных способов заботы о себе. Формулируя свои предложения таким образом, большинство преподавателей осознанности исключают учебную программу, которая критически рассматривает причины страданий в структурах власти и экономических системах капиталистического общества.

Термин “McMindfulness” был придуман Майлзом Нилом, буддийским учителем и психотерапевтом, который описал “безумное потребление духовных практик, которые обеспечивают немедленное насыщение, но не дают долговременного пропитания”. Современная тенденция к развитию осознанности — это предпринимательская тенденция, равная McDonald’s. Основатель McDonald’s Рэй Крок создал индустрию быстрого питания. Очень рано, ещё когда он продавал молочные коктейли, Крок заметил франчайзинговый потенциал сети ресторанов в Сан-Бернадино, штат Калифорния. Он заключил сделку с братьями Макдональд и стал их агентом по франчайзингу. Вскоре после этого он выкупил их предприятие и превратил сеть в глобальную империю. Кабат-Зинн, преданный медитатор, во время затворничества прозрел: он мог бы адаптировать буддийские учения и практики, чтобы помочь пациентам больниц справиться с физической болью, стрессом и беспокойством. Его мастерским ходом стало создание бренда осознанности как светской духовности.

Крок увидел свой шанс предоставить занятым американцам мгновенный доступ к еде, которая будет доставляться стабильно благодаря автоматизации, стандартизации и дисциплине. Кабат-Зинн увидел возможность предоставить американцам, испытывающим стресс, легкий доступ к MBSR — восьминедельному курсу по снижению стресса, который будет преподаваться последовательно по стандартизированной программе. Преподаватели MBSR должны были получить сертификат, пройдя обучение в Центре осознанности Кабат-Зинна в Вустере, штат Массачусетс. Он продолжал расширять сферу применения MBSR, выявляя новые рынки, такие как корпорации, школы, правительство и вооруженные силы, и одобряя другие формы “вмешательств, основанных на осознанности” (MBI).

Оба приняли меры, чтобы их продукция не отличалась по качеству и содержанию в разных франшизах. Бургеры и картофель фри в McDonald’s одинаковы, где бы вы их ни ели — в Дубае или в Дубьюке. Точно так же мало чем отличаются содержание, структура и программа курсов MBSR по всему миру.

Осознанность была перепродана и превращена в технику для достижения практически любых инструментальных целей. Она может дать детям из центра города успокоительный тайм-аут, трейдерам хедж-фондов — умственное преимущество или снизить стресс у операторов военных беспилотников. Лишённая морального компаса или этических обязательств, не связанная с видением социального блага, коммерциализация осознанности удерживает её на якоре в этике рынка.

Это произошло отчасти потому, что сторонники осознанности считают эту практику аполитичной, и поэтому избегание морального поиска и нежелание рассматривать видение социального блага взаимосвязаны. Просто предполагается, что этическое поведение возникнет “естественным образом” в результате практики и “воплощения” учителем мягкой доброты или в результате случайного самопознания. Однако утверждение, что серьезные этические изменения произойдут в результате “неосуждающего внимания к настоящему моменту”, явно ошибочно. Акцент на “беспристрастном осознании” может так же легко лишить человека нравственного интеллекта.

В книге “In Selling Spirituality: The Silent Takeover of Religion” Джереми Карретт и Ричард Кинг утверждают, что традиции азиатской мудрости подверглись колонизации и коммодификации с XVIII века, породив в высшей степени индивидуалистическую духовность, идеально приспособленную к доминирующим культурным ценностям и не требующую существенных изменений в образе жизни. Такая индивидуалистическая духовность явно связана с неолиберальной программой приватизации, особенно когда она маскируется двусмысленным языком, используемым в осознанности. Рыночные силы уже используют импульс движения за осознанность, переориентируя его цели на очень ограниченную индивидуальную сферу.

Осознанность легко кооптируется и сводится к тому, чтобы просто “успокоить чувства тревоги и беспокойства на индивидуальном уровне, а не стремиться бросить вызов социальному, политическому и экономическому неравенству, которое вызывает такие страдания”, — пишут Карретт и Кинг. Но приверженность такому приватизированному и психологизированному виду осознанности является политической — терапевтическая оптимизация людей, чтобы сделать их “психически здоровыми”, внимательными и устойчивыми, чтобы они могли продолжать функционировать в рамках системы. Такая капитуляция выглядит как нечто далекое от революции — скорее, как молчаливая покорность.

Осознанность позиционируется как сила, которая может помочь нам справиться с пагубным влиянием капитализма. Но поскольку то, что она предлагает, так легко усваивается рынком, её потенциал для социальных и политических преобразований сводится на нет. Лидеры движения за осознанность считают, что капитализм и духовность можно примирить; они хотят снять стресс у отдельных людей, не обращая внимания на его причины.

Осознанность продается менеджерам как способ  снять стресс, сосредоточиться и восстановить силы после 80-часовой рабочей недели

По-настоящему революционная осознанность бросит вызов западному чувству права на счастье независимо от этического поведения. Однако программы осознанности не предлагают менеджерам проанализировать, как их управленческие решения и корпоративная политика институционализировали жадность, недоброжелательность и заблуждения. Вместо этого менеджерам продают эту практику как способ снять стресс, повысить продуктивность и сосредоточенность, а также восстановить силы после 80-часовой рабочей недели. Может быть, они и “медитируют”, но это похоже на прием аспирина от головной боли. Как только боль проходит, все становится как обычно. Даже если люди становятся добрее, корпоративная программа максимизации прибыли не меняется.

Если осознанность просто помогает людям справиться с токсичными условиями, которые в первую очередь вызывают у них стресс, то, возможно, мы могли бы стремиться к большему. Должны ли мы радоваться тому, что это извращение помогает людям “автоэксплуатировать” самих себя? В этом и заключается суть проблемы. Концентрация на внутреннем мире в практике осознанности также приводит к внутреннему усвоению других вещей, начиная от корпоративных требований и заканчивая структурами доминирования в обществе. Возможно, хуже всего то, что эта покорная позиция выдается за свободу. Действительно, осознанность процветает на двойном языке о свободе, прославляя эгоцентричные “свободы” и не обращая внимания на гражданскую ответственность или культивирование коллективной осознанности, которая находит подлинную свободу в кооперативном и справедливом обществе.

Конечно, снижение стресса и увеличение личного счастья и благополучия гораздо легче продать, чем серьёзные вопросы о несправедливости, неравенстве и разрушении окружающей среды. Последние подразумевают вызов социальному порядку, в то время как первые напрямую отвечают приоритетам осознанности — помогают людям сосредоточиться, улучшают их успехи на работе и на экзаменах и даже обещают лучшую сексуальную жизнь. Мало того, что осознанность преподносится как новая техника психотерапии, её полезность коммерчески рекламируется как самопомощь. Такой брендинг укрепляет представление о том, что духовные практики — это личное дело каждого человека. А после приватизации эти практики легко становятся объектом социального, экономического и политического контроля.

Вместо того чтобы использовать осознанность как средство пробуждения людей и организаций перед нездоровыми корнями жадности, недоброжелательности и заблуждений, она чаще всего превращается в банальную терапевтическую технику самопомощи, которая в конечном итоге может укрепить эти явления.

Считается, что осознанность — это индустрия стоимостью 4 миллиарда долларов. Более 60 000 книг, продающихся на Amazon, имеют в названии слово “осознанность”. В них рассказывается о преимуществах осознанного воспитания, осознанного питания, осознанного преподавания, осознанной терапии, осознанного лидерства, осознанных финансов, осознанной нации и осознанного владения собаками, и это лишь некоторые из них. Существует также книга-раскраска “Осознанность”, которая сама по себе является поджанром бестселлера. Помимо книг, существуют семинары, онлайн-курсы, глянцевые журналы, документальные фильмы, приложения для смартфонов, колокольчики, подушки, браслеты, косметические средства и прочая атрибутика, а также прибыльная и бурно развивающаяся сеть конференций. Программы по осознанности проникли в школы, корпорации Уолл-стрит и Силиконовой долины, юридические фирмы и правительственные учреждения, включая вооружённые силы США.

Представление осознанности как паллиатива, дружественного рынку, объясняет ее теплый прием в популярной культуре. Она настолько точно вписывается в менталитет рабочего места, что ее единственная реальная угроза статус-кво заключается в том, что она предлагает людям способы стать более искусными в крысиных бегах. Неолиберальный консенсус современного общества утверждает, что те, кто обладает властью и богатством, должны получить свободу действий, чтобы накапливать их ещё больше. Неудивительно, что те торговцы осознанностью, которые принимают рыночную логику, пользуются успехом у руководителей компаний в Давосе, где Кабат-Зинн без стеснения проповедует евангелие конкурентных преимуществ от медитативной практики.

За последние несколько десятилетий неолиберализм перерос свои консервативные корни. Он захватил общественный дискурс до такой степени, что даже самопровозглашённые прогрессисты, такие как Кабат-Зинн, мыслят в неолиберальных терминах. Рыночные ценности вторглись в каждый уголок человеческой жизни, определяя то, как большинство из нас вынуждено интерпретировать мир и жить в нём.

Возможно, самое прямолинейное определение неолиберализма принадлежит французскому социологу Пьеру Бурдье, который называет его “программой разрушения коллективных структур, которые могут препятствовать чистой рыночной логике”. Мы привыкли думать, что рыночное общество предоставляет нам широкие (если не равные) возможности для увеличения стоимости нашего “человеческого капитала” и самоуважения. А для того чтобы полностью реализовать личную свободу и потенциал, нам необходимо максимизировать собственное благосостояние, свободу и счастье, умело управляя внутренними ресурсами.

Поскольку конкуренция занимает центральное место, неолиберальная идеология считает, что все решения об управлении обществом должны быть отданы на откуп рынку — наиболее эффективному механизму, позволяющему конкурентам максимизировать собственное благо. Другие социальные субъекты, включая государство, добровольные ассоциации и т. п., являются лишь препятствиями для бесперебойной работы рыночной логики.

Для актора неолиберального общества осознанность — это навык, который нужно развивать, или ресурс, который нужно использовать. Если им овладеть, он поможет вам ориентироваться в коварных течениях капиталистического океана, сохраняя внимание “неосуждающим и сосредоточенным на настоящем”, чтобы справиться с неизбежным стрессом и беспокойством от конкуренции. Осознанность поможет вам добиться максимального личного благополучия.

Все это может помочь вам лучше спать по ночам. Но последствия для общества потенциально ужасны. Словенский философ Славой Жижек проанализировал эту тенденцию. По его мнению, осознанность “утверждается в качестве гегемонистской идеологии глобального капитализма”, помогая людям “полностью участвовать в капиталистической динамике, сохраняя при этом видимость психического здоровья”.

Отвлекая внимание от социальных структур и материальных условий капиталистической культуры, осознанность легко становится объектом кооптации. Знаменитости благословляют и одобряют её, а калифорнийские компании, включая Google, Facebook, Twitter, Apple и Zynga, приняли её в качестве дополнения к своему бренду. Бывший штатный специалист Google по осознанности Чейд-Менг Тан носил настоящую должность “Веселый молодец”. “Ищите себя в себе, — советовал он коллегам и читателям, — потому что именно там, а не в корпоративной культуре, кроется источник ваших проблем”.

Риторика “самообладания”, “стойкости” и “счастья” предполагает, что благополучие — это просто вопрос развития какого-то навыка. Особенно любят этот прием сторонники осознанности, утверждающие, что мы можем тренировать свой мозг, чтобы быть счастливыми, подобно тренировке мышц. Счастье, свобода и благополучие становятся продуктом индивидуальных усилий. Подобные так называемые “навыки” можно развивать без зависимости от внешних факторов, отношений или социальных условий. Вместе с терапевтическим дискурсом осознанность тонко переосмысливает проблемы как результат выбора. Личные проблемы никогда не объясняются политическими или социально-экономическими условиями, они всегда имеют психологическую природу и диагностируются как патологии. Поэтому общество нуждается в терапии, а не в радикальных изменениях. Возможно, именно поэтому инициативы по осознанности стали столь привлекательными для государственных политиков. Общественные проблемы, коренящиеся в неравенстве, расизме, бедности, наркомании и ухудшении психического здоровья, могут быть переформулированы в терминах индивидуальной психологии, как требующие терапевтической помощи. Уязвимым субъектам можно даже предложить самим оказать себе такую помощь.

Неолиберализм делит мир на победителей и проигравших. Он решает эту задачу с помощью своего идеологического стержня: индивидуализации всех социальных явлений. Поскольку автономный (и свободный) индивид является главным фокусом общества, социальные изменения достигаются не через политический протест, организацию и коллективные действия, а через свободный рынок и атомизированные действия отдельных людей. Любые попытки изменить это с помощью коллективных структур, как правило, вызывают беспокойство у неолиберального порядка. Поэтому они не поощряются.

Показательный пример — практика переработки отходов. Реальная проблема заключается в массовом производстве пластика корпорациями и его чрезмерном использовании в розничной торговле. Однако потребителям внушают, что в основе проблемы лежит их личная расточительность, которую можно решить, если изменить свои привычки. В недавнем очерке в журнале Scientific American говорится следующее: “Переработка пластика для спасения Земли — это то же самое, что забивание гвоздя для остановки падающего небоскреба”. Тем не менее неолиберальная доктрина индивидуальной ответственности ловко отвлекает нас от настоящего виновника. Это далеко не новость. В 1950-х годах кампания “Сохраним Америку красивой” призывала людей убирать за собой мусор. Проект финансировали такие корпорации, как Coca-Cola, Anheuser-Busch и Phillip Morris, в партнерстве с рекламным агентством Ad Council, которое придумало термин “litterbug”, чтобы пристыдить нарушителей. Два десятилетия спустя в знаменитой телевизионной рекламе был показан коренной американец, плачущий при виде автомобилиста, выбрасывающего мусор. “Люди начинают загрязнение. Люди могут его остановить”, — таков был слоган. Мэтт Уилкинс, автор эссе в журнале Scientific American, не видит смысла в подобных шарадах.

Для того чтобы изменить мир, нам говорят, что нужно работать над собой — изменить свое сознание, более терпимо относясь к обстоятельствам.

На первый взгляд, эти усилия кажутся благодетельными, но они скрывают реальную проблему — роль, которую играют корпорации-загрязнители в проблеме пластика. Это ловкое введение в заблуждение заставило журналистку и писательницу Хизер Роджерс назвать организацию Keep America Beautiful первым корпоративным фронтом “зеленого промывания”(greenwashing), поскольку она помогла переключить внимание общественности на поведение потребителей при переработке отходов и помешала принятию законов, которые бы повысили расширенную ответственность производителей за утилизацию мусора.

Нам постоянно внушают одно и то же: индивидуальные действия — единственный реальный способ решения социальных проблем, поэтому мы должны взять на себя ответственность. Мы находимся в ловушке неолиберального транса, который ученый в области образования Генри Жиру называет “машиной дезимагинации”, поскольку она подавляет критическое и радикальное мышление. Нас призывают смотреть внутрь себя и управлять собой. Дезимагинация заставляет нас отказаться от творческих идей о новых возможностях. Вместо того чтобы стремиться уничтожить капитализм или обуздать его излишества, мы должны принять его требования и использовать самодисциплину, чтобы быть более эффективными на рынке. Для того, чтобы изменить мир — нам говорят — нужно работать над собой, изменить свое сознание, став более внимательными, непредвзятыми и принимающими обстоятельства.

Это фундаментальный постулат неолиберальной осознанности, согласно которому источник проблем людей находится в их головах. Это усугубляется патологизацией и медикализацией стресса, который в таком случае требует лекарства и квалифицированного лечения — в виде вмешательств в осознанность. Идеологический посыл заключается в том, что если вы не можете изменить обстоятельства, вызывающие страдания, то вы можете изменить свои реакции на них. В некоторых отношениях это может быть полезно, поскольку многие вещи не поддаются нашему контролю. Но отказываться от всех усилий по их исправлению кажется чрезмерным. Практики осознанности не позволяют критиковать или обсуждать то, что может быть несправедливым, культурно токсичным или экологически разрушительным. Скорее, императив осознанности “принимать вещи такими, какие они есть”, практикуя “непредвзятое осознание настоящего момента”, действует как социальная анестезия, сохраняя статус-кво.

Обещание движением осознанности “процветания человека” (которое также является призывом позитивной психологии) ближе всего подходит к определению видения социальных изменений. Однако это видение остается индивидуальным и зависит от личного выбора быть более осознанным. Практикующие осознанность могут, конечно, иметь совершенно иную политическую повестку дня, чем неолиберализм, но риск заключается в том, что они начнут уходить в свои частные миры и особые идентичности — а это как раз то, чего хотят неолиберальные властные структуры.

Практика осознанности встроена в то, что Дженнифер Сильва называет “экономикой настроения”. В книге “Coming Up Short: Working-Class Adulthood in an Age of Uncertainty” Сильва объясняет, что, подобно приватизации рисков, экономика настроения делает “индивидов исключительно ответственными за свои эмоциональные судьбы”. В такой политэкономии аффектов эмоции регулируются как средство увеличения “эмоционального капитала”. В программе осознанности Search Inside Yourself компании Google эмоциональный интеллект (ЭИ) занимает важное место в учебном плане. Программа рекламируется инженерам Google как способствующая их карьерному успеху — благодаря практике осознанности управление эмоциями создает прибавочную экономическую стоимость, эквивалентную приобретению капитала. Экономика настроения также требует умения восстанавливаться после неудач, чтобы оставаться продуктивными в нестабильном экономическом контексте. Как и позитивная психология, движение за осознанность слилось с “наукой о счастье”. Упакованное таким образом, оно может быть продано как техника оптимизации личной жизни, отделяющая человека от социального мира.

Все обещания осознанности перекликаются с тем, что теоретик культуры из Чикагского университета Лорен Берлант называет “жестоким оптимизмом” — характерной чертой неолиберализма. Жестокий оптимизм заключается в том, что человек делает аффективные инвестиции в то, что равносильно фантазиям. Нам говорят, что если мы будем практиковать осознанность и приведем в порядок свою личную жизнь, то сможем стать счастливыми и защищёнными. Таким образом, подразумевается, что стабильная работа, владение жильем, социальная мобильность, успех в карьере и равенство последуют сами собой. Нам также обещают, что мы сможем обрести самообладание, контролировать свой разум и эмоции, чтобы процветать и благоденствовать в условиях капризов капитализма. Как говорит Джошуа Айзен, автор книги “Mindful Calculations”: “Подобно капусте, ягодам акаи, абонементам в спортзал, витаминной воде и другим новогодним обещаниям, осознанность свидетельствует о глубоком желании измениться, но в основе его лежит фундаментальное подтверждение неолиберальных фантазий о самоконтроле и неограниченной власти”. Мы просто должны сидеть в тишине, следить за дыханием и ждать. Это вдвойне жестоко, потому что эти нормативные фантазии о “хорошей жизни” уже рушатся в условиях неолиберализма, и мы делаем только хуже, если концентрируемся на своих чувствах. Пренебрегая общей уязвимостью и взаимозависимостью, мы не представляем себе коллективных способов защиты. И несмотря на пустоту фантазий о воспитании, мы продолжаем цепляться за них.

Осознанность сама по себе не жестока. Она жестока только тогда, когда ее фетишизируют и привязывают к раздутым обещаниям. Именно тогда, как отмечает Берлант, “объект, к которому вы привязываетесь, активно препятствует цели, которая привела вас к нему изначально”. Жестокость заключается в поддержке статус-кво при использовании языка преобразований. Так неолиберальная осознанность продвигает индивидуалистическое видение человеческого процветания, соблазняя нас принимать вещи такими, какие они есть, безропотно перенося разрушительность капитализма.